В ответ я снова чихнула.

Лестница вроде бы покачнулась. Я ойкнула и вцепилась в перекладины еще крепче. Здравая мысль, что деревенские по несколько раз на дню взбираются, спускаются и никуда не падают, убедительной не показалась.

– Я… боюсь.

Инспектор вместо того, чтобы подержать лестницу снизу, легко, словно только на сеновалах и ночует, поднялся ко мне. Лестница еще немного накренилась.

Сперва я ощутила, как его дыхание сквозь тонкую ткань платья коснулось моей поясницы, затем инспектор поднялся еще на ступеньку.

– Смелее, – подбодрил он меня. – Я поймаю.

И подтолкнул!

С тылу.

У меня дыхание перехватило.

Почувствовать, как инспектор прижимается ко мне со спины и, особенно, пониже спины, последнее, чего я ожидала.

Шаткость лестницы перестала меня волновать, и я бодро преодолела последние ступеньки. Инспектор же так и продолжал меня подталкивать… плечом под мягкое место.

Наконец, я перебралась через край.

Как и обещала Авдона, наверху нас ждало покрывало. Уютное, мягкое, сшитое из веселых разноцветных лоскутов и до крайности маленькое для двоих.

Наступила неловкая тишина. Инспектор осматривал импровизированную кровать, словно это была улика на месте преступления. Потом повернулся ко мне и сказал:

– Ложитесь, я тут как‑нибудь в стороне устроюсь…

– Прямо на сене? – возмутилась я. – Оно же колется! И вообще… Я вас не боюсь.

Он усмехнулся:

– Ну, раз не боитесь…

Пришлось лечь первой, аккуратно устроившись на самом краешке. Инспектор осторожно улегся рядом, сохраняя между нами максимально возможное расстояние. Только вот бесполезно. Покрывало оказалось таким маленьким, что мы все равно соприкасались рукавами. И инспектор явно чувствовал себя так же неловко, как и я. Кажется, графское воспитание не предусматривало инструкций для совместной ночевки на сеновале с девушками.

Магический свет погас, и через прорехи в крыше стали видны звезды – яркие, будто специально кто‑то просыпал их над нами. Несмотря на неудобства, было в этом что‑то и романтичное, и почти волшебное. Запах свежего сена, чуть влажный ночной воздух и инспектор, так близко, что я слышу его дыхание…

Впрочем, мое романтическое настроение длилось не долго.

– Что же ты не пошла на отдельный сеновал? – с усмешкой спросил инспектор.

– С чего бы вдруг мне туда идти?

– Ну мало ли. Ты так весело отплясывала с местными парнями, кто знает, может и судьбу бы свою встретила.

Я уже была готова возмутиться этой гнусной инсинуации, и лишь потом сообразила, что в голосе инспектора прозвучали какие‑то новые, до сих пор незнакомые мне нотки. Он что, ревнует? Сердце гулко стукнуло, то ли обиженно, то ли радостно – я сама не поняла. То‑то он всю дорогу волком на меня смотрел. И танцевать не захотел… Хотя, может, просто не умеет, уж точно графьев не учат деревенским танцам. И вообще, с чего бы ему меня ревновать.

– Ерунду говорите, – холодно ответила я. – Зачем мне здесь встречать свою судьбу? Мы вообще‑то собираемся наторговать сколько надо и убраться из этого мира чем скорее, тем лучше. Только судьбы мне тут и не хватало.

– Да, действительно, ты права, – как‑то уж слишком серьезно сказал инспектор. Никакой насмешки в его голосе уже не было. – Ладно, день был трудный. Спокойной ночи, – добавил он и отвернулся.

– Спокойной ночи, – ответила я. И тоже отвернулась.

И только сейчас поняла: в том мире, куда мы вернемся, мне тоже никакая такая судьба не нужна. Ведь и там ничего не изменится: мне по‑прежнему нужно будет наторговать насколько положено, чтобы вернуться уже в свой, настоящий, родной мир.

Внутри поднялась очень странная эмоция, и я спряталась от нее в сновидение как в домик, зато проснулась я чуть ли не на восходе, с первыми яркими лучами солнца, брызнувшими сквозь щели между досками.

Как ни странно, чувствовала я себя посвежевшей, полной энергии и готовой к новому дню. Я сладко потянулась… И тут же обнаружила что‑то неправильное. По правую руку сено, пара сухих стебельков прилипли к ладони. По левую руку никакого сена. Ровное дыхание и в такт ему едва ощутимое движение вверх‑вниз.

Повернув голову, я увидела прижавшегося ко мне спящего инспектора. И я тоже к нему прижималась! Не нарочно, конечно: за ночь сено под нами просело, и с краев покрывала мы скатились в образовавшуюся “ямку”.

Инспектор пробормотал что‑то невнятное, подозрительно похожее на мое имя, повернулся на бок, закинул руку мне на талию и, по‑прежнему пребывая в видениях, улыбнулся.

Солнечный луч попал ему на глаза и прежде, чем я успела выпутаться, инспектор открыл глаза.

Растрепанный и еще не до конца проснувшийся, он выглядел по‑мальчишески мило и домашне‑уютно. Он улыбнулся, кажется, прежде, чем до конца осознал, где мы и что происходит. Мне захотелось вытащить из его волос сухую травинку, я даже протянула руку… И тут он окончательно проснулся и посмотрел на меня уже вполне осознанно. Ой!

Я будто воровка застигнутая на краже, отдернула пальцы, отпрянула, шарахнулась назад. Попыталась выбраться, но на продавленном сене сделать это было не так уж просто. Я тут же потеряла равновесие и рухнула ему на грудь.

Я снова попыталась подняться и отодвинуться подальше, но теперь запуталась в подоле, и все, что у меня получилось, это невнятное барахтанье, от которого сено полетело во все стороны, а я снова рухнула на широкую грудь графа, ткнулась носом в ключицу, отшатнулась, опять потеряла равновесие…

– Эх, молодые! Неужто за ночь не натешились? Завтракать спускайтесь, – раздался снизу голос Авдоны.

Ох! Это что же она про нас подумала?

Впрочем, ясное дело – что. Увидеть она нас не могла, только услышать нашу возню. Я почувствовала, что краснею, щеки буквально запылали. Притихла, боясь даже двинуться: до сих пор от моих попыток выбраться становилось только хуже.

– Она ушла, – шепнул инспектор, и тут же без особого труда выбрался из‑под меня. Получилось у него довольно ловко и быстро, без падений и барахтанья, что было вдвойне обидно.

Не знаю, как он, а я чувствовала себя ужасно неловко и глупо. Инспектор же с невозмутимым видом первым спустился по лестнице, подстраховал меня.

Я отряхнулась, как могла. Сено было везде – в складках платья, за пазухой и даже в рукавах… Оно кололось, между прочим! Когда я закончила, инспектор окинул меня взглядом, вздохнул и вытащил из моих волос несколько сухих стебельков. Я в долгу не осталась: у него в волосах тоже обнаружилась пара травинок…

– Ну хорош уже миловаться! Стынет же все!

Мы зашли в дом Авдоны, стол уже ломился от нехитрой деревенской еды. Тут и горячая румяная картошка прямо из печи, и вчерашние пироги, которые, как известно, на следующий день всегда вкуснее, и крупные куски домашнего сыра, и даже густая сметана в большом глиняном кувшине. Пахло свежим хлебом и травяным чаем.

– Садитесь, милые, ешьте, пока горячее! – хлопотливо суетилась Авдона. – Чай вот свежий, душистый, только заварила!

Мы с инспектором не заставили себя долго упрашивать. Он аккуратно взял кусок хлеба и сыра, я же набрала всего подряд: после ночевки на свежем воздухе аппетит был отменный.

Однако спокойно позавтракать нам не дали.

Не успела я расправиться с пирогом, на пороге появился мужичок с сияющей лысиной.

– Здравствуйте, люди добрые, – отчего‑то смущаясь проговорил он. – Это же вы всякой магией торгуете?

Я поспешила подтвердить, что так и есть.

– А имеется ли у вас средство волшебное для роста волос? Такое, чтоб наверняка?

– Имеется! – я выскочила из‑за стола и метнулась к коробу.

Флакончик зелья от облысения я точно положила, хоть и не очень верила, что кому‑то оно понадобится.

Он не торгуясь отсчитал монеты, торопливо сунул пузырек в карман и тут же сбежал. Явно торопился испытать покупку. Что ж, в лавкиных товарах я была уверена. Единственное, на что сможет пожаловаться теперь покупатель, – это частые визиты к цирюльнику.