– Значит, Джон Смит – ваш отец?

– А вы…,- Ронд умолк.

– Да. Даже знаю, что его настоящее имя Макс Отто фон Штрон. Вы что, удивлены?

– Мне нечего вам сказать. Позвольте папиросу,- Сашка подал ему пачку.

– Стрелковый тир ваш отец держал в подвале?

– Нет. Ниже подвала. В подвале была установка, подававшая поток воздуха в трубу.

– Как вас хоть назвали при рождении?

– Так и назвали, Джон Смит-младший.

– Вы своим сообщали о том, чем занимается Давыдов?

– Знал, что спросите, но придумать ничего не могу. Да. Я сообщил то, что Давыдов мне открыл, но поверьте, что это немного.

– Вот так и получается, что ваше руководство давно знает о нашем деле. Вы можете сказать, что это случайность или исключительное совпадение? При том, что мы в своём деле ни Моссад, ни, тем более, интересы Израиля не задевали.

– Не могу. Вы знаете, у вашего молодого есть разумная мысль. Спрятать меня на год. До полного выяснения. Как вы считаете?

– У сына Смита-Штрона варит голова. Возможно, вы и правы, только я своих решений не меняю. У вас мать, вы сказали, старенькая?

– Да. Очень. И очень больна.

– Живёт там же. В Вене?

– Мама не хочет покидать Вену и дом.

– Вольтерштрассе, 9?

– Да…

– Мастерские отца пустуют?

– Откуда я могу знать. Я десять лет не видел ни матери, ни дома. Может, сдаёт кому-то в аренду.

– Когда вы получили последнюю "посылку"?

– Двадцать девятого ноября того года.

– Я сожалею, Джон, и искренне соболезную вам. Ваша мама умерла.

– Что!- Смит схватил Сашку за борта куртки.- Когда?

– Успокойтесь. Этому горю не сможет помочь никто. Пойдёмте в дом.

– Вы мне не ответили?

– Шестого июля 1982 года.

– Вы лжёте!?- Смит потряс Сашку.

– Скоро будете в Европе и всё увидите своими глазами.

Смит отпустил куртку, отошёл в сторонку и сел в снег. Сашка двинулся в пещеру. В домике он сказал До и Мику:

– Молодёжь!- они подошли.- Там на входе в снегу сидит Ронд. Идите, проследите за ним. Он в шоке. Дайте ему немного посидеть и тащите сюда. А где Игнат?

– Саш, он пошёл мужиков проводить. Они ушли тайным ходом,- ответил Мик, одеваясь на ходу и выскакивая из домика вслед за товарищем.

Минут через десять появился Игнат.

– Я мужиков проводил, тебя дожидаться не стали, дела у всех, спешат.

– Ничего. Увидимся ещё. Помирать не завтра.

– А бригада где?

– За Рондом пошли. На выходе он остался.

– Случилось что?

– Он версию мне толкнул о том, кто он. Так получилось, что его свои о смерти матери не оповестили. Ты европейскую подборку когда просматривал?

– Последний раз в октябре.

– Нет. Это старые данные. По "консервантам".

– Его родители что, профессионалы?

– Отец – Джон Смит. Вена.

– Ясно. Значит, мать – Ева Леснер, если не врёт, конечно,- Игнат присел рядом.- Шестого июля 1982 года убита при ограблении, которое совершили одесские евреи, коим она помогала переезжать в США.

– Точно. И чтобы замести следы, запалили дом.

– А он, стало быть, либо из Моссад, либо из немецких спецслужб. А вот каких? Это вопрос.

– Сказался из Моссад. Подразделение по наци.

– Тогда понятно, почему он на Давыдова шёл.

– Игнат. Тащи его в Европу через Вену. Пусть у могилы матери постоит, хоть я и не уверен, что она ему родная, и фон Штрон – его отец, но они его воспитали как сына, похоже. Я дам его в полную проверку нашим. Ты к нему в дороге присмотрись внимательно.

– Хорошо. Такое ощущение, Саш, что он на нас через Давыдова шёл. И толкали его к Давыдову, точно зная, чем старик занимался. Это высокие, видно, чиновники. Игроки в "двойку", "тройку", "четвёрку".

– "Тройка", "семёрка", "туз",- произнёс Сашка.

– Ага. Как их там назвали – жидомасоны?

– Да. Пролетарские вольные каменщики,- Сашка щёлкнул по оставленному на столе спичечному коробку, тот, сделав немыслимый пируэт, раскрылся в воздухе, высыпав спички, как бомбардировщик бомбы, и упал торцом, закрыв при этом силой удара о стол воображаемый бомбовый люк. В китайской школе такой вариант в игре был редкостью и считался высшим пилотажем, за него брался банк.

– Что, Саш, давай достанем хреновых строителей,- предложил Игнат.

– Я не прочь. Только не сейчас. Мне с армейскими, честно говоря, надо дела утрясти. После таких стычек это будет нелегко.

– Хочешь хитрую игру затеять?

– Ты тоже комбинации там, в центре, посчитай. Беру вас всех в пай, тебя и молодых.

– Годится,- Игнат хлопнул в ладоши.

– Только тихо. На полусогнутых. А то они в бункеры попрячутся, эти каменщики, мы их потом не вытащим сто лет.

– Из бункеров нам их не выкурить,- признал Игнат.

– Конечно. Нас на подступах газом потравят.

– Хорошо. Я в Берн смотаюсь. Там помозгую.

– Давай. А я тут с ребятками кое-кого навещу. Может, и тут что сыщется. Да и с армейскими надо развязаться. У них, кстати, тоже может быть информация о масонах. Надо их отвадить от себя года на три примерно. А то ведь загрызут.

В двери вошли молодые. Ронд-Смит шёл сзади. Они проследовали к столу и сели на лавку напротив Сашки и Игната.

– Игнат, спирт достань,- Сашка выставил на стол три кружки.

Игнат принёс флягу, налил в каждую кружку по сто грамм. Мик подал ковш с водой. Ронд-Смит, Сашка и Игнат подняли кружки.

– Помянем,- сказал Сашка и залпом выпил.

Ронд-Смит и Игнат выпили следом, по очереди запивая из ковшика водой.

– Надеюсь, вы не антисемиты,- произнёс Ронд.

– Даже если и так, тебя это не касается. Наше дело национального признака не несёт,- Игнат налил ещё понемногу и принёс кое-что закусить.

– А ты какой веры придерживаешься?- спросил Сашка Ронда-Смита.

– Христианской, но без акцента. Православные ли, католики ли, протестанты ли – мне всё равно. Так меня мать учила,- ответил Ронд-Смит.

– Око за око, зуб за зуб?- Сашка усмехнулся.

– Я понимаю, что во имя этой веры столько народа легло, не только евреев, но и славян, что можно её уважать, даже не веруя,- Ронд-Смит крутил кружку в руках.

– Числа загубленным душам нет. Если этим мерить, то мы, русские, так в этом преуспели, что фашизм – ничто, а Гитлер – агнец божий. Ему до наших масштабов далеко. Но мир такой, какой он есть. Допустим, найдёт Моссад тех, кто отправлял в газовые камеры. Глубоких стариков к стенке поставит. Не изменит это ничего. Вон, еврей Лазарь Каганович, соучастник злодеяний века, живёт, не припеваючи, правда, но здравствует,- Сашка посмотрел на молодых.- Отдыхайте. Завтра сматываемся.

Они ушли спать.

– У любого народа есть уроды,- не поддержал Сашку Игнат.

– И это верно. Потому, что нет в мире определения, общего для всех. Оно есть, на бумаге. В Декларации прав человека написано, что все равны независимо от цвета кожи и вероисповедания. И что, исполняется это? Евреи вот пострадали сильно, что говорить. Выклянчили в ООН право на создание собственного государства. И трава не расти. Скитались по миру чёрт-те где, и на волне подвернувшейся ненависти к ним немецких национал-патриотов захотелось к земле обетованной. Шлялись две тысячи лет, никто не шевелился. Что, чукча разве не вправе иметь собственное государство? А он, между прочим, никуда со своих родных мест не уходил. Или, положим, бушмен? Или коренные народы Америки? Так получилось, что им, евреям, досталось. Там, в Лиге Наций, тоже, поди, не умные сидели, что дали добро на территории Палестины организовывать Израиль, ущемляя на тот момент другой народ, родственный, кстати, евреям по древним корням. Разве справедливо? Я считаю – ничуть. Сами евреи подверглись геноциду, сами же потом его несут по отношению народа палестинского. Своя рубашка к телу ближе. Не думаю, что состоялся бы Израиль, не поддержи его создание Советский Союз. И такое могло случиться. Дырку от бублика сейчас имели бы.

– Саш,- Игнат толкнул Сашку в плечо,- не дави человеку на больное.

– Ничего,- Ронд-Смит вытер рукавом пот со лба.- Правда, хоть и горькая, но уж какая есть.