А сама пошла на переговоры со скатертью. Кажется, к новому едоку она вполне благосклонна, так что я не без оснований надеялась на сытный ужин для мастера.

И не ошиблась. Положенный горшочек жаркого, миска с салатом и краюха хлеба были на месте. Гастор набросился на них с прежним аппетитом.

– Ну что, как прошло? Завтра с утра продолжим? – спросила я у него.

Он посмотрел на меня так, словно я сказала несусветную глупость.

– Да неужто на полдороги брошу? Конечно, продолжим. Только это, хозяйка… – он замялся, – доски бы надо. И краску.

Доски и краску, ага. Думаю, на это мой шкаф способен. Выдал же он мне флакончики с шампунями. Не думаю, что сгенерировать краску ему будет сложнее. Только вот таскать доски и передавать через прилавок я была не очень-то готова.

– Я подумаю об этом завтра, – выдохнула я. – А сейчас пора спать, и тебе тоже.

Мастер пытался что-то возразить, мол, не устал вовсе, но я напомнила ему про гипотетическое падение с крыши.

– Извини, дружок, но, пока ты тут работаешь, ты мне нужен в добром здравии.

Я состроила хмурую физиономию. Ни дать ни взять тиранка и диктаторша, которая требует невыполнимых вещей. Чтобы мой сотрудник, не дай бог, не подумал, что я его жалею.

Он вздохнул.

– Ну как скажешь. Только я бы еще поработал.

– Много ты наработаешь в темноте, – я была непреклонна. – Выспишься хорошенько, а потом добро пожаловать.

Выходил из лавки он не слишком счастливым. Я понимала почему: тяжело ему возвращаться в пустой дом, где каждый угол, каждая занавесочка, каждая салфетка напоминают об умершей жене. Только вот что я могла поделать? Не укладывать же его в свою кровать. Так далеко моя забота о персонале не заходила. Да и как бы он туда прошел? Чтобы попасть в мою комнату, нужно как минимум зайти за прилавок, а это, насколько я поняла, дело весьма опасное.

А вот я туда вполне могла войти. Приняла душ, затребовала у шкафа ночную рубашку и с удовольствием вытянулась на кровати. Денек выдался тот еще.

– А ты молодец, – подала вдруг голос одна из тапочек.

– Неплохо справляешься, – подтвердила другая.

Ага, уж так справляюсь, что сил нет. Целую серебрушку наторговала. Да и в помощи мастеру не очень-то и продвинулась. Инспектор так и не явился. Неужели получил нагоняй от своей подружки? Могу себе представить, такая кому хочешь выест мозг чайной ложечкой.

И все же этот вопрос требовал уточнения.

– А что наш инспектор? – спросила я у тапочек. – Часто ли приходит?

Какое-то время они молчали. Потом одна осторожно спросила:

– А зачем он тебе часто?

Рассказывать им о подозрениях Гастора я не хотела. Во-первых, лавка вместе со своими тапочками и сама была под подозрением. К тому же сил на долгие беседы у меня уже не осталось.

– Дело к нему есть, важное.

И снова тапочки замолкли. А потом одна тихо сказала:

– Ты это… Не вздумай на него заглядываться, да еще и кручиниться.

– Чего?!!

Накатившая было дрема моментом с меня слетела. Я возмущенно уставилась на тапочки. Вот, значит, какие они выводы сделали! Они мое возмущение поняли по-своему.

– Нет, конечно, оно понятно. Он тебя спас, да еще и на руках носил…

– Ага, а уж прижимал-то как неприлично.

– И красавец он, тут ничего не скажешь…

– Это да, хорош, не то что прошлый…

Я усмехнулась:

– Ну вот, можно сказать, завидный жених. Что ж тогда не заглядываться?

Учитывая то, что «заглядываться» ни на графа, ни еще на кого-нибудь я не собиралась, идея подначить тапочки показалась мне вполне приемлемой.

– Ты что! – заверещали они хором. Да так громко, что я вздрогнула от неожиданности.

– А что?

– А то. Сердца у него нет.

– Бессердечный, да, – поддакнула вторая.

Я задумалась, припоминая все, что говорил или делал инспектор. Ну да, сухарь тот еще, тут не поспоришь, но вот же, спас меня, значит, не такая уж и сволочь. Ни за что бы не подумала, что буду его защищать, но претензии тапочек казались мне слишком несправедливыми.

– Откуда вы знаете, может, он только с виду такой. А в душе добрый и пушистый.

– Да как же он может быть добрым без сердца-то? – удивилась она.

Прозвучало как-то странно.

– Не поняла, что значит без сердца? Объясните.

– Колдуну он свое сердце отдал, – неохотно выдавила из себя одна из них.

– Вот вы сейчас думаете, что что-то мне объяснили. А на самом деле нет. Что значит отдал сердце колдуну? Полюбил его без памяти?

Тапочки захихикали:

– Вот дуреха! Просто отдал.

– Не просто, а за что-то очень ценное, – уточнила вторая.

– Ну да, уж не знаю, что он там получил взамен, но сердца у него нет. Вообще, совсем.

Я попыталась припомнить: когда он прижимал меня к груди, стучало там что-то или нет, но быстро оставила эту затею. Я так громко верещала и возмущалась, что будь у него хоть десять этих сердец, ни за что бы не услышала.

Потом встряхнула головой. Ерунда какая-то.

– А как же он живет без сердца-то?

– Сказано же тебе: с колдуном он поменялся. А на колдовстве без чего угодно жить можно.

– Понятно, – протянула я.

Хотя мне было совсем непонятно. Порадовали меня тапочки новостями. Теперь я очень сомневалась, что смогу выполнить обещание, данное мастеру Гастору. Если у графа нет сердца, проникнется ли он случившейся трагедией?

И обиднее всего, что вредный котяра сиганул в окно. Я ведь уже успела нафантазировать, как впервые в жизни усну в обнимку с пушистой животиной и чтоб урчал на ухо так умиротворяюще…

Что ж, не все мечты сбываются.

– А?! Что?! Где горит?! – проснулась я от грохота.

К своему изумлению, сразу вскочить я не смогла. Неведомая тяжесть буквально пригвоздила меня к кровати. Даже дышать было тяжело. Я приподняла голову, ожидая обнаружить, что ожил какой-нибудь из моих ночных кошмаров – в волшебном мире и такое может быть.

– Мра-а? – совершенно не понял моего волнения кот.

Если честно, счастливую картину я представляла себе несколько иначе. В реальности же кот был удушающе тяжелый, а шерсть щекотала нос и даже лезла в рот.

Зато, как я и заказывала, кот урчал. Даже тарахтел с громкостью трактора.

Грохоту тоже нашлось вполне мирное объяснение: видимо, мастер с самого утра принялся за дело. Не позавтракав, между прочим. А это непорядок. Я выбралась из-под кота, очень недовольного тем фактом, что я отказалась дальше служить ему живой ортопедической подушкой, нацепила униформу, как смогла пригладила волосы и, печатая шаг, вышла на улицу.

Я не ошиблась. Мастер действительно был на месте. Стучал, грохотал именно он. Да и кому еще? А вот что стало с моей лавкой… Я за голову схватилась. Некоторые бревна буквально выдолблены, кругом валяется труха, стружка, щепа, не говоря уже о невесть откуда взявшихся пучках веток и кучек свежескошенной крапивы. В битом тазу, притащенном мастером то ли из его дома, то ли с ближайшей помойки, в черной воде отмокают непонятные тряпки. Чуть в стороне мешок с чем-то похожим на паклю… Я даже догадалась, зачем она – конопатить щели.

Вывески, той, что качалась на одном гвозде и хоть как-то свидетельствовала о наличии за этими стенами торговой точки, тоже не было. Да и тот самый дырявый забор напрочь отсутствовал.

Вообще-то я собиралась поздороваться, но вместо этого смогла сказать только:

– Ой!

Мастер широко улыбнулся:

– Не волнуйся, хозяюшка. За два-три дня основную работу закончу, там уж по мелочам останется.

– Понятно, – протянула я. – Завтракать надо.

– Нет, – радостно помотал головой мастер. – Я уже того, позавтракал. С самого утра, на рассвете.

Я посмотрела на него недоверчиво. Чем там завтракать-то, в пустом доме, где целый год не ступала нога трезвого человека.

– Мне бы вот доски и краску.

– Ага, – кивнула я. Обещала ведь подумать об этом завтра, так вот оно, завтра.