– Парикмахерские.

– Ты песок доставлял?

– Как посыльный. Только как посыльный. Мне говорили где, давали банкноты, вот я и привозил. Но это в Москве. Про прииски я не знаю,- и, глядя Сашке в глаза, промямлил:

– Можно бинт? Сильно течёт.

– Держи,- Сашка кинул ему бинт, который извлёк из кармана,- сюда ползи,- и указал на стул, на котором сидел до этого сам.- Здесь бинтуй. Одиннадцатый "Жигулёнок"- твой?

– Да. Личный,- ответил мужик, бинтуя руку поверх рубашки.

– Ключи от машины где?

– В кармане пиджака.

– Вот что, родственнички,- открыв дверь, сказал Сашка.- Вас всех прибить бы надо, да ладно, живите. Если гомон поднимете – вслед за этими отправлю на тот свет. У меня ваши данные полные, где угодно найду, даже за границей, из-под земли достану. А про этого, в "законе", передайте их "сходу" что и как было, пусть сами решают свои дела. И ещё: тем, кто вам песок тащил, скажите, что лавочку я их закрыл, пусть доски сушат непременно, прощать я не намерен ни Господу, ни кому бы то ни было.- И, повернувшись, бросил хозяину:- Идём. Ворота откроешь.

Утренним рейсом Сашка из Домодедово, выправив паспорт и сделав на всякий случай другое лицо, вылетел в Хабаровск. Из Хабаровска самолётом прилетел в Алдан. Он долго задержался в Москве, много дольше, чем предполагал ранее. Алдан пожирал солнце. Ветер гонял по дорогам и дворам домов пыль и чёрную сажу. Все кочегарки, а их был в городке не один десяток, работали на угле, вот десятки тонн этой черноты висели, поднятые ветром, в воздухе. Отчего, как показалось Сашке, было душно. Пот, стекая, оставлял на лице грязно-чёрные линии. Сначала он отправился в столовую, хотелось поесть. Потом, как стемнеет, надо было увидеться с Петровичем, если на месте имеется условный знак. Но знака не было. Прождав сутки, он проверил ещё, и опять было пусто. Петрович был на работе. Его густой бас было слышно на добрую сотню метров. Удостоверившись, что Петрович в норме, Сашка выбрался за город и, переодевшись в лесное шмотьё, закинул за плечи рюкзак и привычным размашистым шагом исчез в вечерних сумерках. Помотавшись пару дней по Алдану, Сашка определил, что шухера не случилось, никто не поднял бучу, и что все тихо ждут, ждут, что же будет дальше. Местные были вне подозрений, на них никто не мог бы свалить пропажу металла и людей. "Слух из Москвы прикатит сюда недели через две, не раньше. Пока они начнут сводить концы, я ударю по их кордонам и ударю изнутри. Этим сделаю нагромождение фактов, а увязать столицу, Алдан и тайгу они смогут только в одном случае: предположив, что действует группа. Вот её и начнут вычислять. Я же – один. Достать и найти не смогут, это вне любых просчётов. Я, тем временем, отзимую у стариков, а летом переберусь в Москву. Влезу в главную контору. Надо обкрутиться в Москве, годика три хотя бы. Ближе, так сказать, познать её и точно расставить все акценты",- размышлял Сашка, топая в полной темноте, шурша приречным галечником.

Пять суток непрерывного хода с коротким дневным сном вывели Сашку в нужный район тайги. Обшарив окрестности промысла чужаков и выяснив, что западные кордоны они не охраняют, он стал выжидать нужной погоды. Жара стояла нестерпимая, дождей не предвиделось. Редкие белые барашки облаков то появлялись, то исчезали на небосклоне. В конце концов ветер подул в нужном направлении и, используя местный рельеф, Сашка организовал обширный пожар. Фронт огня расширялся быстро, охватывая промысел с трёх сторон, выдавливая чужих на аванпосты Сашкиной "семьи". В этом бушующем огненном вихре он и уничтожал тех, кому судьба даровала возможность прорваться сквозь стену пламени на его сторону. Таких было немного, всего одиннадцать. Все они были без документов, но с оружием. От мёртвых, так же как и от оружия, он избавлялся. Пожар прекратился, задавленный ливнем, принесённым с Приморья спустя пять дней после начала. "Семейные" аванпосты без стрельбы и пролития крови взяли вышедших из пожара в восточном направлении, разоружили их и расположили общим лагерем в узеньком распадке. Всё это Сашка наблюдал издалека, не приближаясь, чтобы не обнаружить себя.

"Сейчас наши,- так думал Сашка,- будут опрашивать всех, не прибегая к насилию и, выбрав нескольких, отпустят, дав им информацию для хозяев. Скорее всего затребуют контрибуцию за незаконную добычу в чужих краях, она будет немалой. При этом станут торопить, так как зима не за горами, а, потом, кормить такую ораву долго никто не будет". Всего попавших в западню Сашка счёл больше сотни. "Конечно, крупных деловых среди попавшихся нет, им делать в тайге нечего, а вот тех, кто по разным причинам скрывался от всесоюзного розыска, было предостаточно. Торговля обещает быть интересной, эдак миллионов на пять, не меньше. Я же, оставшись в сторонке, снял миллиона на четыре, и в Москве снял с этих тузастых два. Ещё миллион сделал в валюте. Получается семь. Для начала нового дела вполне достаточно. Сейчас я своё, а оно отлито под имперское, отоварю за границей. Валюту – четверть пущу на нужды тут, четверть на нужды в Москве, половину оставлю за кордоном. Расходы всё время сейчас будут расти. Наши сдёрнут эти сорок килограмм с чужих, потому что докажут их причастность к моей пропаже. Я на этот металл буду строить своё хозяйство. Так случилось, что теперь самое время этим заняться, во имя будущего".

В октябре Сашка объявился в Алдане. Пришёл в контору к Петровичу и, сняв шапку, положил на его стол заявление на работу. Это была фикция. Петрович для пущей важности прочитал заявление и, посмотрев на Сашку, заорал своим басом.

– Где вы только берётесь. Зайди завтра. Подумаю. Но не обещаю.

На следующий день Сашка пришёл снова.

– Вот что, молодой человек,- Петрович встал, открыл сейф, достал конверт и, положив его на стол перед ним, продолжил:- К себе – не могу, но в артель устроиться, если заработать желаешь, посодействую. Вот тебе к председателю письмо.

– Я даже не знаю,- забормотал, забирая конверт Сашка,- там, говорят, тяжело, по двенадцать часов в день работа.

– А ты что, приехал сюда баб щупать?

– Так не знаю, выдержу ли?

– Иди и думай. Мужик ты здоровый. Вон, ручища какая. А нет – сожги мою писульку. Всё, иди с глаз моих, не морочь мне голову,- Петрович сел в кресло.

Информация, переданная Петровичем, была хорошей. Чужаки выкупили своих за шесть миллионов. Ещё два вынуждены были отдать за него, за Сашку. "Семья" доказала, что они причастны к его исчезновению, более же ничего на себя не взяла, не только при этом отметя все обвинения по Алдану, но и по Москве, показав компетентной комиссии (а приехали улаживать, как писал Петрович, очень большие авторитеты), что "семья" не прикасалась к чужому. Ещё, чтобы уладить всё окончательно, заявила, что если чужие сунутся на их территорию, будет война, а от предложений на совместное дело категорически отказалась. На заявленные претензии о неуплате процентов по делу в общак* ответила, что это не партия и не профсоюз – платить "на халяву", после чего откланялась, пообещав, в случае "наезда" в этом вопросе, всеобщую бойню. Ещё, писал Петрович, привезли сведение, что убивший в Москве двоих большим и малым советом заочно приговорён к смерти за несоблюдение экстерриториальности и за нарушение внутренней этики. Убит был, со слов Петровича, авторитет большой. Кроме того, Петрович передал ему список всех авторитетов и находящихся "в законе" лиц. И тех, что на свободе, и тех, что в лагерях на отбытии, с точными адресами колоний. Кое-что из этих данных Сашка уже собрал в Москве сам, но полной картины не имел. Наскоро организованная им сеть произвела поверхностный сбор, но о глубокой разработке думать было нельзя, не имея под рукой нужного количества профессиональных людей. Запомнив все данные, переданные Петровичем, Сашка сжёг листы. Ещё Петрович дал адрес таёжной заимки, тайной и во всех отношениях надёжной.