Он резко развернулся и вышел, оставив за собой тяжёлую, гробовую тишину.

На улице он глубоко вдохнул воздух. И сразу достал телефон.

Оля.

— Алло?

— Солнце, я сейчас вылетел из офиса. Я еду к тебе. Мы поговорим. Но ты должна знать — всё, что тебе сказала Марина, — враньё. Между нами ничего нет и не было уже очень давно. Она соврала, чтобы испортить всё между нами.

— Я знаю… — её голос дрогнул. — Но мне всё равно было больно это слышать.

— Я рядом. Я уже еду. Просто не думай ни о чём. Мы с ней — это было, знаешь, как два человека случайно остались в баре ночью. Это не отношения. Это не близость. Это — пустота.

— А мы? — шёпотом спросила Оля.

— А мы — серьезно.

Он повесил трубку и надавил на газ. У него была только одна цель — обнять её и дать понять: она — единственная. А прошлое? Оно остаётся за дверью. Как и те, кто не умеет проигрывать молча.

Квартира встретила его теплом и тишиной. Воздух пах чем-то домашним: чуть влажным воздухом после дождя, чайными листьями и её кожей. Оля открыла дверь в том же виде, в каком он её запомнил: растерянная, сильная, настоящая.

Она сделала шаг назад, впуская его. И сразу же закрыла за ним дверь.

Руслан не ответил. Он смотрел на неё, и внутри что-то мягкое и горячее разливалось по груди, как лампа, включённая в холодной комнате. Он не мог думать. Только чувствовать.

— Оля… — выдохнул он и обнял её. Притянул к себе резко, но бережно. Вдохнул запах её волос. И понял — он дома.

Она не отстранилась. Наоборот, обняла его в ответ так крепко, будто боялась, что он растворится, если моргнуть.

А потом он поцеловал её.

Не быстро, не жадно. А глубоко, как будто хотел запомнить вкус её губ на всю жизнь. Его руки скользнули по её спине, затем вверх — к шее, к волосам. Он чувствовал, как она замирает под его прикосновениями, как её пальцы вцепляются в его футболку.

Оля отстранилась только чтобы вдохнуть. Щёки пылали. Губы припухли. Но глаза — сияли.

— Тебе нельзя так целовать, — выдохнула она.

— Почему?

— Потому что я не смогу остановиться.

Он усмехнулся и, не отрывая взгляда, наклонился снова.

— Отлично. Я тоже.

Они добрались до спальни вслепую, не замечая ничего вокруг. Он стянул с неё футболку, легко, почти почтительно. Его губы прошлись по её ключицам, по груди, по животу. Она дрожала. Шептала его имя. Целовала его плечи, шею, пальцы. Руслан приспустил края ее кружевных трусиков вниз и ввел свои пальцы.

— Ах! Руслан..., — простонала Оля.

Она услышала звук фольги. Он закинул ее ноги к себе на плече. И резко в нее вошел, выбив весь воздух из легких. Толчи были резкими и грубыми. Руслан продолжал терзать ее губы, соски, надавливать на пульсирующую точку. Оля запрокинула голову и прикрыла глаза. При этом продолжаю царапать его плечи.

Находясь внутри нее Руслан почувствовал ритмичные сокращения .

— Ах!

Он финишировал следом.

Это не был просто секс. Это была исповедь тел.

После она лежала у него на груди, одна рука — на его животе, вторая — в его пальцах. Он перебирал её волосы, молча. В груди было так спокойно. Как после шторма.

— Оля… — тихо сказала он не глядя на нее. — Я, наверное, тороплюсь. Но у меня к тебе все серьезно. Поэтому, если ты хочешь, то можем на выходных съездить и познакомиться с моими родителями.

Она повернул голову. Ее голос был тихим, но твёрдым:

— Хорошо. Я переживаю только, как они отреагируют на то, что ты встретил женщину с ребенком.

— Я буду рядом. И стоит только посмотреть в мои масленно влюбленные глаза, и они все поймут. А в Кирюшу они влюбятся в первую секунду. Он им расскажет про всех своих динозавров.

— Он то, конечно, — рассмеялась Оля.

— Тогда я напишу им, чтобы ждали нас в субботу. У своих свой дом, там банька, бассейн есть. Ты расслабишься.

Наверное, Оля боялась с знакомиться с родителями Руслана, потому что до сих пор вспоминала свою бывшую свекровь. Та с первого дня не взлюбила ее, говорила, что ее сын достоин больше. А оказалось, что это Оля была достойна большего, чем кредиты, эмоциональный холод, вечные упреки.

Загородный дом родителей Руслана стоял на краю леса, утопая в зелени, будто природа решила обнять его со всех сторон. Белый фасад, тёплая веранда, запах сирени — всё казалось почти нарисованным.

Оля сидела в машине и сжимала ремень безопасности так, будто он мог удержать её от тревоги. Кирюша спал на заднем сиденье, утомлённый дорогой. Руслан повернулся к ней и мягко сжал руку.

— Эй. Ты дышишь?

Оля слабо улыбнулась.

— Дышу. Но всё равно немного… будто экзамен сдаю.

— Это не экзамен, Оленька. Это просто день. Просто знакомство. Просто мы.

Он поцеловал её в висок — быстро, но так, что сердце дрогнуло. Она кивнула и выдохнула.

На крыльце их встретила мама Руслана — Марина Юрьевна. Женщина с идеальной укладкой и светлой улыбкой, в кремовом кардигане, от которого веяло каким-то тёплым уютом.

— Ну здравствуйте, здравствуйте, — с легким волнением сказала она, подходя к Оле. — А вы, наверное, Оля?

— Да. Очень приятно, — Оля ответила тихо, но уверенно, протягивая руку.

— А это кто у нас такой красивый? — Марина Юрьевна склонилась к Кирюше, который уже проснулся и с интересом изучал мир вокруг.

— Это Кирилл, — сказала Оля, гладя сына по голове. — Ему пять.

— Кирилл! Прекрасное имя. Руслан в детстве тоже всех заводил на участке. Так что будьте осторожны, — подмигнула она.

Сзади вышел отец Руслана, Александр Борисович — крепкий, спокойный, в вязаном жилете и с добрыми глазами. Пожал руку Руслану, кивнул Оле, присел к Кирюше на корточки.

— Привет, командир. Игрушки с собой взял?

— У меня машинка! — гордо сообщил Кирюша, мгновенно растаяв.

— Тогда тебе срочно надо показать нашу старую железную дорогу в гараже.

Дом оказался просторным и уютным. На стенах — фотографии семьи, книги, вышивки, запах свежей выпечки и старого дерева. За обедом говорили о погоде, поездках, немного — о детстве Руслана. Никто не задавал лишних вопросов. Даже Кирюша спокойно ел, хотя обычно капризничал с незнакомыми.

Руслан держал Олю за руку под столом. Мелочь, но важная. Он был рядом. И она чувствовала себя… почти принятой.

После чая с пирогом Оля тихо вышла в коридор. Кирюша остался с отцом Руслана собирать «гараж для всех машин мира», как он выразился. Она направилась к ванной, но, проходя мимо приоткрытой двери в гостиную, замерла.

Голос Марии Юрьевны был негромким, но отчётливо волновался:

— Руслан, я тебя ни в чём не упрекаю. Оля — милая. Спокойная. Видно, что хорошая. И мальчик — прелесть.

Пауза.

— Но ты взрослый человек. Ты должен понимать, что чужой ребёнок — это не игрушка. Это не просто «мальчик с машинкой». Это ответственность на годы. Это боль, которую ты не забудешь, если вдруг… если вдруг что-то пойдёт не так.

— Мам…

— Подожди. Я просто хочу, чтобы ты подумал. Это не мелочь. Свои дети — это своё. Это кровь. А чужие… какими бы хорошими они ни были, ты всё равно не отец. И однажды это даст о себе знать.

Оля стояла, не дыша. Её сердце сжалось. Да, именно этого она и боялась. Не взглядов. Не слов. А этого — когда за улыбками будет спрятано "подумай хорошенько". "Это не твоё".