— Ты хорошо себя веди, защитник мой, — улыбнулась Оля, присев и прижав сына к себе. — И присматривай за бабушкой и дедушкой.

— Обещаю, мам! — радостно ответил он и, махнув рукой, исчез в лифте с бабушкой, дедушкой... и позже, как оказалось, с Русланом.

Погружённая в цифры, Оля разбирала поставки, подписывала документы, решала, какие модели печей обновить, когда раздался звонок. На экране — снова Марина Юрьевна.

— Олечка, здравствуй… Не сердись, но тут Руслан спросил… Можно ли ему увидеться с Кирюшей, на пару часов, просто погулять?

Оля замерла. Секунда, две. Внутри всё закололо — не больно, а как будто иголочками, на ощупь.

— Да, — ответила она. — Можно.

— Спасибо тебе, родная. Он… он очень старается. Я вижу.

Оля ничего не ответила и просто отключилась.

Вечером, когда солнце уже садилось за крыши домов, в дверь постучали. Сначала она услышала детский смех за стеной, потом знакомый голос.

Она открыла — и в дверях стоял Кирюша, сияющий, как солнце после грозы.

— МАМА! Это был ЛУЧШИЙ день! — Он кинулся ей на шею, а за ним, чуть сзади, стоял Руслан. Такой же высокий, чуть осунувшийся, сдержанный. Его глаза с тревогой и надеждой встретились с её.

— Спасибо, что привез сына, — холодно произнесла Оля и уже хотела закрыть дверь, как снизу донеслись голоса.

— Олечка! Подожди! — по лестнице поднимались родители Руслана. В руках — пакеты и термосумка.

— Мы заехали в одно чудесное место. Взяли тебе шашлык — горячий ещё, борщ домашний, лаваш. Ты только не готовь ничего сегодня. Отдохни. Правда.

Оля стояла, растерянная. На секунду у неё задрожали губы. Это всё было… так по-доброму. Так по-настоящему. И в то же время — невыносимо тяжело.

— Спасибо вам большое… — выдавила она и отступила вглубь квартиры.

За ужином Кирюша болтал без умолку, с такой детской непосредственностью, что сердце Оли то и дело сжималось и разжималось от эмоций:

— Мам, ты бы видела, как бабушка с дедушкой визжали на американских горках! А я — нет! Я смелый! Я тебя теперь защищать буду! — Он надул щёки. — И знаешь с нами еще был папа. Я ему сказал, что зол на него. Сильно! Потому что он обидел тебя. А он сказал, что понимает, что будет всё делать, чтобы ты его простила. Ну и ещё… мы ели вату, потом — шашлык! И папа сказал, что тебе тоже надо привезти, чтоб ты не готовила, а просто ела и улыбалась.

Оля слушала и не могла сказать ни слова. Лишь гладила мягкие волосы сына, глядя, как он с аппетитом доедает картошку с укропом. Он был её светом. Её опорой. Её маленьким мужчиной.

Позже, когда она уложила Кирюшу в кровать, поцеловала в тёплый лобик и закрыла за собой дверь, направилась на кухню. Села за стол, достала контейнер, открыла крышку.

Аромат горячего, сочного шашлыка наполнил всю комнату. Знакомый запах, такой домашний, любимый. Внутри неё что-то хрустнуло.

Он помнил. Руслан знал, как она обожает мясо. Что шашлык — её слабость. Что когда она злилась, он всегда смеялся и говорил: "Накормлю тебя мясом — и снова станешь доброй." Он знал все её мелочи. Все запахи, взгляды, привычки. И всё равно — сделал ей такую боль, что даже Петя, её первый муж, не оставил такой зияющей раны.

Оля не смогла взять даже кусочек. Только сидела и тихо плакала. Глядя в пустую стену, обхватив руками себя, как будто пыталась склеить трещины изнутри.

Он помнил всё. И всё уничтожил.

Но теперь… что бы он ни делал — назад дороги уже не было.

Пока нет.

С самого утра в голове у Руслана гудело — не от недосыпа, не от кофе, которого он налил себе уже третью чашку. Нет, это был какой-то внутренний гул, как будто душа вибрировала от ожидания. Он не знал, как Оля отнесётся к его просьбе — увидеться с Кирюшей. Но когда мама перезвонила и сказала тихо :"Она сказала — да" , — у него от сердца отвалился кусок тяжести.

Он не спал полночи, мысленно прокручивая этот день — каким он будет? Как не заплакать при встрече с сыном? Что сказать, чтобы не было фальши? Как смотреть в глаза матери своего ребёнка и не кричать от боли?

Но вот уже стояли у подъезда. Мама с отцом волновались, как перед выпускным. И вот — дверь открылась. Из подъезда вылетел Кирюша.Его маленькое солнце, его любимый мальчик.

Когда сын бросился ему на шею, Руслан почувствовал, что хоть какая-то часть души вернулась на место. Он сдержался, не показал, как тряслись руки. Просто прижал его крепко-крепко.

Парк был как сказка. Взрослые люди обычно не замечают, насколько мир наполнен чудесами — но когда ты держишь за руку ребёнка, всё выглядит иначе. Карусели, яркие шары, сладкая вата, смех, визг, музыка. Всё это накрывало Руслана лавиной воспоминаний о том, как когда-то мечтал — чтобы у него была семья.

Они катались на колесе обозрения, откуда город казался игрушечным. Кирюша орал на американских горках, а дедушка терял кепку. Бабушка визжала громче всех, но смеялась так искренне, что Руслан не помнил, когда в последний раз слышал её такой. Семья. Пусть и не полная сегодня. Но она — была.

Он смотрел, как Кирюша держит бабушку за руку, как смеётся, как рассказывает истории про садик, и сердце его щемило от любви. Такой, от которой разрывает на части, потому что ты сам же её разрушил.

После парка он предложил:

— Может, заедем перекусить? Я знаю одно место, где делают настоящий шашлык. Такой, как Оля любит...

Он замолчал. Мама глянула на него с грустью, но одобрительно кивнула:

— Поехали.

Кафе было небольшим, у дороги. Они взяли шашлык, лаваш, свежий борщ в контейнере — всё горячее, пахнущее, домашнее. Руслан упаковал аккуратно в сумку, тихо сказал:

— Оле. Чтобы не готовила. Чтобы… просто поела и… хоть чуть-чуть почувствовала, что её любят.

Вечером, когда они поднялись к ней домой, Руслан снова стоял у её двери. За руку он держал Кирюшу а внутри — раскаяние, которое не давало дышать. Оля открыла. Такая же сдержанная, холодная, как лёд. Сын тут же бросился к Оле и начал рассказывать, какой чудесный день они провели в парке.

Оля посмотрела на Руслана и сказала:

— Спасибо, что привез сына.

Хотелось сказать тысячу слов. Схватить за руки. Сказать, что он умирает без неё. Что он всё понимает. Что он не имеет права просить, но просит. Но её взгляд — такой усталый, такой равнодушный — поставил точку. Не время. Ещё не время.

А потом подошли родители. Сказали про шашлык, про борщ, как будто пытались передать хоть что-то — заботу, тепло, покаяние. Оля взяла пакеты, поблагодарила. Без улыбки, но вежливо. И это, пожалуй, было единственным облегчением за весь день.

За ужином, пока Руслан сидел в машине под окнами, он представлял, как Кирюша рассказывает ей про день, про аттракционы, про страхи бабушки, про то, как папа пообещал, что сделает всё, чтобы мама его простила.

Он сидел в машине, слушал радио, но не слышал ничего. Только стук сердца. Тот самый ритм, который теперь звучал в одном темпе с его болью.

Он знал — всё это ещё не прощение. Но это было что-то. Это был день, когда он снова почувствовал себя отцом. Мужем — пусть почти бывшим, пусть опоздавшим, но всё ещё любящим. Он в очередной раз начал корить себя за слова, сказанные Оле в тот день. Каждый раз он как мысленную жвачку не мог выкинуть. Он прочитал потом, что женщина может и умереть от кровотечения. Руслан понимал, что нужно как-то остановиться и дать себе выдохнуть. Но как? Когда внутри все сжимается при виде Оли и Кирюши.

На работе все складывалось хорошо: новые проекта, новые партнеры. Многие посмотрели пресс-конференцию и говорили, что после таких слов и публичного извинения его жена просто обязана простить. Но никто не знал, за какой поступок он просит прощение. Ваня старался избегать его в офисе. Если видел, то уходил в свой кабинет или в другой конец коридора. Руслан чуствовал себя прокаженным.

Как вновь быть в жизни той, что любишь что трясучки. Если ей противны не просто его прикосновения, а его присутсвие.