— Ой! — мгновенно пришла в себя, в ужасе глядя на трещину, правда, она через секунду пропала. Хранитель взмахнул плавником и сурово покачал головой, ну, настолько сурово, насколько это вообще возможно у рыб.

— Ты в порядке? — с дрожью в голосе спросила я, стараясь спрятать свои опасные руки подальше за спину.

— Я-то в порядке. А тебе нервишки подлечить бы не помешало, — изрек хранитель и приказал домовому принести мне еще ромашкового чая.

Уж и не знаю, что там домовой к ромашке на этот раз добавил, но я, в самом деле, успокоилась и даже начала проявлять любопытство и первое, что сделала — спросила у хранителя:

— Послушай, а почему ты рыба?

— Каков подопечный, таков и хранитель, — нравоучительно ответили мне. — Я, в некотором роде, твое отражение.

— Постой, по-твоему, я похожа на рыбу?

— А разве нет? Всегда молчишь, плывешь по жизни ничего не делая, ни к чему не стремишься. Чем не аквариумная рыба?

— Сам ты рыба! — разобиделась я и обратилась к другой насущной проблеме. — А с этими-то мне что делать?

— Ну, и тот и другой будут тебе служить. Правда, никто не отменял конфликта интересов.

— Какого конфликта?

— Нол служит твоей демонской стороне, домовой — ведьминской. И пока ты не сделаешь выбор, так и будет.

— И как этот выбор сделать?

— А я почем знаю, — фыркнул словоохотливый хранитель.

— Это из серии «не скажу, пока имя не назовешь»?

— Что-то вроде того.

— Ясно, — сказала я, поднимаясь.

— Эй, ты куда? — забеспокоился рыб.

— В ванную, думать пойду. Там это у меня на удивление хорошо получается. А вы… делом займитесь, что ли. Что там нолы и домовые обычно делают?

Отдав распоряжения, я потопала в ванную и долго в ней отмокала, пытаясь уложить все, что на меня свалилось, в какой-то один понятный костяк.

Итак, моя бабушка была светлой ведьмой, но отказалась от своей ведьминской жизни ради мамы, а потом ради меня. У бабули была очень печальная и, боюсь, довольно несчастная жизнь. Потеря семьи, любовь к темному… Кстати надо выяснить, чем это темные ведьмы от светлых отличаются? Интересно, а мой дед Андрей еще жив? И знает ли он обо мне? А о смерти бабушки? Хотя, вряд ли ему это интересно. Пять лет прошло, как бабули не стало, а он так и не объявился.

О маме думать было страшно и больно. Я всегда верила, что мой отец ее обрюхатил и смылся, но теперь, после прочитанного, не могу понять — мама почти четыре года прожила с этим… демоном. Тогда что же такого ужасного он сделал, что она сбежала от него к бабушке и умоляла нас спрятать? Почему никто не мог ее спасти?

Опять же дед — ведь он явно был не из простых, так почему не спас родную дочь? Почему бабушка не спасла, не попросила тетю Нину, как когда-то…

Так. Стоп. Бабушка написала, что в двадцать лет моя сущность начала проявляться, так? И она сказала, что зло чуть меня не забрало. И я помню, как хреново мне было после того похода в клуб, да я чуть кони не двинула. Целый год отходила. Почему? Из-за крови? Из-за ритуала? Но если бабушка повторяла его дважды, то почему в двадцать пять со мной никаких происшествий не случалось? Я не болела, не валялась полгода без сил, чуть ли не в коме, меня не выворачивало при виде еды. Почему же в двадцать я чуть не сдохла, а через пять лет целехонькая и здоровая оплакивала бабушку? И почему бабушка так боялась, что мой отец меня найдет? Зачем я ему? Демон! Мой отец — демон! Немыслимо!

А что же дальше? Что мне делать дальше? Да, Ритуля, вот и загадывай новогодние желания, как сбудутся, так и сама не рада будешь. Хотела жизни, бьющей ключом, так вот она — получи и распишись, а то, что ключ ударил по самой макушке, так это ничего, так бывает, мелочь жизни. Главное, чтобы меня этим самым ключом не придавило по самое не хочу. А с остальным, надеюсь, как-нибудь справлюсь.

Очнулась я от вони. Она просто сбивала с ног, проникая и разъедая сознание. Я резко подскочила, ошарашено огляделась и застонала, узрев причину этой вони. Домовой и нол, с утра пораньше, ворвались в зал с дымящимися вениками в руках. Один ходил по правой стенке, второй — по левой, и оба что-то там бубнили.

— И чего это такое вы делаете? — поинтересовалась я, продрав глаза.

Оказалось, отгоняют злых духов и накладывают защиту на квартиру.

— Вы только это… не увлекайтесь. А то соседи подумают, что я тут травку раскурить решила, или костерок запалить посреди дома. Пожарных бы не вызвали, — обеспокоилась я, строго на обоих посмотрела и потопала умываться.

Физиономия моя со вчерашнего дня не изменилась. Все то же бледное лицо, все те же красно-коричневые волосы и бордовые глаза. Повздыхав, я полезла в ванную и с тоской вспомнила о своих мышиных волосах. Пусть невзрачные, зато обыкновенные, как у всех. Правда, и такой шевелюрой сегодня никого не удивишь, многие и с синими волосами, и с бордовыми, и с серо-буро-малиновыми в крапинку ходят, но прежний цвет был как-то привычней, делал меня нормальной.

Хм, а почему бы и нет? Я же не обязана всю жизнь такой ходить. Могу и перекраситься, в черный, например. Все, решено! Сейчас одеваюсь и топаю в магазин за краской.

Однако перед шкафом возникла другая проблема — одежда. Я, вроде как, похудела на три размера. Думала, хранитель поможет (ну, наколдует что-то, или заклинание подскажет), но тот опять завел старую волынку об имени, а я разозлилась и сослала его в бабушкину спальню, которую так и не решилась использовать, как свою. Это была ее комната, ею и осталась, а мне всегда хватало дивана в зале.

Пришлось снова лезть в чулан, кажется, вчера я уже их находила. Да, на верхней полке в большой картонной коробке. Вот они мои старые джинсы, кофты и даже зимний пуховик.

Что удивило, в той же коробке я нашла то самое бордовое платье, в котором я тогда, в свои глупые двадцать, ходила в клуб. Выглядело оно странно, если не сказать больше. Я не помню, чтобы Дима делал со мной что-то плохое, но платье словно звери рвали. Ужас! И зачем только бабушка его сохранила?

Мой поход в магазин не одобрил никто, да я и сама начала сомневаться. Если волосы можно спрятать под шапкой, то как быть с глазами? Я попыталась надеть свои очки для зрения, но выяснилось, что мне они уже без надобности. Минус три — как не бывало. Пришлось топать в солнечных, и я реально чувствовала себя полной идиоткой, когда заявилась в магазин в солнечных очках и сквозь них же общалась с продавщицей, пытаясь выяснить, сотрет ли черная краска мой рыжий колер?

Видимо, продавщица ко всему привыкла и моему внешнему виду не удивилась, зато ее удивило мое желание перекраситься.

— Зачем? — спрашивала она, восхищенно разглядывая мои волосы. — Вам так идет. У нас даже в палитре такого цвета нет, а вы…

В диалог вступать я не стала, поспешно натянула шапку, расплатилась и скрылась за дверью.

Возвращаясь домой, увидела у подъезда Алексея и глупо, по-детски, юркнула за мусорные баки. Вонь там стояла аховая (еще один сюрприз моего нового состояния — я слишком остро стала чувствовать запахи), но лучше вонь, чем снова встретиться с тем, кто для меня недоступен, пока я не разберусь со всей той ерундой, что вокруг меня творится.

Слава богу, что через четверть часа Алексей ушел, а то бы я точно сдохла от безумного амбре источаемого помойкой. И с чего это ему приспичило так долго пялиться на окна нашей многоэтажки? Что он там выискивал?

Я задрала голову вверх, но ничего подозрительного не обнаружила. Окна, как окна, крыша давно не чищена, балконы, на некоторых окнах снежинки приклеены, или огоньки в виде елочки. О, а вон и мой балкон. Хм, может, он смотрел на него? Пытался понять дома я или нет?

Эх, мечтай-мечтай, Маргарита. Он, наверное, и думать о тебе забыл, а ты тут стоишь, голову ломаешь, вздыхаешь, как влюбленная дура. Так, прекращаем на морозе ворон считать, дома меня глюки заждались. Да и с соседями встречаться не стоит, особенно в столь странном виде.