На самом деле, сейчас я чувствую себя немного глупо из-за того, что вообще придала этому такое большое значение. Я думала, он так гордится мной, потому что я выхожу замуж, создаю семью, иду по пути типичной американской мечты. Но пойми это — он просто гордится мной за то, что я есть я. Его нисколько не волнует, что у меня нет мужа; он просто счастлив, что видит, как я становлюсь мамой. От этого заявления мое сердце раздулось до размеров Техаса. В очередной раз мой дедушка доказал, что никто не сможет превзойти его доброту.

“Это потрясающе, Джесси! Так что теперь все, что осталось, - это простить Дрю.”

Простить Дрю? ха! “О, дорогая, эта вражда только началась”.

“Очень зрело”. Я слышу, как в ее тоне закатываются глаза. “Вот что я тебе скажу…почему бы тебе не пойти и не съесть немного маринованных огурцов, как ты любишь, а я попытаюсь связаться с Дрю, чтобы выяснить, что происходит? А потом, может быть, мы сможем вернуться к тому, чтобы простить друг друга”.

“Фу —нет обоим. Теперь моя тяга перешла на обжигающе горячие чипсы”.

“Знаешь, меня действительно бесит, что ты постоянно ешь все, что хочешь, и почти не выглядишь беременной. Я была слоном на твоей стадии беременности.”

Я ЗНАЮ, ЛЮДИ! Я маленькая для женщины на третьем триместре. Я поняла. Все постоянно упоминают об этом, и это заставляет меня чувствовать себя ужасно. Они все смотрят на меня так, будто я морю себя голодом, и мой бедный ребенок никогда не будет здоров и не поедет на Олимпиаду из-за меня! Я просто маленькая, ясно?! Мой врач даже предложил написать мне записку, чтобы я держала ее в сумочке, в которой говорилось, что мой ребенок имеет идеальные размеры, а мой размер более чем приемлем для здоровой беременности. Ладно, может быть, мне пришлось умолять и умолять (и рыдать), чтобы она написала это, но это не имеет значения — этот листок бумаги заламинирован в моей сумочке, так что каждая унизительная слеза, которую я пролила, того стоила. Той старушке в продуктовом магазине пришлось полностью проглотить свои слова, когда я достала их и показала перед ее самодовольным, всезнающим лицом.

Когда я не отвечаю, Люси спрашивает: “Джесси? Ты в порядке?”

Я пытаюсь скрыть это, но не могу. Я резко шмыгаю носом и смахиваю слезу со щеки, потому что я очень чувствительна к своему размеру. И в основном все, что угодно и все время.

“О нет, ты плачешь?”

"нет."

“Да, это так”.

“Нет, это не так”, - говорю я сквозь явные слезы. “Я никогда не плачу”.

”Мммм“.

"Плач “ это для лохов”. Мой голос срывается и дрожит — дурацкая беременность.

“О, малышка”, - говорит Люси, и в ее тоне нет ничего, кроме нежности.

«что?» - спрашиваю я, направляясь в ванную, чтобы оторвать кусок туалетной бумаги и промокнуть глаза, пока тушь не успела потечь.

Я не знаю, что на меня находит в эти дни. В одну минуту я в полном порядке, а в следующую я смотрю рекламу эректильной дисфункции и плачу, потому что это так чертовски мило, что эти пары держатся за руки, нежась в своих ваннах бок о бок! И даже не заставляй меня начинать с рекламы собачьего корма, полного щенков.

“Осталось всего два месяца”, - говорит она, зная, насколько я полностью пережила беременность. Она знает это, потому что я отправляю ей это первым делом каждое утро. Соедините это с моей ненавистью к ее брату, и это действительно чудо, что она до сих пор не вычеркнула меня из своей жизни. Меня посещает ужасная мысль: может быть, она мой друг только потому, что я ее босс? Я владелец салона Honeysuckle, где работает Люси, но, конечно, она дружит со мной не только по этой причине... Боже, теперь я плачу еще больше. Это просто смешно. Дрю! Мне нужно продолжать думать о Дрю, чтобы я могла направить все свои эмоции на ненависть, а не на слезы.

“Это все еще кажется таким далеким”, - говорю я, безуспешно пытаясь подавить свои эмоции. “Два месяца с таким же успехом могут быть вечностью, пока у меня бессонница, а этот ребенок продолжает пинать меня под ребра”.

”Он скоро выйдет".

“Он?” Я спрашиваю, как будто, может быть, Люси провела секретное УЗИ, о котором я не знаю, и определила пол моего ребенка раньше меня.

“Или она”.

“Но ты сказала сначала ОН. Как ты думаешь, это мальчик?” Я могла бы закончить эту игру в угадайку, просто спросив своего врача, но я еще не готова узнать.

У Люси нет возможности ответить на этот вопрос. “О, это он! Дрю пищит на другой линии. Я перезвоню тебе и передам, что он скажет.”

“Не беспокойся”.

“Ты хотя бы хочешь, чтобы я попросила его позвонить тебе?”

“Нет”, - говорю я, закрывая крышку унитаза и садясь. “Он не дозвонился, потому что я уже заблокировал его номер. Ну, я заблокировала его после того, как отправила ему милое маленькое сообщение, которое, я уверена, ему понравилось.” Это был катарсис, и я не жалею об этом, независимо от того, насколько разочарована во мне Люси.

Она глубоко вздыхает. Бедняжка до мозга костей устала от всей этой борьбы. “Хорошо, хорошо, я перезвоню тебе через несколько минут и не скажу тебе, что он говорит”. Она мне скажет. Люси не может держать все в себе. Для нее это физически невозможно.

"Ладно. Эй, Люси? Ты прекрасна, и я люблю тебя!”

“Мммм”, - бормочет она, прежде чем сказать, что любит меня в ответ, потому что Люси такая милая, она не способна не ответить взаимностью, а затем вешает трубку.

Я опускаю плечи и смотрю на простую голубую стену передо мной, стараясь не позволить чувству одиночества подкрасться ко мне слишком близко. Затем громкий хлопок, сопровождаемый шипением под раковиной, заставляет меня выпрыгнуть из своей кожи. Я бросаюсь к туалетному столику, падаю на колени и, не успев толком подумать об этом, распахиваю шкафчики. Вода. Так много воды брызжет, как из открытого пожарного гидранта, заливая мое лицо, тело и ванную комнату резким, жгучим потоком.

Замечательно. Просто замечательно.

НА 3 ЧАСА РАНЬШЕ

Я мертв.

Я ходячий зомби после ночи из ада. Я не уверен, было ли полнолуние или что-то еще, но у трех моих пациенток вчера начались роды примерно в одно и то же время. Одна закончилась экстренным кесаревым сечением около 2 часов ночи, а две другие (благослови их Бог) рожали естественным путем в общей сложности около двадцати часов. Последние тридцать с чем-то часов я практически жил либо в своей клинике, либо в больнице, потому что не хотел находиться слишком далеко от своего пациента, у которого были осложнения, но теперь, когда шторм миновал, все, что я хочу сделать, это пойти домой, принять душ и отключиться на несколько часов. Может быть, всю оставшуюся жизнь.

Даже просто пытаясь пройти по главному коридору больницы, я чувствую себя так, словно иду по искореженной комнате на фабрике Вилли Вонки. Все движется по туннелю, и свет кажется странным, как будто я плыву, но в то же время меня тянет. За последние несколько лет я проработал много долгих часов, но этот отрезок кажется мне самым трудным на сегодняшний день. Обычно я могу отдохнуть по крайней мере час или два в одной из дежурных палат, даже когда я нужен в больнице для длительных перерывов. Но не в этот раз. Это была одна странная ситуация за другой, и я был человеческим прыгучим мячом, прыгающим повсюду.

Когда я прохожу мимо торгового автомата, я понимаю, что не ел... ну, я понятия не имею, как долго. Я едва знаю, какой сейчас день. Мой желудок хватает меня за воротник халата и кричит, чтобы я его покормил. Меня так и подмывает прижаться к стеклу и вздремнуть одну крошечную минутку, прежде чем упадет протеиновый батончик. Но у меня нет такой возможности.

“Привет, доктор Маршалл!” Медсестра по имени Шеннон появляется рядом с торговым автоматом, с задорным хвостиком, свежая для своей смены. Поскольку я чувствую себя так, словно смерть согрелась, ее утреннее изобилие вызывает у меня желание поморщиться. “Я слышала о том экстренном кесаревом сечении, которое вы сделали ранее для близнецов - э—э-Мазинг! Жаль, что меня не было здесь, чтобы увидеть это”.