Как будто всё, что я есть — это неудобство. Вовремя и не вовремя. Помеха.

Когда я вышла из здания, мир плыл. Всё закружилось. Я остановилась. Сделала пару шагов. И тут…

Я увидела кровь. На асфальте. Сначала пару капель. Потом больше. Моё сердце остановилось.

Я дрожащими пальцами набрала скорую:

— Пожалуйста, мне нужна помощь. Я беременна. У меня идёт кровь… Пожалуйста…

Потом позвонила Вере. Слёзы текли сами, голос дрожал:

— Забери, пожалуйста, Кирилла из сада… Я еду в больницу… Я потом объясню.

Она даже не задала лишних вопросов. Только «держись, я всё сделаю».

Я звонила Руслану. Один. Два. Три. Четыре раза. Ноль. Никакого «что случилось?» Никакого «я уже еду». Только гудки.

Скорая приехала быстро. Я уже не соображала, как села. Боль внизу живота стала резкой, невыносимой. Всё в животе кричало. Я прижимала руки к нему, будто могла защитить. Удержать. В больнице я отключилась. Очнулась уже в палате. Белый потолок. Тихие звуки. Монотонные шаги. Дверь приоткрылась. Вошёл врач: молодой, вежливый и с глазами полными сочувствия.

Я уже знала.

— К сожалению вашего ребенка не удалось спасти. Мне очень жаль.— начал он.

— Не говорите. Не надо. — Я закрыла уши. — Не говорите мне это.

Он замолчал. Но я уже всё услышала. Я заорала. Кричала, как раненый зверь.

— НЕНАВИЖУ ЕГО! НЕНАВИЖУ! Он разрушил всё… одним словом… ОДНИМ!

Медсестра подбежала. Что-то вкололи. Всё поплыло. Меня укутало тёплым, но мёртвым молчанием.

Когда я снова открыла глаза, рядом сидела Лена. Молча. Без лишних слов. Просто взяла мою руку и прижала к своей щеке.

Я плакала тихо. Слёзы шли по щекам, как будто сами.

— Врач мне все рассказал. Мне очень жаль, малышка. — сказала она.

— Он сказал, что я мешаю , — прошептала я. — Я пришла, чтобы рассказать, что мы... что у нас получилось… А он даже не посмотрел. И не ответил, когда я звонила. Я не хочу его больше видеть. Всё, что было, умерло вместе с этим ребёнком.

Лена не спорила. Не пыталась утешить. Просто обняла меня. Так, как обнимают, когда у человека только что оторвали половину сердца. А самое страшное было то, что я не чувствовала пустоты. Я чувствовала ярость холодную и обжигающую одновременно. И внутри себя знала: я больше не позволю ни одному мужчине разрушить меня. Ни словом. Ни молчанием.

Руслан

Когда я вечером пришёл домой, сразу понял — что-то не так. Бывает, заходишь и чувствуешь…пустоту.

Вот не тишину, а именно пустоту, в которой звенит тревога.

— Оль? Кирюша? Я дома!

Никакого ответа.Телевизор не работает, на кухне не пахнет ужином. Игрушки на месте, но… их никто не трогал. Только моё эхо в коридоре. Прошёл в спальню — постель заправлена, как будто с утра и не ложились. На тумбочке нет стакана с водой, нет любимого пледа. В детской — пусто. Ни книжки, ни тапок, ни мягкой игрушки, с которой Кирюша не расстаётся.

Меня пробрало с головы до ног. Что-то случилось. Я почувствовал это спинным мозгом. Дёрнул телефон, сразу набрал Олю. Абонент временно недоступен. Что значит недоступен? Позвонил ещё. И ещё. И ещё. Пять раз подряд.Она звонила мне в обед, как вышла из офиса, но у меня была важная встреча.

Началась паника. Набираю Лену, её подругу. Только бы она взяла…

— Алло?

— Лена, ты не знаешь, где Оля? Что с ней? Почему она не отвечает?!

Пауза. Задержка дыхания.А потом голос — тихий, уставший:

— Руслан… Оля в больнице.

— ЧТО?!

— С Кирюшей всё хорошо. Он у меня. Но Оля… она попала в больницу.

— Лена, скажи мне, что происходит? Почему мне блять никто не сказал?

— Тебе звонила Оля. Пожалуйста, не сейчас. Она только недавно уснула, я была с ней до конца часов посещения. Приезжай утром, хорошо? Я расскажу.

Я просто осел на пол прямо посреди прихожей.Прислонился к стене и закрыл глаза. Больница. Оля — в больнице, а я сижу в своём уютном, тёплом доме и даже не знал, что ей плохо. Как я вообще допустил это? И всё, что звучало у меня в голове — мой голос в обед . Холодный. Резкий. Нервы, работа, напряжение. А она стояла в моём офисе, такая тихая, с глазами полными чего-то важного. И я ей сказал « Ты мешаешь». Я не смог бы простить себя никогда, если бы это были последние слова, которые я сказал ей.

Блять. Я не спал всю ночь. Вообще. Сидел на кухне, пил холодный кофе и просто прокручивал всё заново и заново, как старую плёнку: её глаза, её голос, как она вышла, ничего не сказав. А я даже не побежал за ней. Просто вернулся к переговорам. Как будто это что-то значит, если рядом с тобой разваливается жизнь. Мне были важнее сраные переговоры, чем моя женщина. А вдруг она чем-то заболела ? Сука, а я даже не знаю ничего. Потому что не интересовался толком ее делами последние недели.

Утром я был в больнице в семь ноль-ноль. Плевать, что рано, плевать, что мог нарваться на охрану.

— Я муж Ольги Ковалёвой. Пустите меня к ней. Мне нужно знать, как она и что с ней.

Пришел врач. Серьёзное лицо, руки в карманах халата. Уставший мужчина, который, похоже, не первый раз говорит то, что сказала мне:

— Мне очень жаль… Ваша жена…

— Что?

— Она потеряла ребёнка.

Я не сразу понял.Мозг просто отказался воспринимать эти слова. Потеряла? Как — потеряла?!

Она же была… жива, сияла, пришла ко мне…

— Как это произошло? — выдавил я. — Почему?

— Сильнейший стресс, — спокойно ответил врач. — Срыв. Организм не выдержал. Такое бывает. Особенно на ранних сроках. Мне жаль.

Я остался стоять один в коридоре. Люди ходили мимо, кто-то улыбался, кто-то ругался по телефону.

А у меня в голове была пустота. И одна фраза: «Ты мешаешь».

Когда я зашёл в палату, увидел её спину. Она лежала на боку, волосы разбросаны по подушке. Казалась маленькой, какой-то сломанной. Мне хотелось сгрести ее в охапку, обнимать, пока вся та боль, что она пережила из-за меня не уйдет. Я подошёл. Осторожно.

— Оль…?

Никакой реакции.Я обошёл кровать, стал перед ней. Она посмотрела на меня стеклянными глазами. Теми, которые я боялся увидеть все это время.

— Доктор рассказал мне все. Мне так жаль. Прости меня. Пожалуйста. Я был идиотом, я… Я люблю тебя. Мы переживём это. Вместе. Я знаю, что слова ничего не изменят. Оль, позволь быть рядом.

Она посмотрела прямо в глаза. И сказала:

— Мы тебе мешали. Я и малыш. Так вот. Нас больше нет.

Я не знаю, как не умер в тот момент. Я упал на колени. Ноги меня не держали. Хотелось целовать ей ноги, только бы в ее глазах появилась вновь любовь и счастье. Только бы она не закрывалась.

— Прости… Я сам себя ненавижу и никогда не прошу . Мне нет оправдания. Я бы никогда..