— Разве так бывает?

— Ну, в жизни много чего бывает, и многое из этого трудно объяснить. Знаешь, зачастую реальность путают с нормальностью. Если ты не такая, как все, и ведешь иной, не присущий твоему виду, образ жизни, то тебя непременно заклеймят сумасшедшей.

— Да, в твоих словах что-то есть.

— Так или иначе, думаю, тебе лучше встретиться с твоим безумием лицом к лицу, заклеймить себя ты всегда успеешь.

— Спасибо за совет.

— Всегда пожалуйста, — отозвалась Роза.

— Ладно, пойду разбираться с этими… глюками.

— Так глюками или гостями?

— И с тем и с другим, — ответила я и, пообещав позвонить, как справлюсь с собой, отключилась.

Ладно. Допустим, что я чокнулась, но Роза права — в желтый домик позвонить всегда успею. Надо просто разобраться, выслушать глюки и понять, до какой степени я чокнулась, и можно ли это вылечить без вмешательства, так сказать, специалистов. Так, Марго, кончаем сопли разводить и выходим на тропу войны с собственным безумием. И для начала откроем дверь, как бы трудно это не было.

— Рассказывайте! — потребовала я, разняв снова сцепившихся домового и нола.

Те пыхтели, недоверчиво поглядывали друг на друга, но в новую свару лезть не пытались. И то хлеб.

Сейчас, когда оба стояли передо мной, я с удивлением заметила в них некоторую схожесть. Оба метр длинной, оба седовласые, только нол был неровно острижен, что придавало ему некоторую лохматость, а у домового имелась длинная шевелюра, разделенная на прядки, закрепленные разноцветными резинками. Смутно знакомыми резинками.

Батюшки, да это же мои сто лет как утерянные резинки! Узнаю вот эту, зелененькую, подаренную когда-то Олей. Я надела-то ее всего раз, прежде чем резинка таинственным образом исчезла. Весь дом тогда перерыла, но так и не нашла. А она вот где все это время была. У домового. Так этот старикашка с дредами не только мое жилище оккупировал, но еще и все мои заколки уворовал? И не надо на меня так заискивающе смотреть своими черными глазками-бусинками, я все про тебя поняла, ворюга! Интересно, а если я пожалуюсь участковому, что домовой упер мои резинки, кого посадят — его в камеру, или меня в желтый домик?

Ох, о чем это я? Ах да, о внешности этих двоих. Итак, нол носил забавные усики над верхней губой, как у Эркюля Пуаро, закрученные вверх, придающие ему легкую сумасшедшинку. А крупный нос каплей и выпуклые глаза навыкате лишь добавляли свои штрихи в этот образ. У домового же была вполне обыкновенная седая, густая, пышная бородка и нос крючком, и походил он на доброго дедушку. Но меня этот добродушный образ больше не обманет. Знаем мы таких, ворователей чужого добра.

В одежде эти два товарища отличались кардинально. Тот, что темный остался все в той же бирюзовой униформе то ли дворецкого, то ли швейцара, на голове красовалась шляпа в виде котелка. Симпатичная. Весь его вид говорил о том, что он готов служить. А у домового вместо униформы были длинные шаровары, старинная рубаха с вышивкой, подпоясанная шнурком, красный жилет, а еще почему-то передник. Ноги обыкновенные, в лаптях, без всяких там козьих ножек и копыт. А вот головного убора не наблюдалось, но я успела заметить, с какой завистью он смотрел на котелок нола. Видать, резинок ему мало, за чужие шапки принялся. Ворюга в деле.

— Ты, — ткнула я пальцем в домового, — кто такой? Четко, ясно и по существу!

— Я домовой, — засмущался старичок-боровичок.

— Как звать?

— Михеем кличут.

— Что делаешь в моем доме?

— Так, живу я туточки.

— Давно живешь?

— Да как ваша бабушка, Раиса, пусть землица ей пухом будет, меня в свой новый дом пригласила, так и живу.

— Ты знал мою бабушку? — строго свела брови, дабы у индивида не возникло желания меня обмануть.

— Конечно. Для меня было честью служить такой замечательной светлой ведьме.

— Моя бабушка не была ведьмой, — убежденно возразила я и уперла руки в бока.

— Да неужели? — послышалось из аквариума. — Милочка, а что ты знаешь о своей бабушке?

— Я знаю, что она была заслуженным медиком, партийным работником, убежденной коммунисткой и не верила ни в бога, ни в черта.

— Ну да, ну да, — закивала рыба. — Прямо образцовая атеистка.

— Ты хочешь сказать, что я не знала свою бабушку?

— Я хочу сказать, что ты и себя-то не знаешь.

В чем — в чем, а в этом рыба была права. Я ничего не знала и не понимала. Но как поверить в то, что моя бабушка была какой-то там ведьмой из сказки, когда я знала ее совсем другой — обыкновенной?

«Чушь все это», — хотелось воскликнуть мне и отмахнуться от всех этих глупостей мифических, но стоящие напротив товарищи, воззрившиеся на меня ожидающими взглядами, и говорящая рыба в аквариуме, увы, мне такой возможности не дали. Вот они — мифические личности, вполне себе живые и, кажется, настоящие.

— Хорошо, допустим, ты живешь здесь, и знал мою бабушку, — снова обратилась я к домовому. — Тогда почему я раньше тебя не видела?

— А за это надо твою бабулю поблагодарить, — снова вставила свои пять копеек рыба. — Это она запечатала твои силы.

— Зачем?

— Понятия не имею, — фыркнул представитель аквариумной фауны, — но ты можешь и сама узнать.

— Как?

— О, я знаю! — радостно изрек домовой и бросился в коридор.

Я и глазом моргнуть не успела, как он вернулся обратно с сундуком в руках, тем самым, вчерашним, из-за которого я чуть пальца не лишилась. Присмотревшись, поняла, что замок-то на нем открыт.

— Здесь ты найдешь все свои ответы, Маргариточка.

Я с опаской посмотрела на сундук, прежде чем его взять, и чуть не выронила. Тяжелый, зараза, оказался. Значительно тяжелее, чем вчера. Но я даже не удивилась этому странному обстоятельству. Устала удивляться, бояться начала.

Никогда прежде я не думала, что у бабушки могли быть от меня секреты, тем более такие… невероятные. И вот теперь… Что еще я там найду? Какие семейные тайны обнаружу? Да и надо ли их ворошить? Но, взглянув на не совсем уже глюки, поняла, что выбора нет, иначе я так и не пойму, какого лешего со мной случилось, и как все это исправить?

Дотащив сундук до дивана, я еще долго не решалась снять замок. Гипнотизировала старую резную крышку, втайне надеясь, что там ничего нет. Ну, а вдруг повезет? Хоть раз. Увы, мечта моя не сбылась, а внутри оказалось много чего странного и непонятного.

Сверху лежал какой-то куль, мешающий разглядеть, а что же там дальше. Я осторожно его коснулась, пощупала, медленно развернула и удивилась, поразилась даже. В обычную, пожелтевшую от времени, миткаль была завернута сорочка или даже платье, длинное, просторное, стального цвета, необычно другое — на ощупь это было что-то необыкновенное. Никогда такого не чувствовала, ткань словно из воды состояла: вроде твердая, с виду вполне привычная, а я словно водопад держу. Странно, непонятно, но приятно.

Под кулем оказались четыре шкатулки, все старые, все резные, все загадочные. Верхняя была тонкой и длинной. Я открыла ее и увидела нож, старинный, инкрустированный камнями. Не думаю, что драгоценными, но рисунок складывался в символ — ветка вишни с белыми цветами. По лезвию шла надпись на старорусском: «Не навреди» — главный слоган «клятвы Гиппократа». Чудовищно, что ее сейчас отменили. Бабушка бы от подобного произвола бушевала и письма в министерства строчила, если бы дожила. Для нее эти слова никогда не были пустым звуком, как и последующие:

«Получая высокое звание врача и приступая к профессиональной деятельности, я торжественно клянусь: честно исполнять свой врачебный долг, посвятить свои знания и умения предупреждению и лечению заболеваний, сохранению и укреплению здоровья человека;

быть всегда готовым оказать медицинскую помощь, хранить врачебную тайну, внимательно и заботливо относиться к больному, действовать исключительно в его интересах независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств;