— Тогда чего же ты хочешь? — тланчана держалась горделиво, сидела приосанившись, как царица и едва ли чужеземец догадывался, с каким трудом она подавляла жгучее любопытство, а ещё желание подробно и жадно рассмотреть его.

— Я пришёл за ответами. По мнению достопочтенного лекаря, я всё ещё слаб и немощен, а значит не готов к встрече с вашим, как вы его называете? — моряк пощелкал пальцами в поисках подходящего слова, — вашим… касиком. Ицамна, так представился целитель, заявляет, что я попал в подводное царство и отсюда до поверхности дальше, чем от Севильи до Мадрида пешком. Я думал вместе с телом, он «лечит» мне ещё и голову, но вот передо мной ты, русалка, с двумя прелестными, просто ошеломительными ножками.

Жестом собеседник указал на предмет своего восхищения и от этого незатейливого комплимента по телу Иш-Чель прогарцевали колючие мурашки. Не от страха, скорее от накатившего вдруг волнения.

Тланчана тотчас бессознательно одёрнула край туники.

— Меня держат за идиота, — не обратив внимания на её смущение, хмыкнул моряк, — Не говорят, не объясняют, не отвечают на мои вопросы. На цепи не держат, но пристально наблюдают. Скажи мне, Иш-Чель, объясни где я, как попал сюда. Что твой отец, наделенный властью, будет делать со мной, чужеземцем? И наконец, как я могу вернуться обратно. И могу ли? Объясни мне!

К концу пламенной речи, испанец потерял контроль над собственным шёпотом. Заговорил сбивчиво, быстро, повышал голос так, что тланчане приходилось на него испуганно шикать. Чем быстрее говорил моряк на своём языке, тем хуже русалка понимала его, тем сильнее его говор напоминал бормотание.

Отвечать на вопросы Иш-Чель принялась по порядку. Как будто собеседник — маленький неразумный ребёнок и ей, как более сведущей, надлежало доходчиво рассказать о вещах, само собой разумеющихся.

— Ты находишься в Кулуакане, втором после столицы по богатству и мощи городе, — тланчана поднялась, подошла ближе и сильнее понизила голос, — Всё наше подводное королевство невелико, примерно тридцать пять легуа в длину и сотня — в ширину.

— О, это даже меньше Ямайки, — нервно усмехнувшись, перебил её моряк.

Иш-Чель на это лишь пожала плечами.

— Наша земля невелика, как остров. Окружена куполом и, как ты успел заметить, внутри него мы живём подобно вам, людям. Мы видим солнце, двойник вашего небесного светила, под нашими ногами обычная земля. В лесах звери и птицы, в озёрах — рыба. Я полагаю, Кулуакан подчиняется тем же самым законам природы.

Чужеземец слушал её внимательно. Сердито хмурил чёрные крыловидные брови, а когда говорил — тонкие ноздри его прямого носа вздрагивали. Свет лампы бликовал на сосредоточенном лице, в тёмных глазах отражалось пламя. Разглядывая собеседника, тланчана примечала, как непохож человек на её сородичей.

Особенно своей аспидно-чёрной бородой. Небольшой, даже спустя время по-ассирийски аккуратной. После недавней вылазки Иш-Чель помнила — люди на том злополучном корабле, где служил квартирмейстер, ходили поголовно обросшие. Разлапистые, как папоротник.

Тланчане, напротив, бородой себя не украшали. Те редкие волоски, что пробивались иногда у мальчиков, их матери безжалостно прижигали или удаляли специальной пастой из расплавленного каучука. Хватало всего пару подобных процедур и даже куцые реденькие волосёнки переставали расти на лицах местных мужчин.

Моряк сказал, что «слишком стар, чтобы залезать в окна». Неизвестно сколько полных оборотов совершило солнце над его головой, но старым он не выглядел. Заматерелым — да, но отнюдь не стариком.

— Где можно увидеть этот ваш купол? — испанец тряхнул головой, чтобы убрать непослушую прядь, но настырный слегка вьющийся локон упрямо вернулся на законное место, — Там имеются входы и выходы? Как вы попадаете в море?

— Мы ныряем в сенот, — пояснила русалка, — Это такое место, где…

— Где протекают подземные воды, знаю, — кивнул моряк, — Глубокое озеро на месте провала известняковой пещеры. Таких мест на Юкатане полно.

— В Кулуакане тоже достаточно. И в таком случае, ты должен знать: сеноты очень глубоки. Мы погружается в них двуногими людьми, но спустя время грань купола истончается и мы меняем свой облик.

— Все? — хмыкнул нервно чужеземец, — Все так умеют?

— Каждый житель подземного острова. Каждый тланчанин, — подтвердила Иш-Чель.

— И за пределами купола обратно обернуться человеком уже не можете?

— Не можем.

— Хорошо, — испанец покивал своим мыслям, — Уже что-то.

Моряк глубоко вздохнул, тряхнул головой и растёр лицо, как растирают иногда, чтобы взбодриться.

— Как же ты привела меня сюда? Через пять тысяч лиг и глубокий пещерный разлом, — два карих глаза, обрамленные густыми пушистыми ресницами посмотрели на тланчану испытуще.

Сердце загрохотало как бешеное. Забил по вискам сумасшедший пульс.

Единственный вопрос, на который Иш-Чель отвечать не желала. Категорически. Не сказала отцу, не скажет и чужеземцу.

— Я не помню, — повторила тланчана, озвученную вождю версию, — Была напугана. Не поняла, как это случилось.

Испанец резко сник.

Поверил или нет, но самой главной тайны не выведал.

Отвернулся разочарованно, подошёл к полукруглому ротанговому столику и принялся рассматривать ножи, да астролябии из личной коллекции Иш-Чель.

Тланчана действительно не знала, как можно вернуть чужеземца на поверхность. Понимала лишь, что на обратный путь её сил уже не хватит.

— Значит, тебе неизвестно, как помочь мне, — вздохнув, моряк взял одну вещицу, покрутил и положил на место, — А какие планы на меня у вашего правителя, не говорил? — взял другую вещицу, потом третью, четвертую, на последней остановился, нахмурившись.

— Не говорил, — ответила Иш-Чель виновато. Устыдилась, что так и не спросила отца о судьбе человеческого мужчины, — Но я поведала вождю о твоём благородном поступке. Здесь, в Кулуакане, ты наш добрый гость. Никто не посмеет обидеть тебя.

Моряк усмехнулся.

Скривился и досадливо мотнул головой.

Погрузился в своим мысли, продолжая разглядывать человеческие безделушки.

— Знаешь что это? — заметив какую-то вещь, испанец резко сменил тему беседы, взял со столика складной нож из тланчаниной коллекции и протянул русалке.

— Маленький железный нож, — пожала плечами Иш-Чель.

— Наваха шестнадцатого века, — мужчина быстрыми шагами приблизился к источнику света, поднёс находку к масляной лампе, перевернул и рассмотрел гравировку, — Откуда он у тебя?

— Его отдал мне отец. Все эти вещи мы добыли с затонувших кораблей.

— Очень странно, — чужеземец задумчиво потёр подбородок и, кажется, позабыл на мгновение о своей беде, — Этот нож всегда носили при себе. Личная вещь, с ней просто так не расставались. И принадлежала эта наваха Хуану Веласкесу де Леону, если верить гравировке.

— Кто это такой? — Иш-Чель подошла близко, встала на цыпочки и выглянула моряку из-за плеча, — И что в этой штуке странного?

— Хуан Веласкес де Леон — один из первых конкистадоров, — тайна давно забытой безделицы вдруг захватила внимание моряка, глаза его тут же заблестели, на лице отразился азарт, — Участвовал в экспедиции самого Эрнана Кортеса.

Русалке эти имена ни о чём не говорили. Половину слов чужеземца она просто не поняла.

— Ты его знал? — предположила она, — Был знаком?

— Нет, конечно нет, — хмыкнул испанец, — Я тогда ещё не родился. Да, полагаю ты ничего не знаешь об этой истории. Если коротко — расстаться с именной навахой было большим позором. Хуже чем застать жену в объятиях любовника. Разумеется, де Леон мог свой нож потерять, выронить, в конце концов, просто выбросить. Но я точно знаю, что этот благородный идальго погиб отнюдь не в море.

— А где? — жадная до знаний Иш-Чель аж рот открыла от изумления.

— Согласно «Правдивой истории», хронике одного из участников конкисты, Хуан Веласкес де Леон почил при переходе по дамбе во время знаменитой Ночи Печали в месте, которое сейчас называется Мехико и находится в глубине континента. Слишком далеко от побережья. И очень необычно, что его вещь попала именно к тебе.