Иш-Чель усмехнулась. В этой схватке безоружные кулуаканцы располагали лишь камнями да палками, но сумели дать отпор вооружённому конвою.

— А посему повелеваю, — чёрные брови вождя сошлись на переносице. — Нарушителей порядка сопроводить за стены цомпантли…

Тланчана взглянула на помятую физиономию клирика с коркой тыквы на макушке и мысленно позлорадствовала. Цомпантли — стена с изображениями черепов. Высокая, глухая, мрачная. Каменный монолит, за которой была выстроена тюрьма куаухкалли.

— …заключить под стражу и оставить до суда…

Вельможи начали протестовать. Угрожали доложить тлатоани, обвиняли в мятеже и измене. Говорили невнятно, наперебой.

— …в столицу не докладывать, выплаты остановить…

Так радикально? Настолько зол отец, что готов враждовать с самим Тланчанпаном?

— …закрыть границы, вернуть отряды из глубоководья и разместить по всей территории от Шипелопанго до Куатепека. Отныне Кулуакан и его провинции подчиняются своим законам.

Сердце забилось быстрее. Это уже не было похоже на попытку выручить чужеземца. Отец открыто шёл против тлатоани. Одним своим приказом расколол подводный мир на две половины.

Тланчана перевела взгляд на Эстебана. Он хмурился, подозревал. Думал, дочь вождя доложила своему отцу о ночной вылазке, но нет! Иш-Чель сдержала обещание. Глядя испанцу в глаза, мотнула головой отрицательно. Она здесь была ни при чём…

— Прислать лекаря в сады Тлалока, пусть займётся ранеными, — касик продолжал давать распоряжения. — Человека сопроводить в поместье. В лазарет.

— Простите, сеньор, — обратился к правителю чужеземец. — Позвольте мне отправиться к Ицамне. Он хорошо подлатал меня в тот раз и я бы хотел снова навестить его.

— Я провожу, — не дождавшись ответа вождя, Иш-Чель тут же встрепенулась. — До хижины целителя здесь совсем недалеко.

— Вулканическое стекло коварно, — проскрипел целитель, извлекая из раны зубцы обсидиана. — Рваные края пореза и много мелких осколков. Если не убрать их все, начнётся нагноение.

Эстебан стоически терпел. С видом почти бесстрастным смотрел, как старик, сдвинув кустистые брови, ковырялся в кровавой зарубине. От наркотической смеси, которой лекари окуривали пациентов, моряк отказался. Пожелал остаться в сознании и лично наблюдал за врачеванием Ицамны.

Иш-Чель была рядом. Расположилась на циновке достаточно близко, чтобы оказать помощь и достаточно далеко, чтобы не загораживать целителю свет.

— Подай-ка мне иглу с волосом, — обратился лекарь к тланчане. — Они вывариваются в кипятке, так что будь аккуратна, возле очага стоит специальный ухват для медицинских приспособлений.

Дочь касика, хоть ей это было не по статусу, лекарю послушно ассистировала. Подавала инструмент, заменяла хлопковый бинт, омывала рану чистой водой. К увечью квартирмейстера отнеслась спокойно. Не морщилась брезгливо, не ахала не охала, не жалела чрезмерно и не пугалась. Гордая Иш-Чель не боялась крови.

Это тебе не изнеженная донья, которая при виде царапины тут же потеряет сознание. Ещё бы! Русалочка — потомок кровожадных майя, её такой ерундой не напугать. Своим хладнокровием она обязана далёким пращурам.

— Красивый шрам я тебе, увы, обещать не могу, — нацелив иглу, обратился Ицамна к квартирмейстеру, — слишком неровный порез. Крепись, человек, будет неприятно, но обещаю сделать как можно быстрее.

Эстебан сжал челюсти, задышал глубоко и желваками заиграл. На лбу выступил пот, шея взмокла. При неистовой жаре и влаге, вечно царивших в Кулуакане, его нынешнее состояние казалось насмешкой высших сил. Кожи коснулась хлопковая тряпица. Тланчана смочила водой лоскут ткани и приложила Эстебану ко лбу.

— Ты чертовски любезна, ангел мой, — зубоскалил испанец, морщась от болезненных манипуляций. — Но царапина не смертельна, не стоило принцессе так утруждаться.

Альтамирано не понимал самого себя. Он испытывал досаду, поскольку накрепко ввязался в политические игры вождя и был ему обязан. Страшился будущего, злился от бессилия, был раздражён и немного — самую малость — чувствовал облегчение, покуда прямой опасности ему сейчас не грозило. Он не хотел обижать тланчану, но слова насмешки так и вертелись у него на языке.

— Это меньшее, что я могу сделать, — спокойно ответила Иш-Чель. — Cвоей «несмертельной» царапиной ты обязан друзьям и товарищам. Не имея оружия, они бросились защищать тебя. Долго бы ты продержался один против десятка макуауитлей?

Эстебан тихо рыкнул. Тланчана была права и за это хотелось уколоть её едким сарказмом. Пришпилить побольнее, сказануть что-то эдакое, чтобы бестия разобиделась. Глядишь и самому полегчало бы… Лишь из любви к ней, пустившей корни в его истерзанной душе, Альтамирано не позволил себе выплеснуть накопившиеся раздражение и усталость.

Моряк глубоко вздохнул. Смотрел, как стежок за стежком скользила окровавленная нить и лоскуты соединялись неровным гребнем.

— Хороший ты человек, — убрав иглу в сторону, заключил Ицамна. — Раз столько тланчан отважились прийти на помощь, значит они глубоко уважают тебя. Считают своим.

— Без меня тендер не пройдёт и пол-легуа, — фыркнул квартирмейстер. — Но имей они сотню кораблей и сотню капитанов, способных ими управлять, стали бы они помогать чужеземцу?

Целитель промыл рану ещё раз, затем завернул компресс на основе охры и наложил на шов. Из желтой охры, смешанной с мелом, путем прокаливания тланчане получали едкую известь. Такая охра была неудобна в живописи, не годилась для нанесения рисунков, зато вполне подходила для процедур дезинфекции.

— Хороший вопрос, человек, — добродушно кивнул лекарь. — Однако так можно говорить о ком угодно. Станешь ли ты выполнять работу для прежнего господина, если другой работодатель пообещает вдвое больше? Придёшь ли ты проведать меня, старика, когда глаза мои перестанут быть зоркими и больше я не смогу врачевать? Прогонишь ли ты того говорливого мальчишку, если станешь богатым вельможей с тысячей верных тебе слуг? — намекая на Аапо, Ицамна кивнул на выход.

Старик велел квартирмейстеру самостоятельно держать компресс, а сам принял из рук тланчаны чистое полотенце.

— Возможно, тебе кажется, что ты знаешь ответ, но не спеши. Иногда самый верный муж в одночасье бросает свою семью, а самый трусливый разгильдяй жертвует жизнью и совершает храбрый поступок. Порой мы не знаем самих себя, а ты хочешь разгадать мотивы товарищей. Всё на свете ведает один Тлалок.

Эстебан прикрыл веки. Вдох-выдох. Боль отступала, ослабевала злость, но впереди всё равно оставалась зыбкая неизвестность.

— Мой дед считал, — продолжил Ицамна, — что Тлалок живёт среди нас. Не в океане, как огромный кит, а здесь, на этой земле. Он говорит с нами, испытывает нас, даёт нам знаки и дарит знамения. Он задаёт нам вопросы и направляет наши мысли в нужное русло.

— Разве не один великий тлатоани имеет честь говорить с ним?

— Выходит, что нет.

— Тогда почему никто до сих пор так и не узнал его, раз он свободно разгуливает по вашим землям?

Прежде чем ответить лекарь пристально посмотрел на Эстебана. Как будто прикидывал, стоит ли вообще делиться с испанцем своей мудростью.

— Потому что в мире, где у каждого есть два имени, потеряться нетрудно. — в конце концов изрёк старик.

Эстебан ничего не понял. Озадачился. Посмотрел на Иш-Чель, но и на её лице не промелькнуло проблесков озарения.

— Оставайся здесь до утра. — усмехнувшись, Ицамна любезно указал жестом на циновку, где когда-то спал сам испанец. — За тобой нужно приглядывать, в любой момент может начаться жар.

С этой лачуги начался его, Эстебана, путь. С тех пор прошло не так много времени, но по ощущениям — целая жизнь.

— Нет, благодарю, — тряхнул головой Альтамирано. — Сегодня я буду спать на корабле. Слишком много работы.

Да, пожалуй, нет для меня надёжнее дома, чем тендер построенный своими руками. Во флигель я не вернусь. По крайней мере, пока…