– Мы готовы. Говорите где и когда,- согласился Проня.

– Завтра. С утра. Вы сможете?- Василий чувствовал, что если они придут на следующую встречу, у него есть шанс выиграть.- Палатку мы вам оставим, договоримся с начальником базы.

– В девять часов вас устроит?- спросил Сашка.

– Вполне,- на лице Василия заиграла улыбка.- И ещё. Если к нам присоединится два-три человека, это вас не обеспокоит?

– Если это будет сам Панфилов и даст гарантии, что мы сможем спокойно покинуть место переговоров, тогда можете приезжать хоть все. Имею в виду всех прилетевших. Только надо разместиться как-то,- Сашка ткнул в брезент палатки.- Не поместимся.

– Это верно. Вам, как местным, слово. Предлагайте,- Василий хитро сощурился.

– У начальника базы есть сенокос. Там два домика. Думаю, что все смогут поместиться,- Проня достал карту.- Это вот здесь. Место называется Кукры.

– Странное название,- хмыкнул Валерий.

– Об этом у него спросите. Его секрет. Назвал и назвал,- Проня сунул карту в унт.- Только одно условие. Сходимся к девяти часам по чистому снегу. О нас не беспокойтесь, мы не пропадём в этих местах. Лесные, всё же.

– Мы согласны,- Василий кивнул.

Вышли из палатки, подставляя спины сильному ветру. Серело. Разошлись. Сашка быстро завёл снегоход, и они с Проней въехали на береговой склон. Их костёр давно прогорел, проехали мимо и углубились в тайгу. Метрах в пятистах от реки встали. Сашка достал прибор и начал проверять, нет ли микрофонов. Всё было чисто.

– Ох, Сань! И вляпались мы в дерьмо,- Проня сплюнул на снег.

– Всё нормально. Эта партия наша.

– А чего он так вдруг заспешил?

– А чего ты его не спросил?- передразнил Сашка.

– Сань, не время язвить.

– Ну откуда мне знать? Может, его срать припёрло, не сидеть же ему на ветру, генерал всё-таки. И пардону просить неловко. "Извините, мужики, но мне надо по большому. Давайте завтра договорим". Может, задумал что? Второй, Валерий, из оперативной, выправка. Хотели, может, взять, но не решились после нашей стрельбы, а завтра подготовятся.

– Скажешь тоже. Не приметил я у них такого намерения. Второй, точно, опер. А первый знаешь кто?

– Как говорят в народе – контра.

– Ты смотри, как эта профессия на человека тенью ложится. Ещё трёх слов не молвил, а уже видно, кто.

– Это, Проня, самая тяжёлая ноша. Всех подозревать. Ох, не сладок их хлеб.

– Ну ему, положим, не горчит. У него лампасы.

– Давай обратно вернёмся. Выскочим на реку, проскочим по льду до ближайшей протоки, там палатку раскинем и ляжем спать. Пусть они мозги напрягают. Мы за них потеть не подряжались.

– Верно. Что мы должны за них корячиться. Двигаем.

Они помчались обратно по своим следам. На реке было пусто, вездеход уехал. Сашка остановился, достал из снега свои силиконовые пистолеты, и они съехали на лёд, второй раз за этот день.

В одной из комнат штаба радарной станции сидели в ожидании приезда Евстефеева и Потапова с переговоров Панфилов, Гунько и Апонко. Вошёл Иштым.

– Что, Аркадьевич?- спросил его Панфилов.

– Прокрутил через картотеку. Голоса не идентифицируются. Есть только одно пока. Довольно, правда, интересное. У одного из переговорщиков странный голос.

– Что в нём странного,- Панфилов, слушавший переговоры по радио, не нашёл в голосах ничего подозрительного.

– У одного чёткая звуковая линия,- Иштым показал диаграмму.- А у второго размыта.

– Маска скрывала,- произнёс стоявший сзади Гунько.

– Маска тут ни при чём. Из всей записи у него только один звук дал чёткость – кашель. Всё остальное так размыто, что определить, выделить родной язык невозможно.

– То есть?- Панфилов приподнялся, чтобы заглянуть в представленный график.- На что ты, Аркадьевич, намекаешь?

– Я не намекаю. Констатирую факт, который выдала машина. Такие вещи случаются с голосом. Сильное обморожение может быть причиной. Нервные окончания голосовых связок не работают и мозг, передавая сигналы, пытается восполнить за счёт других средств. Положением языка, губ, регулирует и производит нужные звуки. Возможен и другой вариант этого странного голоса. У него нет родного языка. То есть он владеет, как родным, десятью и больше.

– Иностранец, что ли?- Гунько хлопнул в ладоши, стал их потирать.

– Да нет. Не обязательно иностранец. Просто человек владеет многими языками свободно. При этом у него нет накладок. То есть он говорит не русским языком, а набором звуковых символов, из которых и слагаются слова, извлекает звуки из других языков и вставляет в речь по необходимости. Довольно точно. Нет, даже не так, абсолютно точно. Как компьютер.

– Это ты загнул,- остановил его Панфилов.

– Да в том то и дело, что нет. Вот мы иногда путаемся, произнося сложные слова, буквы меняя местами, хоть считаем, что владеем русским в совершенстве. Так вот он таких ошибок не сделал ни одной. Вот я о чём.

– Вон, подъехали,- бросил Апонко, сидевший у окна.

– Сюда их зови,- сказал Панфилов, двинувшемуся к выходу Гунько.- Послушаем, что они расскажут.

Евстефеев и Потапов появились через десять минут. Уселись.

– Как, Павлович?- обратился к Евстефееву Гунько.

– Что говорить? Вы же всё слышали.

– Слышали, но не видели,- Гунько подтащил стул и устроился рядом.

– Таёжные мужики. Это бесспорно. Сноровка выдаёт. По лицам? Один в маске был. Лет, думаю под сорок. Второй, Сергеем представившийся, высокого роста, бородатый. Борода от глаз, лет пятьдесят. Если ему бороду сбрить, мы с Валерием его бы не опознали. Одеты безукоризненно, но не в новое. Спокойные оба, ни малейшего замешательства. Справные. Без суеты всё делают, ощущение такое, вроде машинально, и в то же время быстро. Харч домашний. Снегоход не новый, даже так скажу, видавший виды, но исправный, заводится моментально. В меру, по-таежному, прижимистые, крошки не падали, они ладонь подставляют, снизу так. Стреляют действительно великолепно. Сколько бы я вам не рассказывал и не перечислял, проку никакого нет. Не вяжутся они с нами. Не тот контингент. За одним исключением: стрельбы. Такая пальба встретила на железной дороге нас,- Евстефеев смолк.

– Мы тут много насчитали выстрелов. Во что стреляли?- спросил Гунько.

– Валера, расскажи,- обратился Евстефеев к Потапову, который сидел задумчиво и курил.

– Нечего рассказывать, это надо видеть. Высший пилотаж. Я без малого тридцать лет служу, и жизнь моя от умения попадать сотни раз зависела, кандидатскую я защитил по способам обучения стрельбе. И вот сижу перед вами обосранный с головы до ног и, воняю. Потому, что всё, чем я занимался, псу под хвост.

– Валерий Игоревич, ты не корись. Сам себя в дерьмо не суй. Толком объясни,- похлопывая его по плечу, сказал Панфилов.- Ты тоже кое-что стоишь.

– Да ни хрена я против них не стою. Извините, Сергей Сергеевич. Мы вот из офицеров, на случай захвата, группу организовали. Подобрали добровольцев, самых лучших. Эти двое уложат наших, не дав сделать им ни одного выстрела. Бьют с обеих рук. И как!

– Не расстраивайся ты,- стал успокаивать Потапова Гунько.

– Это я не от расстройства. Так говорю, чтобы вы поняли, как они необычно стреляют. Да и не только это. Вот оружие. Я пистолет ТТ знаю на ощупь. "Токарев"- лучший наш пистолет. Они дали мне свои, у обоих, кстати, по паре. Разбираю. Чистенькие, как с конвейера. Степень обработки – нулевая. Присматриваюсь, затвор не тот, сделан с облегчением. Металл, конечно, другой. Ствол раскатан так, что слов нет. Пружина ствольная не та, как бы одна в одной, но более тонкая. Поработали они над оружием исключительно,- Потапов хлопнул ладонью по столу.- Одно они подметили точно: полк для них – мелочь. Мы потеряли в поезде шестнадцать человек, все ранения в корпус, я каждого осмотрел. Этим лесным попасть в глаз – пара пустяков. Бутылка летит и крутится, а тот, что был в маске, донышко выбивает через горлышко, второй в воздухе пятикопеечную монету крутит, не давая упасть, Павлович хорошо подметил: им в цирке выступать. Сергей Сергеевич, мне кажется, что это не они, но знают, кто на нас напал, только не скажут. И не из-за боязни. Таких – они ведь себе на уме – не напугать, не застращать. У них своя правда – матка. Их не учили закладывать. Даже если они и скажут нам что-то, это не будет для нас тайной. Ещё бросилось в глаза, что они не боятся смерти, но не презрительно, а как-то особо. Опыт подсказывает мне, что они похлеще любого уголовного элемента. Я не знаю, кто перед нами, но внушают они уважение. Честно.