Но свет в небе уже угасал, и я не хотел больше оставаться в этом месте. Чем темнее становилось в усадьбе Хаза, тем более уязвимым я себя чувствовал.

— Пожалуйста, отведите меня обратно, — сказал я охранникам.

МЫ ВОЗВРАЩАЛИСЬ В полутьме через причудливо подстриженный лес, и я всю дорогу жевал трубку из побег-соломы. Ее верхушка уже почти растворилась, но это было единственное утешение в этом странном месте, которое становилось еще более странным с наступлением ночи, когда гладкие, пологие холмы кишели существами, чьи звуки я не узнавал.

Однако, когда мы приблизились к дому, запечатлитель Файязи пересек лужайку, остановил охранника, который вел меня, и что-то шепнул ему. После короткого, тайного разговора охранник направил меня в западную сторону.

— Этим путем, — сказал он, указывая толстой рукой на заднюю часть дома.

— Я думал, мне пора уходить, — сказал я.

— Иди по этому пути, — повторил он.

— Что это за путь?

— Леди желает поговорить с вами еще раз, — объяснил запечатлитель. — В более приятной обстановке.

Я бросил на него сердитый взгляд, но сдался и пошел по этому пути, запечатлитель последовал за мной.

Мы прошли почти по периметру залов, деревья вокруг нас танцевали в свете мерцающих мей-фонарей. В конце концов мы пришли в нечто вроде большого бального зала, встроенного в заднюю часть дома, с маленькими круглыми окнами, закрытыми ставнями, сквозь щели в которых проникал золотистый свет.

Я услышал голос в бальном зале — слегка повышенный, как будто кто-то спорил. Я замедлил шаг, пытаясь прислушаться.

Это был голос Файязи Хаза, пронзительный и сердитый. Она с кем-то спорила, но кто бы это ни был, он говорил так тихо, что я не расслышал ответа. Долгое время я не понимал Файязи, но потом подошел к одному из слегка приоткрытых ставней и услышал, как сквозь окно просачивается ее голос.

Я достал из сумки флакон, пахнущий лавандой — которым еще не пользовался, — и незаметно уронил его в траву.

Я остановился и обернулся, изображая замешательство.

— Я кое-что уронил, сэр, — сказал я запечатлителю. — Мой флакон. Он был прямо здесь, в моей сумке...

Он на мгновение разозлился, но затем вместе со мной стал обшаривать темную траву. Мои поиски привели меня ближе к открытому ставню; оказавшись под ним, я остановился и прислушался. Хотя я мог слышать Файязи, человек, с которым она разговаривала, по-прежнему говорил так тихо, что я не мог разобрать его слов.

—...сделай что-нибудь из этого, если ничего мне не скажешь, — говорила Файязи. — Третий? Третий что? Что они должны найти? Что они ищут?.. О, ты продолжаешь это повторять! Я не просила ни о чем из этого, ты знаешь. Ты не представляешь, каково мне было находиться здесь. Если бы он хотел, чтобы я руководила, он бы дал мне какую-нибудь подсказку. Но я остаюсь здесь, связанная, как бешеная собака...

Рука запечатлителя промелькнула надо мной, захлопывая ставень. Он посмотрел на меня сверху вниз, затем протянул мой флакон.

— Я его нашел, — холодно сказал он. — Будьте добры, застегните сумку потуже.

Я поклонился ему, взял флакон и последовал за ним за угол дома. Я заметил, что голоса внутри затихли.

Он подвел меня к двери в задней части дома, затем открыл ее и подождал меня. Он остался снаружи, когда я вошел в длинную и низкую, элегантную комнату, освещенную мей-фруктовыми деревьями в бронзовых горшках, стоявшими тут и там. В центре комнаты стоял маленький столик, уставленный едой; с одной стороны его сидела Файязи Хаза, которая ужинала и потягивала вино из серебряного кубка. Она переоделась: если раньше ее фигура была в основном скрыта одеждой, то теперь на ней было платье, завязанное вокруг шеи и открывавшее ее бледные руки и плечи. Свет вокруг нее, казалось, искривлялся, делая ее призрачной и нереальной.

Она посмотрела на меня снизу вверх, слегка грустно улыбнулась и спросила:

— Как вам стены, сигнум?

Я заколебался, мне это совсем не понравилось. Я огляделся. Комната казалась пустой, если не считать ее охранников. Я спросил себя, с кем она разговаривала.

Охранник позади меня приблизился, пропуская меня вперед. Я сдался и подошел ближе. Файязи, казалось, становилась все красивее с каждым шагом, пока не стало казаться, что сам воздух вокруг нее переливается.

— Ну? — спросила она. — Что вы нашли у стен?

Я вынул трубку изо рта, посмотрел себе под ноги и попытался собраться с мыслями.

— Ничего особенного, мэм, — сказал я. — Вынужден это сказать, к сожалению.

— И все же, — сказала она, — мне сказали, что вы задержались у наших речных ворот. Вы что-то там нашли?

— Я нашел воду, мэм, — сказал я, — и камни. Больше ничего.

Ее глаза затрепетали. И все же сейчас она казалось странно взволнованной, как актер, играющий плохо отрепетированную роль. Что-то было не так.

— И вы обнаружили какую-то яму, — сказала она. — Скрытую. Должно быть, какой-то незваный гость вырыл ее в земле. Верно?

— Кажется, это что-то вроде тайника. Но я не знаю, кто это сделал. Пока не вижу в этом смысла. Сначала я должен отчитаться.

Я выдержал ее взгляд, потому что то, что я сказал, было правдой, хотя и не всей правдой. Наконец она изящно подцепила зубцами вилки кусочек мяса.

— Садитесь. И ешьте.

— Прошу прощения, мэм, но я должен вернуться в Талагр...

— Не говорите глупостей. Садитесь. И ешьте.

Я еще раз огляделся и увидел, что запечатлитель и аксиом теперь сидят в креслах вдоль стены. Оба ревниво наблюдали за мной, словно были оскорблены тем, что их хозяйка соизволила уделить мне хоть какое-то внимание. Я спросил себя, откуда они взялись — неужели мои чувства были настолько затуманены дополнениями Файязи, что я не заметил, как они вошли?

Я сел за стол, но решил, что есть не буду. Я даже не мог определить, что передо мной на столе, то ли фрукты, то ли мясо, хотя у меня сводило живот от голода и пахло все это восхитительно. Я снова сунул трубку в рот, пожевал ее и вкус табака притупил мой голод.

Файязи взял крылышко какой-то жареной птицы и аккуратно отрезал полоску темного мяса.

— Знаете, — сказала она, — я думаю, вы найдете этого убийцу, сигнум Кол. Я правда так думаю.

Я ничего не сказал.

— Никто из моих людей не смог бы так быстро сориентироваться, — сказала она. — Никто из них не догадался проверить коридоры для прислуги. — Она бросила сердитый взгляд на своих сублимов. — У вас острый ум. Жаль, я думаю, тратить его на такие ужасные вещи, как расследования убийств. И жаль, что вы можете увидеть наши залы только здесь, в Талагрее.

Я ничего не сказал.

Она сделала большой глоток вина. Теперь ее губы были малиновыми, а зубы — тускло-фиолетовыми.

— Знаете, в наших залах в первом кольце, — сказала она, — есть целый скелет титана. Он висит у нас в прихожей, нависая над нашими посетителями, когда они переступают порог. Вы когда-нибудь видели такой, сигнум Кол?

— Я видел обломки на расстоянии, мэм. Но не более того.

— Знаете ли, нет двух одинаковых животных. У них разная структура костей, разное количество ног. Разные цвета. Я много говорила о них с апотами. — Она наклонилась ближе. Я отодвинулся. — Вы знаете, что у некоторых из них лица мужчин? Не на плечах — у большинства левиафанов плеч нет, — но спрятаны глубоко в животе. Гигантские лица смотрят на мир широко раскрытыми незрячими глазами, их рты беззвучно и безумно шевелятся. Словно какой-то случайный нарост. Апоты не могут этого объяснить. Никто не может. Никто также не знает, откуда на самом деле берутся левиафаны и почему они выходят на берег. До основания Империи они обычно бродили по суше, бесчинствуя то тут, то там в сезон дождей, прежде чем оставить свои тела гнить в Долине Ханум, деформируя все, что росло вокруг них... — Она отставила свой кубок, затем переплела пальцы цвета слоновой кости, словно мостик, и оперлась острым подбородком об их костяшки. Отработанный жест, подумал я, и все же он сработал, потому что я нашел его прекрасным. — И, возможно, это все, чего они хотят в наши дни. Возможно, нам следует позволить им. Разрушить стены и позволить им бродяжничать...