— Адриан? А Роза где?

— Домой уехала. Меня послала и уехала. Сказала, что будет ждать тебя завтра для какого-то вашего ритуала.

— Да, я поняла, — кивнула я.

— Красиво здесь, спокойно.

— Наверное.

— Так чего ты грустишь?

— Не знаю. О маме думаю, о бабушке. Ей бы здесь понравилось. Им обеим.

— Да, маме тоже нравится, а отцу нет. Он только ради нее здесь и живет, мотается в город, много времени на дорогу теряет, но терпит. Слишком ее любит. У Юлиана все по-другому. Это Вера следует за ним, но у них и не так сильна связь. Джулиан в этом похож на отца — им владеет сила связи. Отцу тогда даже пришлось Инквизицию подключать, чтобы выдворить его из страны.

— Выдворить из страны? — удивленно повторила я. — Зачем?

— А иначе бы его могли посадить.

— За что?

— За тебя, красотка, за тебя. Этот… дед твой, Рыков, накатал целую телегу. Это мы теперь понимаем, почему Горыныч так взбесился и даже до Европейского Совета дошел.

— Ты понимаешь, а я вот вообще ничего не понимаю.

— Ладно, скажу, правда Лиан меня за это по головке не погладит. Когда мы тебя потеряли, то активировали все связи. Только искали юную ведьму, даже не догадываясь, что ты вовсе не ведьма. И везде было пусто. Того парня, ну, с которым ты была, хотели отыскать, но его вдруг скрыли. А нам по рукам надавали, когда мы в ваш институт сунулись. И только тогда мы осознали, что это Инквизиция нам на хвост наступила и не последние в ней люди. Сам глава особого отдела запрет наложил. Рыков этот вмешался. А Джулиан словно взбесился, в Инквизицию ворвался, на Горыныча наорал, а тот ему:

— Знаешь, что бы я сделал, будь ты вампиром? Убил бы. Своими руками бы убил. Искалечил девочку и еще чего-то требуешь? Пошел вон!

Ты не представляешь, каким он оттуда вышел — словно мертвым, о худшем думал, ну, что…

— Беременная, — в ужасе от услышанного прошептала я.

— Да. Он… ну… в общем, простого аборта у нас не случается. Плод вырезается вместе с маткой.

Я как услышала, сглотнула. Теперь понятно, почему мама моя так за мою жизнь цеплялась. Другого шанса родить у нее просто не было.

— Тогда он и сдался, закрылся, умерло что-то внутри. Уехал, да и сейчас не думал даже возвращаться, только Вера беременна снова. А это у нас вообще огромная редкость — четвертый ребенок. Роды могут быть трудными, опасно. Я не очень-то гожусь для управления, вот и вызвали Джулиана. Он думал поработать до родов, меня поднатаскать, и снова в Прагу, а тут перед Новым годом, когда речь произносил, сам не свой был, словно… я не знаю, словно почувствовал что-то. Он же… за десять лет ни на одну женщину и не смотрел толком, скользил взглядом и… такое равнодушие в глазах. И вдруг смотрит, в женщину вглядывается, в толстушку какую-то. Мы в Абервуд вернулись, а он сам не свой, дерганный, мечется, как тигр в клетке, к отцу пошел, сказал — чувствует что-то непонятное внутри. Словно тянет что-то, куда-то. На восьмой день и вовсе чуть с ума не сошел, а потом сказал, что глазами чужими видел. Тогда-то мы и осознали, чьи глаза это были. Начали по-тихому информацию собирать, нашли бы дней за пять, а тут ты сама нашлась. И все на свои места встало.

— Вы откопали мое личное дело? Про бабушку узнали, про меня?

— Не все. Например, кто твой отец — до сих пор остается загадкой.

— Может и к лучшему.

—Может и так, — согласился Адриан. — Ну, что? Утолил я твое любопытство?

— Сполна, — призналась я. До этого разговора картинка как-то не складывалась — что, почему, зачем? А теперь даже легче как-то стало, и жаль его очень. Правду говорят: «Добрыми намерениями выстлана дорога в ад». Бабуля хотела меня от гибели спасти, а оказалось, что спасать-то не от кого было.

Нет, не буду ее судить. Мы ради любимых и не на такое готовы, особенно когда уверены, что правы. Не была я на ее месте, и очень надеюсь, что никогда не буду.

— Слушай, а хочешь, покажу тебе кое-что? — внезапно встрепенулся Адриан.

— Хочу.

— Только это страшно, и на этот раз Лиан мне вообще может голову откусить, а может и спасибо сказать. Это как получится.

— Ты меня запугать хочешь?

— Нет, нет. Пойдем.

И мы пошли обратно в дом, только не через парадный вход, а поднялись по боковой лестнице, что из парка на балкон второго этажа вела. А там был зал, вроде для тренировок, правда, это я потом поняла, когда от потрясения отошла. Но когда мы бесшумно вошли на балкон, подошли к деревянным перилам и вниз посмотрели, я всерьез захотела упасть в обморок. Внизу двое сражались между собой, и это были не люди, совсем-совсем не люди.

Один был черный, как уголь, огромный, страшный, с крыльями и рогами, вместо лица — морда зубастая. Второй — чуть меньше, тоже черный, а на голове, или том, что было головой, две бордовых полосы. Страшный, отталкивающий, но взгляд оторвать невозможно. И я почему-то сразу поняла, что этот с полосками и есть Джулиан, Надо же, а Роза не шутила, когда о второй ипостаси демонов рассказывала.

Дрались эти двое неистово, словно насмерть, там и крылья, и когти в ход шли. Страшно очень. Сердце, как бешеное билось, словно в тиски схватил кто.

И вдруг все прекратилось, демоны остановились резко, я даже не поняла, когда, но осознала, почему. Они меня увидели.

— Адриан! Зачем ты ее привел? — простонал Джулиан и вернул себе былой облик. А лицо, уже человеческое, искажено такой мукой, словно я его только что раскаленным прутом проткнула. Только и меня словно проткнули, и больно вдруг стало, не за себя — за него. Я словно сама его боль прочувствовала. И поняла, что если сейчас уйду, не сделаю хоть что-то, то в нем что-то умрет, навсегда умрет. И я решилась — медленно подошла к лестнице и спустилась вниз, стараясь смотреть только на него.

И когда между нами осталось расстояние в метр, я вдруг неуверенно, с трудом прошептала:

— А можно назад вернуть?

— Что? — удивился Джулиан.

— Его, назад.

Позади, кажется, кто-то хмыкнул, а тот, что с Джулианом сражался, поспешил удалиться.

— Назад? — переспросил Джулиан, когда мы наедине остались.

— Да.

— Уверена?

— Да, — решительно кивнула я, а Джулиан на мгновение замерцал, и на его месте уже появился другой… другое. Внушительный, подавляющий, но… интересный. Мне захотелось вдруг его потрогать, рога там, крылья, и я сделала шаг, но демон вдруг отступил, а глаза остались прежними, удивленными и очень… печальными, что ли?

— Можно?

Ответа дожидаться я не стала и, словно нырнув в омут, преодолела все расстояние разом. Коснулась сначала черной руки с когтями, провела до сгиба локтя, затем до плеча, до крыла добралась. На ощупь оно было кожистое, как плащ, холодное. Джулиан, казалось, даже не дышал, а я продолжила свое исследование. Обошла его, рассмотрела голую спину, откуда эти самые крылья росли, и клеймо — на том же самом месте, что и у меня, только у него аккуратное, больше напоминающее татуировку, красивую и без шрамов. Я рискнула коснуться рисунка, как Джулиан недавно, а он вздрогнул всем телом, словно я его обожгла, развернулся резко и застыл.

Меня же его грудь тоже заинтересовала, красивая, рельефная, в центре груди, под черной кожей сердце бьется, сильно, гулко. Интересно, а какая эта кожа на вкус? Не долго думая, решила попробовать и поцеловала место, где билось сердце, выше было не дотянуться. Прежний Джулиан тоже был не маленьким, но этот и вовсе гигант. Демон снова вздрогнул, и от поцелуя, и от другой моей вольности — я его лизнула. Думала, не сдержится, но нет — продолжал стоять, только глаза все больше и больше в размерах увеличивались, а меня уже шея занимала, могучая, а голова лысая, зато рога внушительные такие, твердые. Мне даже позволили их потрогать, правда, для этого пришлось попросить наклониться. Демон подчинился, еще не догадываясь, что я сделаю в следующий момент.

Я и сама не догадывалась, пока не сделала. Я его поцеловала, прижалась губами к его твердым губам, и даже, осмелев, провела языком по нижней. И когда он осознал, а точнее почувствовал, что я, кажется, его целую, что-то в нем переменилось кардинально, но не во мне. Я совершенно четко осознавала, кого целую, никакой безудержной страсти, никакого крышесноса, а в груди что-то невероятное разгорается, сердце не бьется, оно скорее переворачивается. Но если я исследовала и только-только загоралась, то демон уже давно горел, и в какой-то момент мой исследовательский порыв был перехвачен, а меня пригвоздили к стенке, впившись в губы так, что даже дыхание перехватило.