Мозг автоматически отметил: зубная паста «Поморин», одеколон «Дипломат», и в остатке кортошка с луком и кофе со свежими булочками с корицей из служебного буфета.

— Заходи, булочки свежие в буфете?

— Еще теплые были, а вы откуда…

— Давай, что ты там принес?

Генерал-майор молча расписался за получение, и буркнул секретчику:

— Свободен.

Ознакомившись с содержимым, с удовлетворением хмыкнул и поднял трубку спецсвязи. Набрал пятизначный номер и стал ждать ответа.

— Варшаву. — Бросил он коротко сотруднику коммутатора.

Трубка была тяжёлая, бакелитовая, и холодила ухо.

Дежурный по резидентуре снял трубку на втором гудке:

— Слушаю.

— Генерал-майор Измайлов. Согласно санкции Председателя, отдаю распоряжение варшавской группе завершить разработку «Филипп». Доложить об исполнении лично.

— Есть. Записано. Передаю.

Короткий щелчок трубки и первое дело нового рабочего дня сделано. Работа продолжалась, но теперь в новом направлении, сдругими вводными и полным пониманием, что за Варшавой сейчас кто-то наблюдает — сверху.

Панель на двери кабинета Председателя была отполирована до зеркального блеска, будто каждый, кто входил, должен был вглядываться в себя. Дежурный в приёмной кивнул, и молча распахнул дверь.

Андропов стоял у окна. В руке, тонкая папка без надписей. Позади, длинный стол из карельской берёзы и кожаное кресло. Лицо спокойное, но глаза не отпускали. Пальцы постукивали по обложке в ритме секундной стрелки.

— Быстро вернулись, товарищ Измайлов. Неужели успели во всем досконально разобраться?

Генерал чуть наклонил голову.

— Обстоятельства так сложились. Появилась возможность закрыть направление, и её следовало использовать.

Андропов прошёлся вдоль окна, остановился у карты мира на стене.

— Возможности у нас появляются часто. Вот только польза от них разная. Что показало расследование?

Измайлов сделал полшага вперёд, руки за спиной.

— По началу обоснованно думали, что нашли нечто исключительное. Поведение фигуранта, действия поляков и немцев, якобы наличие новых технических средств. Всё указывало в пользу наших предположений. Однако комплексная проверка привела к выводу: объект разработки скорее уникум, чем угроза. А это не то, что мы предполагали изначально.

Андропов с силой опустил папку на стол.

— Значит, опять пусто. Полгода — и никаких результатов. Отдел, надо признать, давно не приносит внятной отдачи. Разведка — это не место для фантастов.

Измайлов молчал.

— Подумываю о расформировании вашего отдела, — продолжил Председатель. — Но выбрасывать опыт на помойку — глупо. Слышал, вы в радиоразведке долго служили. И на Кубе скоро освобождается место. Центр радиоперехвата под Гаваной. Знаю, не генеральская должность, но чисто, тихо и далеко от столицы. Подумайте.

Генерал чуть повёл плечами.

— Есть подумать, товарищ Председатель.

Андропов кивнул, сел и вынул лист бумаги.

— Все бумаги подготовим в течение месяца. Хотите кого-то взять с собой?

— Предложу эту возможность лейтенанту Иванихину.

— Из представленных материалов, именно он был автором гипотезы. Стоит ли брать с собой баламута?

— Это скоро пройдет, а так у него светлая голова.

— Ну что же… Вам с ним служить. И отвечать за него тоже вам генерал. И… не держите обиды, Вас ценят и помнят.

Тон был спокоен, почти доброжелателен. Но в воздухе повисло ощущение последней страницы.

Плотные шторы на окне кабинета заглушали солнечный свет, создавая ощущение вечера, хотя часы показывали едва половину третьего. На столе дымился чайник с терпким цейлонским, рядом лежала папка с черновиком рапорта о расформировании отдела. Генерал сидел неподвижно, словно размышляя, но взгляд его был прикован к маленькому продолговатому прибору на столе — тому самому, что Борисенок назвал коммуникатором.

Прибор едва слышно щёлкнул, словно легкий порыв ветра перегрузил микрофон. Цилиндр чуть подсветился изнутри.

По старой привычке, включил радиоприемник и выбрал передачу с эстрадной, ритмической музыкой.

— Генерал, на связи, — прозвучал спокойный голос, в котором слышалась лёгкая усмешка. — Есть кое-что интересное. Перехват с борта разведывательной платформы. Разговор между 41-м и леди с британским акцентом. Качество связи — отличное. Тема — размещение элементов ПРО в районе Норфолка. Хотят прикрыть штабные полигоны и центр логистики. К 85-му году должно быть готово. Официально залегендировано под учения.

Измайлов потянулся к устройству, затем, словно передумав, произнёс негромко:

— Ты можешь расшифровать это в текстовом виде и перевести? Лучше, если будет дословно. Без вольностей.

— Уже на подходе. В двух вариантах. Один — машинный, второй — адаптированный под политический контекст. Заодно будет учебное пособие. Советую прочесть вдумчиво: у янки каждая фраза — как шахматный ход.

Пауза была короткой. Голограмма созданная коммуникатором, один за другим отбражала абзацы текста. Стенографическая точность, обозначения позывных, эмоциональные нюансы. Под конец голограмма снова мигнула.

— Предлагаю помощь в изучении английского и немецкого. Могу составить индивидуальный курс. С параллельным анализом военной и дипломатической лексики.

Генерал наклонился, чтобы разглядеть надписи. В глазах мелькнула тень удивления.

— Приму к сведению. Но пока, только один вопрос. Это прослушка с действующего канала?

— Не совсем. Переадресация с орбитального ретранслятора. Переговоры велись по защищённой линии, но уровень их шифровки смешной, если сравнивать с нашими алгоритмами.

— Понято.

— Будь осторожен, генерал. Сейчас на вас обращают больше внимания, чем кажется.

Звук исчез, а вместе с ним и напряжение в воздухе. Только чайник на столе продолжал медленно испускать пар, будто подсказывая — мир снаружи по прежнему обычен.

Широкая веранда, уставленная деревянной мебелью, пахла свежей сосной и лаком. Воздух в ней стоял прозрачный, наполненный ароматами распустившихся кустов сирени и мягким поскрипыванием половиц. Солнце клонилось к горизонту, медленно выцветая над крышами домов на противоположной стороне улицы.

Чашки с чаем стояли на столе между двумя креслами-качалками. Сахар лежал горкой в хрустальной вазочке. В самоваре, дремлющем на подставке, ещё оставалось немного кипятка. Птицы пели особенно громко, словно старались перекричать тишину.

Инна осторожно отодвинула прядь волос за ухо и тихо проговорила:

— Весна здесь совсем другая. В Минске она казалась длинной и холодной, а здесь всё будто распахивается сразу. Ты это заметил?

Я медленно кивнул, глядя на тени под елями.

— Здесь теплее. И люди будто тише. Меньше суеты. Хотя… может, просто устали.

Инна поставила чашку на блюдце и развернулась ко мне:

— А как ты представляешь себе лето? Без этой войны, без шпионов, без странных заданий и тревожных ночей?

Молчание повисло между нами, чуть неуловимое, но плотное.

— Сейчас вообще не уверен, что такое вообще возможно, — честно проговорил я. — Разве что когда-то далеко-далеко. Где никто не знает, кто мы и откуда.

Инна усмехнулась, но взгляд её по прежнему оставался серьёзным.

— А ведь ты можешь, сбежать, исчезнуть. Я это чувствую, но почему ты этого не делаешь?

Мои плечи непроизвольно вздрогнули. Я не отрывал взгляда от чайника.

— Очень интересная постановка вопроса. Почему ты пришла к такому выводу?

— Ты слишком независим в своих поступках…

— Ясно. Скажу честно, потому что есть ещё дела. Понимаешь душа моя, есть то, что не отпустит, пока не закончится.

Инна откинулась в кресле и посмотрела на небо, где уже загорались первые звёзды.

— А если оно не закончится? Если каждый год будет похож на этот?

Я снова поднял на нее взгляд. Наверное, в моих глазах светилось что-то между усталостью и решимостью.