Альтамирано выглянул в окно. Вдалеке поблескивала снежная вершина вулкана Шипелопанго. Сизое небо светлело и с каждой минутой всё чётче становилось очертания горизонта.

— Русалкин папаша… — потирая подбородок, произнёс квартирмейстер. — Касик Ицкоатль — или как там его? — Каан. Платит продовольственную дань, не терпит столичный язык, строит боевую флотилию у тлатоани прямо под носом. О, теперь я понимаю, сады Тлалока и строительство кораблей — это не простая прихоть богача. Это политика.

Следом пронеслась тревожная мысль.

Интересно, когда я выполню свою часть работы, вождь действительно сдержит слово? Или просто убьёт как ненужного свидетеля? Утопит в сеноте, а дочурке скажет, что вернул этого негодяя восвояси.

Квартирмейстер наблюдал, как просыпалось поместье. Как сменялся караул, как слуги лениво возвращались к работе.

Мне придётся слепо довериться касику, хочу я этого или нет. Кроме него, у меня больше нет покровителей. Если тлатоани действительно древний ацтекский генерал, то он будет ненавидеть меня. В его глазах я — потомок Кортеса и его людей. И пусть я не повинен в ужасах, что чинили конкистадоры, мне будет не отмыться от крови предков.

Солнце показало рыжую макушку. Эстебан услышал голос Аапо, который наверняка шёл во флигель, чтобы разбудить квартирмейстера, но случайно зацепился языком с другим слугой.

Вот кому нельзя доверять секретов, — усмехнулся моряк. — Но зато можно обо всём расспросить. Уж кто-кто, а Аапо всё выложит.

— Доброе утро, господин Этьен, — отворив полог, слуга бодро вошёл во флигель. — Ай йя, ты уже не спишь! Тогда скажи, где сегодня желаешь завтракать? Здесь или принести на веранду?

— Я тебе как сказал меня называть? — испанец подошёл к Аапо и прописал едва ощутимую оплеуху. — Ещё раз окрестишь господином и дам затрещину. Настоящую! Товарищеский подзатыльник для моего дорогого друга.

— Очень приятно называться твоим другом, гос… Этьен, — потирая ушибленное место, закряхтел слуга. — Обещаю, я не забуду. Очень уж мне не охота затрещину.

— То-то же, — полушутя пробасил Эстебан. — Со мной сегодня работать пойдёшь? К мастерам в сады Тлалока.

— Пойду. Отчего ж не пойти?

— Отлично. — похлопал испанец Аапо по плечу. — Вот там вместе и позавтракаем.

— Я не спрашивал тебя, но мне вдруг стало любопытно, — Эстебан откупорил сосуд со сладким соком агавы и протянул Аапо. — Как давно ты служишь в поместье господина Чака?

Вместе со слугой квартирмейстер разместился прямо на палубе тендера. Сел на пол, скрестив ноги, и опёрся спиной о борт корабля.

— Два сезона дождей прошло с тех пор, — ответил Аапо, рассматривая выстроенное Эстебаном судно со смесью ужаса и восхищения. — Большая удача жить и трудиться в поместье нашего тональпокуи.

— Выходит, добиться такой высокой должности тебе было не просто. Ты большой молодец, дружище. — испанец похлопал друга по плечу. — А я всё гляжу на уважаемого историка вашего и не могу понять, сколько ему лет? Он явно немолод, но всё ещё ясен умом и крепок телом. Я знаю, у него есть сыновья. Сколько старшему?

— Ай-йя, боюсь, ты не сосчитаешь гос… — под суровым взором квартирмейстера слуга прокашлялся и поспешил исправиться, — кхм… Этьен. Наш уважаемый хранитель писаний прислан сюда самими тлатоани. Было это давно, я тогда ещё даже не родился, но знаю, что благородный господин Чак женился на своей теперешней супруге, вдове одного вельможи, и всех её отпрысков признал своими. Да-да, не делай такие огромные глаза! Уважаемый историк так великодушен, что лично занимается воспитанием и образованием всех наречённых своих сыновей.

— Вот так новость! — крякнул Альтамирано. — Из столицы прибыл, говоришь?

— Такова воля тлатоани, — пожав плечами, парень потянулся за маисовой лепёшкой. — Наш вождь, правитель Каан, отказался от столичных клириков и прочих слуг Тлалока, что несут знание о великом Создателе Воды. От историка откреститься касик не смог, да и нужно ли? За столько лет господин Чак прочно укрепился в славном нашем Кулуакане. Семью завёл, построил поместье, собрал самый богатый архив древних писаний. В нём нет ни капли столичного снобизма. Я могу с уверенностью заявить — наш тональпокуи самый настоящий кулуаканец.

Ну да, конечно! Возраст историка неизвестен, кровных наследников нет, прибыл из столицы. Да чёртов сукин сын он, а не кулуаканец. Серый, мать его, кардинал.

— Конечно, если говорить о возрасте, то он безусловно старше вождя Каана, — продолжал рассуждать Аапо. — Когда господин Чак явился в Кулуакан, чтобы преподавать историю, наш касик был избран вождём совсем недавно. Всего два или три сезона дождей назад.

— Избран? — искренне удивился квартирмейстер. — Титул вождя не передаётся по наследству?

— Да, верно. Правители избираются советом вельмож. Чаще всего, конечно, избирают того, на кого укажет тлатоани, но кулуаканцы — строптивый народ. Мы, знаешь ли, не доверяем столичным гордецам. Была бы наша воля и вовсе бы отделились от Тланчанпана да жили по собственным законам, но разве это возможно? Под единым куполом обитаем.

Квартирмейстер начал понимать. На маленьком островке под толщей воды вдали от всего остального мира русалочий народ не был един. Раньше Эстебан махнул бы рукой, дескать, не могут люди жить одним общим миром испокон веков, но теперь понимал. В столице потомки одного племени, в Кулуакане — другого. Так и не сумели тланчане жить одним народом. Одни давлеют над другими и не было видно конца этому противостоянию.

Как не было мира у народов Новой Испании, пока их всех насильно не загнали под единый флаг.

— Капитан! — снизу послышался окрик. — Капита-а-ан, дело срочное.

Один из работников, коего выделили испанцу в услужение, стоял на плавучей пристани и, приложив руку ко лбу на манер козырька, громко звал квартирмейстера.

— Капита-а-а…

— Слышу я! — моряк спешно поднялся со своего места. — Что случилось?

Русалочьи инженеры знали, что главного на корабле полагалось звать капитаном. С некоторых пор именно так они стали обращаться к Эстебану в знак своего глубочайшего уважения. Однако привыкнуть к этому испанец ещё не успел.

Как будто присвоил себе чужой титул. Незаслуженно.

— Прибыла делегация, — отрапортовал тланчанин, — какие-то очень важные фигуры из самого Тланчанпана. Велели привести тебя.

— Меня? — испанец резко посмурнел, где-то в душе зашевелилось дурное предчувствие — Зачем это?

— Не знаю, капитан, — пожал плечами инженер. — Они мне отчёта не давали, а ослушаться, сам понимаешь, не могу.

Про себя испанец грязно выругался.

Триста акул им в задницы! Не хватало ещё столичных франтов по мою душу. Если явились эти морды, раздери их морской дьявол, значит весть о моей скромной персоне всенепременно достигла ушей тлатоани. Скверно. Очень скверно.

— Вождь Ицкоатль знает? — заволновался Альтамирано. — Я не могу прервать работу без его согласия.

— О, разумеется, я велел доложить ему, — поклонился тланчанин. — Не тревожься, капитан, мы задачу хорошо знаем. Работа будет сделана, мы не подведём тебя.

— Что ж, в таком случае, — переглянувшись с ничего не понимающим Аапо, Эстебан сцепил руки в замок. — Показывай куда идти.

Эстебан боялся. Держал лицо, сидел приосанившись в узкой лодке, смотрел безразлично на проплывающие мимо сады и фермы, но у самого тряслись поджилки. Лояльность вождя и доброжелательность кулуаканцев изнежили его. Появилась иллюзия контроля, как будто квартирмейстер был хозяином своей судьбы.

Как будто.

Один приказ — и он на дне сенота с камнем на шее. Ни вождь, ни его прелестная дочь, ни, тем более, дружок Аапо не помогут. Отсюда не сбежать и не спрятаться: куда бы испанец не отправился, он везде остаётся бледнолицым чужаком. Рожей не вышел и хвоста рыбьего — нема.