Вересов вышел.

Иван сел на лежак, размышляя. Только теперь он осознал степень ответственности, лежащей на плечах начальника экспедиции, и всю серьёзность ситуации. Они, конечно, рисковали, все до единого, в том числе жизнью, но отвечал за них всех один Вересов.

Мягко мяукнул дверной автомат.

– Открой, – заторможенно сказал Иван.

Пластина двери убралась в косяк. В коридоре стояла Елизавета, держа в руках два пластиковых стаканчика. Точёная фигурка, прелести которой подчёркивал обтягивающий тело серебристый уник, водопад золотых волос, смеющиеся карие глаза, ямочки на щеках, полные губы, раскрытые в полуулыбке.

– А я вам космиано принесла, хотите?

Иван очнулся, вскочил.

– Конечно… я… спасибо! Проходите.

Эксперт экспедиции по ксенопсихологии вошла, протянула один горячий стаканчик.

Он взял, движением пальца вырастил из пола стул.

– Присаживайтесь.

– Я на минуту. – Подумав, Елизавета всё-таки села, осмотрелась. – У вас пахнет хвоей.

– Люблю лесные запахи, – сказал Иван торопливо.

Она задержала взгляд на витейре: со скалы открывался великолепный вид на пойму реки и бесконечные лесные просторы.

– Красиво! Из Сети взяли?

– Нет, сам снимал. Это урман в Красноярском крае, река Лена.

– О-о! Вы отличный фотограф! Изумительный ракурс! Такое впечатление, будто пейзажу двести лет – не видно ни одного строения.

– Специально выбирал вектор, чтобы на снимке не было поселений. Кстати, там их и нет по большому счёту, чуть северней начинается тундра, сплошные болота к побережью моря, из-за потепления.

– Часто путешествуете?

– Не очень, и то если позовут друзья. Они тоже предпочитают отдыхать на земной природе. У каждого куча дел.

– Как говорил один мудрый человек[21]: пока ещё не слишком поздно, не забывайте, что главное дело жизни – не дело, а жизнь.

Иван улыбнулся. Ксенопсихолог экспедиции нравилась ему всё больше.

Елизавета тоже улыбнулась, сделала глоток.

Он обратил внимание, что маникюр на ногтях женщины на самом деле представляет собой галерею микрокартин. В женское бытие возвращалась мода «ведард» – изысканное копирование на ногтях картин известных художников. На ногтях Елизаветы были изображены фрагменты картины Ван Гога «Звёздная ночь».

Гостья поймала его взгляд, подняла руку.

– Не нравится?

– Очень нравится! – поспешно сказал он.

– Вы, наверно, сердитесь?

– На кого? – удивился он.

– На Курта.

– За что? Он высказывает своё мнение… может, излишне резко, экспрессивно, но…

– Простите его, в принципе Курт хороший парень, великолепный спец по технике.

«И влюблён в вас», – по всей видимости, хотел добавить Иван, но не посмел.

– Каждый имеет право называть себя компетентным специалистом.

– Или демиургом, – засмеялась Елизавета. – Да вы пейте, а то кофе остынет.

Иван сделал глоток.

– С лаймом… вкусно. Что вы имеете в виду?

– Вспомнила старый анекдот: в психбольнице из одной из палат доносится крик: отстаньте, я посол бога! Из соседней тут же: я никого не посылал!

Иван засмеялся, отпил сразу полстакана.

– Надеюсь, вас ко мне тоже никто не посылал.

– Нет, я пришла сама. Если вы имеете в виду полковника Вересова, то у нас с ним не столь близкие отношения.

– Вы меня успокоили.

Елизавета допила свой кофе, разглядывая порозовевшее лицо владельца каюты с прежним доброжелательным любопытством.

– Если честно, мой интерес меркантилен. Мне хотелось узнать ваше мнение по поводу открытия в океанах Нимфы ортоконов.

– На эту тему лучше проконсультироваться у господина Посохина.

– Его резюме я знаю, но мне интересно ваше. Могут ли местные наутилоидеи быть потомками разумных хозяев Нимфы? Мне говорили, что у вас развита экстрасенсорика.

Иван почувствовал укол раздражения, нахмурился.

– Вы пришли не по адресу. Я не экстрасенс.

– Ради бога не обижайтесь! – Гостья положила прохладную ладошку на его руку. – Конечно, нас в СКБ знакомили с характеристиками членов экипажа, тесты на совместимость и всё такое прочее. Стандартная процедура. Нашу группу тоже формировали по критериям психологической толерантности.

Иван расслабился.

– Ничего особенного. С детства владел интуитивным озарением, часто помогало в жизни, и только. Но жизнь на Нимфе для меня пока загадка.

– И всё-таки?

Он бросил стаканчики из-под кофе в угол каюты, и они исчезли, проглоченные эффектором системы утилизации. Захотелось пошутить.

– Сударыня, инконгруэнтная фрактальность изменения аксиоматического ядра постулированной трансцеденции не позволяет сделать однозначный вывод о форме разумной жизни на планете Нимфа.

Красиво изогнутые стрелочки бровей Елизаветы прыгнули на лоб. Она с изумлением вгляделась в нарочито простодушное лицо оператора.

– Иван?!

Он не выдержал, засмеялся.

– Нимфу я приплёл ради эффекта. Эту фразу часто повторял мой наставник по школе выживания, правда – с другой концовкой.

Елизавета прыснула.

– Боже мой! Я подумала…

– Что я сбрендил?

– Нет, что вы секретный сотрудник космической контрразведки. Они там любят прятаться под личинами метафилософов и говорить загадочно.

– Вы с ними сталкивались?

– Конечно, не раз, такова специфика нашей работы. Да и Курт, между прочим…

В двери снова пропел каютфон.

Елизавета умолкла, оглядываясь.

Экранчик каютфона показал лицо оператора экспедиции.

– Лёгок на помине, – усмехнулся Иван, размышляя, чего не успела договорить гостья о коллеге. Впрочем, в том, что Курт Шнайдер окажется сексотом, ничего удивительного не было.

– Не открывать? – спросил Иван после паузы.

– Откройте, – нахмурилась Елизавета.

Дверь бесшумно скользнула в косяк.

Стоящий в коридоре Курт вскинул голову, глянул на сидящую в свободной позе – нога на ногу – женщину, на поднявшегося Ивана. Горящие глаза его сузились.

– Ты… здесь?!

– А где я должна быть? – спокойно спросила она.

– Вересов приказал всем…

Глаза Елизаветы вспыхнули ответным огнём.

– Приказал? Что именно? Почему он не обратился прямо ко мне? Что за детский лепет, Курт?

Шнайдер облизал губы, перевёл взгляд на Ивана, потом на лицо женщины, снова на Ивана.

– У вас всё? – вежливо спросил Иван.

Шнайдер потемнел, медля.

– Если у вас больше нет вопросов, до свидания.

Дверь мягко закрылась перед носом оператора, не решившегося войти.

– Ну вот, – грустно сказала Елизавета, – не было печали.

– Он ревнует, – сказал Иван.

– Да ладно, я не давала никакого повода.

– И всё же я это чувствую. Можно личный вопрос?

– Сплю ли я с ним? – скривила губы женщина.

– Нет, вы чисто говорите на русском…

– Я русская.

– А фамилия…

– Клод-Сантуш? Мой муж был аргентинцем. Мы давно не вместе. Я могла бы вернуть девичью фамилию – Владыкина, но не стала.

– Понятно.

Елизавета встала.

– Извините за доставленные огорчения.

– Никаких огорчений нет, я рад, что вы зашли. Но вы хотели поговорить о жителях Нимфы.

– В другой раз, хорошо? До рейда на Нимфу ещё час, пойду убивать время.

– Не надо. Кто убивает время, тот травмирует Вечность.

Елизавета снова изогнула брови, словно преодолевала в душе неверие в интеллект собеседника.

– Вы прямо-таки знаток афоризмов, Иван. Или и это изречение принадлежит вашему наставнику?

Иван смутился.

– Не помню автора[22], слышал где-то.

Она пошла к выходу.

– Мы ещё встретимся? – вырвалось у него.

– Ну конечно, – оглянулась Елизавета, окидывая молодого человека задумчивым взглядом, прикусила нижнюю губу, отчего лицо женщины приобрело лукавое выражение, – если захотите.

– Захочу!

Она засмеялась, выходя в коридор.

Дверь закрылась.