— Стар я уже залезать в окна к прекрасным сеньоритам, — перекинув ноги, моряк резво спрыгнул, но, не заметив уступ, налетел коленом, — Ну здравствуй, Иш-Чель, рад видеть тебя в добром здравии, — потирая ушибленное место, комично прокряхтел он.

Пожилой лекарь выболтал человеку имя русалки. Что ж, тланчана тоже помнила, как обращался к моряку его товарищ.

— И ты здрав будь, Тиен.

Три дня квартирмейстер провалялся варёным угрём в хижине пожилого целителя. Ещё три дня — угрём варёным притворялся. Выходил из лачуги, шатаясь, и привалившись к стене наблюдал за поместьем местного вождя.

По меркам Эстебана, рафинированного андалузца, Кулуакан оказался вовсе не селением, не деревушкой, как испанец думал раньше, а самым настоящим полноценным городом. Не родная Севилья, конечно, но размах впечатлял. Здесь каменные постройки внушительных размеров соседствовали с дикими джунглями, поместья высшей знати располагались близко к жилищам ремесленников, вокруг город обхватывала река, где за её пределами труженики-землепашцы выращивали маис и обитали в примитивных глинобитных мазанках.

В слова безумца-целителя верилось с трудом. Вместо тёмно-синих вод, косяков мелких рыбешек или огромных размером с дом китов над головой светило самое обыкновенное солнце, а вместе с ним лениво скользили пушистые, как перина, облака. Жара стояла невыносимая. Тропическая, липкая, как в парнике.

И вокруг всё было сочно и зелено. Пёстро, живо и звучно. Чего стоил только настырный изумрудный квезаль, который, сидя на ветке, повадился чирикать ранним предрассветным утром, будя всю округу.

Не бывает так в пяти тысячах лиг, — легуа, это же лига? — под водой.

Старик Ицамна определённо держал Эстебана за дурака. Толком ничего не объяснял, а за ответами спроваживал.

Увидеть бы эту Иш-Чель. Если она действительно русалка, как заявляет сумасшедший дед, то пусть объяснит как он, Эстебан, сюда попал и как сможет вернуться обратно.

Квартирмейтер не был пленником, но люди правителя за ним внимательно следили. Именно поэтому испанец усиленно изображал недомогание. Оседал на землю, прямо у входа в дом и из-под полуприкрытых век примечал, когда у молчаливых наблюдателей «пересменки».

У соседнего строения, — где, как выяснил моряк, жил уважаемый тланчанин, перьевых дел мастер, — безобидный слуга скрупулезно обтачивал кремний. За монотонной работой этот низкий коренастый мужичок зыркал украдкой на Эстебана и продолжал с видом увлеченным точить один единственный кремниевый нож целые сутки.

Таких «тихонь» квартирмейстер насчитал около десятка и все они миролюбиво занимались своими делами, упорно прикрываясь безразличием и отсутствием интереса к диковинному гостю. Вот только счастливый случай расставил всё по своим местам: возле жилых построек заметили пантеру. Голодная и опасная животина подобралась слишком близко к домам и визжащая от страха женщина заставила воинственных стражей переполошиться.

Вот была потеха, когда безобидный заточник, что сутками мусолил кремниевый нож, вдруг поднял куцую хлопковую тряпицу, выудил оттуда огромную дубинку с лезвиями по краям и бросился в атаку на забредшую к своему несчастью дикую кошку.

С дисциплиной у русалочьего племени было неплохо. Хреново — с организацией. На подозрительный источник шума сбегались всей толпой, оставляя без охраны уязвимые дыры.

Этим квартирмейстер и воспользовался, решившись на тайное рандеву с новой знакомой. Поджёг соломенную крышу, какого-то мелкого сарая с помощью солнечных лучей и увеличительного стекла, а потом слинял из дома Ицамны и дежурил под окнами русалочьей принцессы. Ждал, пока суровый охранник в шкуре ягуара отойдёт отлить…

Говорить с Иш-Чель Эстебану запретили. Вернее, дали понять, что на приватный разговор с царственной особой он может не рассчитывать. Кулуауанцы, разумеется, знали о его самоотверженном подвиге, были ему благодарны, даже пригласили на какой-то праздник, где, по слухам, он мог получить аудиенцию вождя, но закон есть закон. Какой отец позволит подозрительному малознакомому мужику свидание с его незамужней наследницей?

Эстебан это хорошо понимал. Так было везде. Все отцы одинаковы. Хоть с Юкатана, хоть с Эспаньолы, хоть со стольного Мадрида.

Расположение принцессиных окон квартирмейстеру выболтал лекарь. Целитель вообще очень любил молоть языком не по делу. Чаще говорил про свои травки и припарки, но кое-что поведал о правящей семье и дочери вождя в частности.

Красавица-тланчана обитала на втором этаже и, по счастью, под её окном рос здоровый тропический палисандр. Вот по этой щербатой громадине квартирмейстер взобрался, — такелажная он крыса в конце концов или кто? — и одним не самым, правда, удачным прыжком оказался в покоях упомянутой так много раз Иш-Чель.

И, раздери дьявол, это была она!

Длинноволосая русалка с глазами-миндалинами и двумя, — двумя! — человеческими ногами. Сидела на топчане в окружении ротанговой мебели, да ещё какой-то хренотени, вроде как корабельного старья, и глазами хлопала ошарашенно.

— И ты здрав будь, Тиен, — самообладание царственная хвостатая вернула в одночасье и, похоже, к диалогу была расположена.

Иш ты, запомнила, как окрестил меня лягушатник. А я, дурак, гадал, понимает она по-нашему или нет.

Эстебан пришёл сюда за ответами. Рисковал чёрт знает чем и жизнью в первую очередь. Вряд ли правитель-папаша обрадуется пронырливому чужаку, что околачивался средь ночи в покоях дочери. Но добравшись до вожделенной цели, вдруг замер. Застыл в оцепенении.

Выходит старик не врал? А иначе глаза мои меня предали. Вот же она, морская ундина, сидит на топчане и смотрит на меня выжидающе.

Квартирмейстер хотел спросить её, где он? Как попал сюда? Не умер ли он и не сошёл ли с ума? Почему над головой небо и жгучее солнце, а не гигантский китовый хвост? Где конец и край волшебного купола, о котором говорил старик? И, наконец, как ему попасть обратно в мир родной и привычный?

Но вспомнил вдруг, как нелюбезен был с Иш-Чель на борту «Люсии». Как руки заломил, да угрозами сыпал. Как ей поплохело в одночасье и как дрожала она, когда он нёс её к трапу.

Поэтому в опасном для него положении, в утекающем времени, в окружении стражи за стеной задал совершенно странный, иррациональный вопрос:

— Как ты, Иш-Чель? Теперь с тобой всё в порядке?

Как точен иногда чужой язык!

— Теперь я нахожусь в полном порядке, — ответила тланчана моряку.

На наречии двуногих «быть в порядке» означает явление временное. Хрупкое и шаткое. Выходило так, что чужеземный язык мастерски орудовал понятием изменчивости и постоянства, но едва ли кто-то из людей осознавал это.

— Я сожалею, — человек рассеянно всплеснул руками, — Сожалею и прошу прощения. Не сразу распознал в тебе принцессу и вообще… — квартирмейстер неуклюже потёр затылок, — Вся эта история вышла безобразной.

Внезапный гость отошёл от окна и опёрся спиной о выбеленные известью стены. Голову он пригибал, слегка сутулился, опасаясь быть замеченным, и смотрел на Иш-Чель рвано. То прямо в глаза, то снова опускал веки или переводил взгляд на убранство спальни.

Говорил при этом полушёпотом и постоянно косился на узкий цветной вход в соседнее помещение, безошибочно распознав комнату для слуг.

— Но теперь я тоже потерян, — с этими словами носитель непривычного для русалки имени вдруг поднял голову и посмотрел укоризненно, — Понять не могу. Я тебе жизнью обязан или так ты отблагодарила меня за помощь?

— Я выполнила твою просьбу, — меньше всего Иш-Чель хотелось объяснять ему свой внезапный героический порыв, — Выполнила, однако, не до конца. Ты просил замолвить слово у хозяина морей? Тогда мне положено отправить гонца в столицу и оповестить о тебе нашего великого тлатоани.

— О, нет, нет, — испанец вскинул ладонь, — Премного благодарен, но мне и твоего царственного отца, полагаю, будет достаточно.