Он знал, что его назначение в Гавану — это не курорт. Это «дальняя командировка», как говорили в Управлении, с особым грифом и длинным перечнем задач, о которых лучше не говорить даже супруге.

Пассажиров было меньше, чем мест — обычная практика. Их посадили в передней части салона, где сидели, как правило, «высокие гости» и высшие офицеры. Салон пах лёгким перегаром, свежей газетной краской и почему-то керосином. На взлёте жена вцепилась в подлокотник.

— Опять этот звук… как будто скрежет, — прошептала она.

— Это нормально. Стойки убираются.

Он знал конструкцию Ил-62 не хуже, чем некоторые пилоты. По службе, он знакомился со справкой о каждой катастрофе за последние 15 лет. Самолет был надежен — хотя и упрям, как старая гвардия в Политбюро.

Первые часы прошли в тишине. За иллюминатором — облака, потом темнеющее небо. К ужину подали говядину в подливе, гречку и каждому крошечную бутылку коньяка. Жена не пила. Он — да.

Командир воздушного судна объявил о сильном встречном ветре над Атлантикой. Самолет заметно трясло — не турбуленция, а вязкое сопротивление, будто кто-то тащил их обратно в Москву.

— У нас не хватит топлива до Гаваны напрямую. Совершаем дозаправку в Гандере, — прозвучал голос из кабины.

— Где это? — спросила его супруга, морща лоб.

— Канада. Ньюфаундленд. Лет тридцать назад мы бы туда не сели…

Измайлов подумал, что эта посадка вызовет интерес западных спецслужб— на борту находилось несколько человек, которые очень сильно интересовали его «коллег» по цеху. Но всё прошло спокойно. На полосе ждали две канадские топливные цистерны, и ни одного журналиста. Пассажиров не выпускали.

Через иллюминатор было видно, как ветер стелет по полосе пыль, а в пределах видимости — сразу за оградой местного аэропорта американская техника. Генерал невольно отметил номера машин — и туже забыл их. Просто привычка.

Сразу после взлета, под фюзеляжем расстелилась водная гладь широкой реки.

«Прямо как наша Волга» — подумал Филипп Иванович. Но тут его мысль опровергло сообщение бортпроводника: — Уважаемые пассажиры, наш самолет сейчас пролетает над озером Гандер, температура за бортом…

В этот момент во внутреннем кармане пиджака Измайлова отчетливо ощутилась лёгкая вибрация — активировался коммуникатор, полученный от Борисенка несколько недель назад. Не желая привлекать внимание и опасаясь возможности прослушки в салоне, генерал поднялся и прошёл в туалет, запер дверь и без звука включил устройство. Прежде чем ответить, на всякий случай отключил динамик и микрофон. Подумал: «Если это серьёзно, пусть пишет».На экране коммуникатора, замигал значок входящего вызова. Он нахмурился — вызов поступал по зашифрованному каналу, и, учитывая высоту и положение, это могло означать нечто срочное. На экране высветилось короткое уведомление: «ВХОДЯЩИЙ ПАКЕТ. ЛИЧНО». Измайлов ожидал всё что угодно — от срочного доклада до оперативных снимков. Однако, вместо этого открылся видеоплеер, и началось воспроизведение видеозаписи.

Измайлов, стоя в крошечном туалете советского лайнера на высоте десяти тысяч метров, смотрел это всё с тем выражением, которое давно уже не показывал никому.

Он посмотрел до конца. И даже когда запись закончилась, стоял, держа в руках затихший коммуникатор. Потом улыбнулся — коротко, почти незаметно. Затем, тихо, по-отечески, проговорил: — Ну что, счастлив, чертёнок…

«Хорошо, что всё так», — спокойнее подумал он, уже идя по салону.

На высоте десяти тысяч метров, глядя в иллюминатор на тускло-фиолетовую кромку горизонта, Измайлов вспомнил свою молодость, которая прошла на войне.

Это было в феврале 1945 года, в Варшаве. Город, всего месяц назад вырванный из лап фашистских оккупантов, ещё не успел смыть с брусчатки всю кровь и сажу. И радость освобождения была пьянящей, но очень обманчивой. Днём город медленно возвращался к жизни: разбирались завалы, дымили полевые кухни, по улицам ходили патрули и спешили по своим делам изможденные, но свободные жители. Но когда на город опускалась холодная зимняя ночь, начиналась совсем другая жизнь.

Это была война без линии фронта, без артиллерийских канонад и танковых атак. Война тихая, подлая и беспощадная, война теней. Отступая, немцы оставили после себя не только минные поля и разрушенные здания, он оставили в теле города настоящую раковую опухоль — разветвлённую, глубоко законспирированную агентурную сеть абвера и РСХА. Шпионы и диверсанты, саботажники и информаторы, вчерашние полицаи и идейные предатели из числа националистов и различных недобитков разных мастей — все они затаились, сменили личины и ждали своего часа, чтобы вонзить нож в спину Красной армии и Войску Польскому.

Именно в этот кипящий котёл шпионажа и диверсий в составе оперативной группы «Смерш» прибыл двадцатилетний лейтенант Филипп Измайлов. Всего полгода назад он, выпускник Свердловского военно-политического училища, горел желанием попасть в Уральский добровольческий танковый корпус. Его душа рвалась всеми силами на передовую, в грохот боя, где враг был виден в прицел, где можно было бить его прямой наводкой. Но как оказалось, у командования на этого светловолосого, спокойного юношу с необычайно внимательными и цепкими глазами были совершенно другие планы.

Его первым начальником и наставником стал майор Сорокин, кадровый контрразведчик, прошедший Халхин-Гол и финскую, человек который казалось, высечен из гранита. В первый же вечер он собрал всех своих молодых оперуполномоченных в промозглой комнате, какого-то полуразрушенного дома в Праге, единственном более-менее уцнлевшем районе города, между городским зоопарком и набережной Кербедзя.

— Забудьте всё, что вы думали о войне, лейтенанты, — его голос был тихим, но без труда проникал под череп, сразу в мозг. — Здесь враг не носит фельдграу, он говорит с вами не на немецком языке, а на польском, украинском и даже на русском. Ест тот же хлеб, может быть вашим соседом или просто случайным прохожим. Он обязательно хитёр и умен, потому что обучен лучшими специалистами немецкой разведки и высокомотивирован ненавистью к нам. Ваше оружие, не пистолет, он ваш последний довод. Ваше главное оружие — здесь, Сорокин постучал пальцем по своему лбу.

— Голова, она ваше главное оружие и предельная внимательность. Вы обязаны, в самое короткое время, развить в себе способность видеть то, чего не видят другие, и моментально запомнить. Память это третье ваше главное оружие. Практически никогда, у вас под рукой не будет картотек, справочников, ориентировок и словесных портретов. Любая, самая ничтожная мелочь может оказаться ниточкой, ведущей к главному врагу. Цена вашей ошибки, это не только ваша жизнь, это жизни сотен и тысяч наших бойцов, это судьба целых операций фронта. Зарубите это себе. А теперь, за работу!

Она началась немедленно. Ночи напролёт они проводили в засадах, днем дотошно изучали трофейные документы, вербовали агентуру из числа раскаявшихся пособников, вели допросы. Измайлов с головой погрузился в эту изматывающую и высасывающую все силы службу. Он быстро учился.

Через неделю они взяли явочную квартиру антипольской организации. В подвале, под грудой угля, обнаружили печатный станок, пачки уже готовых листовок, призывающих к саботажу, и новенький портативный радиопередатчик «Телефункен». Арестованные «борцы за свободную Польшу» оказались жалкими, трусливыми интеллигентами, но их кураторы из абвера были куда серьёзнее.

Ещё через десять дней группа Сорокина ликвидировала диверсионную группу, готовившую взрыв на железнодорожном мосту. Эти были нечто в отличие от «борцов». Крепкие, профессионально подготовленные головорезы, они отстреливались с двух рук и метали ножи с убийственной точностью. В том бою Измайлов получил свою первую рану. Нож диверсанта чиркнул по плечу, оставив багровый след, но враг был им уничтожен.

Каждый день приносил новые дела, они проводили новые аресты, выявляли новые ниточки, которые чаще всего обрывались, никуда не приводя. Измайлов чувствовал, что всё это лишь верхушка айсберга. Они, тратя много сил, ловили мелкую рыбёшку, в то время как где-то в глубине затаилась настоящая акула, которая и направляла всю эту смертоносную мелочь. Но как до неё добраться? Где найти ту самую ниточку, о которой говорил майор?