Ана резко вдохнула, словно пробуждаясь от глубокого сна, и выдохнула.

— Хорошо, — сказала она. — Очень хорошо. У меня есть несколько вопросов, Дин...

И она задала мне много странных вопросов. Сколько шагов мне потребовалось, чтобы пересечь весь дом? Была ли Геннадиос левшой или правшой? Были ли у Уксоса заметные шрамы на руках? Заметил ли я недавно потревоженную почву по краям стен поместья, возможно, влажную нижнюю часть мульчи, взбитую проходящим мимо ботинком?

С каждым вопросом я улавливал запах щелока, чувствовал, как у меня рябит в глазах, а затем ответы слетали с моих губ со всей грацией тошнотворной отрыжки: восемьдесят девять шагов; Геннадиос положила правую руку поверх левой, лежавшей у нее на коленях, показывая, что она правша; на тыльной стороне большого пальца правой руки у Уксоса были два тонких белых шрама, и хотя костяшки его пальцев были в крови, это произошло из-за растрескавшихся мозолей; нет, я не видел никакой взбитой мульчи, за исключением небольшого участка, потревоженного дроздом.

Наконец Ана замолчала. Затем она сказала: «Спасибо тебе за все это, Дин. — Ее пальцы затрепетали в складках платья. — Семья Хаза… Ты с ними не знаком».

— Я знаю, что они богаты, мэм. Знают, что они владеют многими вещами во внутренних районах Империи. Но на этом мои знания заканчиваются.

— Мм. Они джентри. А это значит, что они владеют самой ценной вещью во всей Империи. — Ее рука метнулась вперед, и она сорвала комок засохшей грязи с моего ботинка и раскрошила его в пыль. — Землей. Требуется много земли, чтобы вырастить все растения и животных, а также реагенты для проведения многочисленных преобразований в Империи. Просто непостижимо огромные сельскохозяйственные работы, разбросанные по второму и третьему кольцам Империи. Это означает, что уши Империи более восприимчивы к голосу джентри, и такие люди не обязательно чувствуют, что им нужно постоянно соблюдать все наши законы, а это может усложнить задачу, когда они оказываются втянутыми в такое подозрительное дерьмо, как это.

— Разве я не оправдал ваших ожиданий в этом отношении, мэм? — обеспокоенно спросил я.

— О, нет, нет. Ты отлично справился, Дин. Я имею в виду, что, если бы я была на твоем месте, я бы нашла кубок вина этой долбаной экономки и высыпала бы в него наперсток толченого стекла. Но на самом деле, для твоего первого расследования убийства ты справился феноменально: приехать в поместье Хаза и допросить каждого свидетеля — это не то, с чем многие справились бы так хорошо.

— Спасибо, мэм, — сказал я, довольный.

— На самом деле, Дин, я бы сказала, что у тебя как раз тот аппетит к скучной, нудной работе, который делает помощника расследователя выдающимся специалистом.

— Спасибо, мэм, — сказал я, гораздо менее довольный.

— И это не твоя вина, что ты не в состоянии разобраться в том, что произошло. Апотекали этого кантона настолько глупы, что, должно быть, считают пару брюк увлекательной головоломкой. — Она сняла повязку с глаз. Ее глаза забегали в глазницах так быстро, что зрачки почти слились в одно пятно. — Сладкий, болезненный цветок... белый, фиолетовый и желтый, растущий из плоти человека… Скажи мне, Дин. Ты знаешь кантон Ойпат?

Я представил себе карту Империи: огромное колесо со спицами внутри колеса со спицами; изогнутые стены выступают в роли ободов, дороги — в роли спиц. Но, несмотря на то, что я помнил все кантоны Империи, я не знал Ойпата.

— Я... нет, мэм, — сказал я.

— Неудивительно, — сказала она. — Около одиннадцати лет назад кантон пал жертвой заражения. Какой-то умный апот решил изготовить дешевый пергамент и сделал суффозию в какую-то траву, которая росла очень, очень быстро… Это растение называлось яблонетрава — простой сорняк, похожий на побег-траву. Оно росло из крошечных, похожих на споры семян, и у него был белый цветок с желто-фиолетовой внутренней частью и довольно неприятным ароматом. Но после суффозии яблонетрава стала расти слишком быстро. Она заполонила каждый клочок земли в кантоне Ойпат, уничтожив большую часть дикой природы, а когда почва закончилась, трава научилась расти в древесине домов и строений и даже по бокам деревьев. Но самым тревожным было то, что случилось с людьми, которым посчастливилось искупаться в реках, расположенных ниже по течению от этой травы.

— Она... она росла внутри людей, мэм? — спросил я.

— Правильно, Дин. Очень хорошо! Большинство новообразований можно было удалить хирургическим путем, но другие... Что ж. Им повезло меньше. Споры растения даже пытались прорасти на стенах и дверях из папоротниковой бумаги, которые, как ты точно заметил, довольно устойчивы к таким вещам. В основном они почернели и заплесневели, чтобы споры не пустили корни. Если просто положить яблонетраву рядом с папоротниковой бумагой, на ней за считанные часы вырастут черные точки. Но... — Она встала и принялась расхаживать взад-вперед по своему маленькому домику. — Я никогда раньше не слышала, чтобы яблонетрава росла так убийственно быстро. И могла разрушать потолки и стены. Это совсем другое... и гораздо более смертоносное.

— Вы видели это растение раньше, мэм? — спросил я.

— Видела его? Ни в коем случае. — Она указала на книги вокруг себя. — Я, конечно, читала о нем. Но я уверена, что так оно и есть.

— Итак... каков ваш вывод, мэм? — спросил я. — Как коммандер Блас подвергся воздействию этой яблонетравы?

— О, намеренно, — сказала она. — Вот как.

Повисло напряженное молчание.

— Вы имеете в виду...

— Я имею в виду, я на восемьдесят процентов уверена, что коммандер Тактаса Блас был убит. Вероятно, не кем-то из тех, кто был в доме, но с помощью одного из тех, кто был в доме.

— Неужели? — спросил я. — Вы так думаете, исходя из того, что я вам рассказал, мэм?

— Конечно, — сказала она. — Того, что ты мне рассказал, оказалось более чем достаточно. На самом деле, это настолько очевидно, что я волнуюсь, как бы все это не оказалось немного скучным… Неужели ты этого не видишь? Почерневшая папоротниковая бумага, сгнившие грибы кирпис и невыносимая жара?

— Боюсь, я ничего не вижу, мэм.

— Это здесь, — сказала она. Она пренебрежительно махнула рукой. — Ты просто должен правильно на это смотреть. Вот наши следующие шаги, Дин. — Она достала листок бумаги и начала что-то на нем писать. — Я хочу, чтобы утром ты отнес это в дом Хаза. Это официальная повестка о вызове. С ее помощью приведи самую старую служанку, экономку и садовника сюда, в мой дом, чтобы я могла поговорить с ними лично. Скажи им, что это обычная просьба. И будь готов слушать. Ты мой запечатлитель. Ты помнишь, что это значит, Дин? Ты живое юридическое воплощение нашего расследования. Все, что находится между твоими ушами, считается доказательной базой в рамках имперского Юдекса. Итак, слушай. И захвати с собой узы запечатлителя.

Это заставило меня задуматься. Узы запечатлителя Юдекса представляли собой набор искусно сконструированных наручников с двадцатью крошечными кодовыми замками, которые можно было быстро установить в любой последовательности. Последовательности были настолько сложными, что только человек с улучшенной памятью мог их запомнить; поэтому, когда на чьи-то запястья надевали наручники, только запечатлитель, который их надевал, мог легко их снять. Но у меня еще не было возможности воспользоваться своими.

— Я действительно хочу спросить, мэм, — сказал я.

— Да, Дин?

— Ну... раньше все наши дела касались мошенничества с платежами.

— И что?

— И... стоит ли мне ожидать чего-то другого?

Легкомысленное пожатие плечами:

— Как правило, я считаю, что главное отличие дел об убийствах в том, насколько они громкие. Как видишь, все кричат. Но ты должен быть готов. Существует очень большая вероятность того, что один из этих трех человек, которых ты собираешься привести сюда, участвовал в убийстве. Люди в состоянии такого стресса совершают всевозможные глупости. Так что, если ты хочешь быть вооруженным, возьми с собой меч.