— Великий и могучий — у нас русский язык, а вождь пролетариата просто великий. Ты, Мишка, осторожнее с высказываниями. А то у тебя и песни диссидентские и шуточки… А с комсомольским контролем — это ты правильно придумал. Мы тебя на собрании изберём контролёром.

— Правильно, собирай собрание. Кто у нас комсорг?

— Э-э-э… Так нет ещё комсорга. Старост групп деканат назначил.

— Тогда просто сообщите, что состоится комсомольское собрание. Сегодня ещё есть время поговорить. Потом никто не дат собраться.

— Правильно, Мишка! У тебя получится!

— Конечно получится, — сказал спокойно я и девушка удивилась ещё больше.

Уже через полчаса все стояли на той же поляне а я на импровизированной трибуне, собранной из деревянных палетт.

— Так, ребята, буду краток, — сказал я. — Вот мы приехали поднимать народное хозяйство и что мы видим? Мяса в борще нет, хотя в меню синим по белому написано, что присутствовать должно. Понятно! На гуляш ушло. Значит — экономия минимум десять килограммов мяса сегодня состоялась. На нашем, между прочим, здоровье экономия. Если так будет продолжаться каждый день, то мы к концу срока пребывания недополучим два миллион килокалорий. Это все вместе, а каждый, почти десять тысяч килокалорий. И с этим нужно кончать здесь и сейчас. Предлагаю включить «Комсомольский прожектор» и выпускать не только сводку с полей, как нам предложило руководство института, но и информировать о его же, то есть наших руководителей, о проблемах питания, быта и труда. Сам я готов стать редактором стенной газеты и его художником. От вас нужна только информация в любой форме: устной или письменной. Как вам такая идея?

— Всё правильно, Миха! — басом крикнул Курьянов. С такой жрачкой мы точно протянем ноги!

— Точно, Мишаня! — крикнул Григорий Мицура, которого поддержало ещё несколько парней.

— Мы даже акт составили про отсутствие мяса в супе, — крикнула Галинка.

— Вот этот акт мы и пришпандорим к нашей газете. Прямо сегодня. Ватман нужен! Ватман есть? — Спросил я резко у руководителя стройотряда.

— Кхэ-кхэ… Ватман найдём. А инициатива хорошая. Предлагаю Шелеста и выбрать руководителем «Комсомольского прожектора»!

— Правильно! — крикнули с разных сторон.

— Есть ещё предложения по кандидатуре руководителя «Прожектора»? Нет? Значит — выбран единогласно. Помощников я себе отберу самолично. А активные корреспонденты нашей студенческой газеты будут награждаться разными подарками.

Я оглядел студиозусов. Они смотрели на меня, словно заворожённые.

— Ещё какие-то темы для обсуждения имеются?

— Нет, вроде! — крикнул Курьянов.

— Тогда стихийный митинг предлагаю считать закрытым. Ура, товарищи!

— Ура-а-а-а, — заорали ребята и девчата и разбрелись по делам.

— Кхм-кхм! — проговорил руководитель. — Ловко у тебя, Михаил, получается с народом общаться.

— Так я ж комсоргом школы и членом крайкома ВЛКСМ больше года был. Да и тренирую ребят и взрослых. А там, если «сопли жевать» результата не добьёшься.

— Понятно. А про стенную газету… Ты и правда — художник?

— Член союза художников СССР.

Я протянул ему большую красную книжицу. Её рассмотрели.

— Нам повезло, значит? А какую корочку ты показал поварихе?

Я расстегнул карман и продемонстрировал чёрные буквы.

— Я инструктор по физподготовке в краевом управлении.

— Понятно. Ну разве можно так пугать трудящихся?

— Меня спросили кто я такой, я и показал. А пугать можно и нужно. Чтобы не обирали бедных студентов. Мы ещё и ОБХСС вызовем, если надо будет.

— Тогда они просто уйдут. То готовить будет?

— У нас есть желающие занять их места. Донцов, например…

— Да-да… Они подходили… Ну, что же… Молодец.

Он протянул мне руку. Я пожал вспотевшую ладонь.

— Ватман дадите? И ещё бы место, где можно было бы разложиться…

— Пошли. Здесь в клубе есть комната художника-оформителя.

— Прекрасно.

Комната художника находилась на втором этаже, надстроенном в церкви уже в советское время, естественно. Это было очень просторное помещение, пригодное для написания транспарантов, разложенных на полу во всю длину.

— Очень удобная комната, — подумал я. — Тут и ночевать можно.

— Тогда я сюда свои краски перенесу и приступлю…

— Вот тебе ключ. За порядок отвечаешь! Не курить, не пить. Не дай, кхе-кхе, пожар. Со светом тут плохо. Света тут нет совсем. Электропроводка слабая отключили.

— У меня автономное освещение от аккумуляторов, заряжаемых от солнечных батарей.

— Что? Каких батарей?

— Солнечных. Я покажу. Газетой придётся после полей заниматься, поэтому придётся сидеть после отбоя. Но со светом я разбирусь.

— Покажешь, что это.

— Обязательно покажу.

Я сбегал в барак за красками и другими художественными принадлежностями. Курьянов бренчал на гитаре, Федько не было. Другие спали или лежали на спине, «завязывая жирок», то есть накапливая калории.

— Ну, ты, Миха и выдал! Ещё бы немного и пошли бы сельсовет брать, кхе-кхе…

— Сельсовет брать никто бы не пошёл, ибо сие — есть власть, наша, народная и я бы даже сказал, кхе, социалистическая.

Курьянов даже бренчать струнами перестал.

— Вот можешь ты, Миха, так сказать, что задумаешься о смысле жизни. Ты газету рисовать?

— Да, Андрюха. С тебя и начнём освещать нашу студенческую жизнь. Нарисую, как ты шваброй в поезде работал. И не обижайся. Так надо.

Курьянов посопел-посопел, потом спросил:

— Хоть похожа себя буду?

— Ещё как, — хмыкнул я, вспомнив его отвисшую нижнюю губу с кровавыми потёками, и опухшее лицо.

— Ну, тогда — ладно.

Пришлось сначала рисовать стенд с надписью «Комсомольский прожектор». Хорошо, что нашёлся хоть и старый, но уже загрунтованный. Я его отмыл и приколотив к «штатному месту возле двери 'клуба» под навесом, оставил сохнуть.

На ватмане я набросал картинки, которыми описал наш путь из Владивостока в Данильченково, на которых персонажи не безмолвствовали, а активно общались. Были там и мы втроём, сидящие на склоне, и Курьянов выкрикивал «лозунги». Правда целиком фразы не вмещались, а потому после первых двух слов, чаще всего, шло многоточие.

Курьянов был мной нарисован в виде огнедышащего дракона со шваброй. Очень, между прочим, похожий на настоящего Курьянова: с таким же большим красным носом алкоголика, ха-ха… Ну, ничего… Подписей под картинками не было. Критикуемый предупреждён.

Акт об «отсутствии присутствия» был приклеен мной к листу ватмана «намертво» имеющимся у меня каким-то супер японским клеем. Все картинки и акт я обработал лаком против сырости и вывесил ватман на стенд, прикрепив качественными японскими кнопками. Пришлось сгоняв Флибера несколько раз в параллельный, иллюзорный, хе-хе, мир. Самому идти туда было вредно. Мог там и задержаться на пару недель. А мне нужно было собраться и приготовиться к трудовым «подвигам». Может, через недельку-другую, я и устрою себе расслабон, но не раньше.

Уже было темно, когда я вывесил стенную газету на стенд, но ребят и особенно девчат не спало много и они тут же облепили стенд, освещая его фонариками. То, что тут беда со светом, меня сильно расстраивало. Ну не тащить же сюда дизель-генератор, на самом то деле? И не заниматься же освещением лагеря. А ведь действительно могут сгореть, нафиг от свечей и керосиновых ламп.

Главное, что на кухне какая-то лампочка, хоть и еле-еле, но светилась.

— Чёрте что и сбоку бантик! — выругался я и отправился в свой барак.

Там в кругу собутыльников горлопанил Кура. По кругу ходила бутылка, которую употребляли «с горла».

— О! Миха Шелест! — крикнул Курьянов. — Активист-комсомолец-прожекторист! Пить, наверное, откажешься?

— Откажусь, Андрей. Не обессудьте. Здоровье дороже.

— Хе-хе… Здоровье надо беречь, да… Особенно в таком коллективе как наш. А то… Света нет… Темно…

Я остановился и почесал затылок.

— Это ты так мне на тёмную намекаешь? — спросил я.