Капитан прищурился, разглядывая Темпло Майор в подзорную трубу. Господин Чак оставался на месте. Стоял на самой вершине храма гордый и статный, как победитель.

Дьявол! Русалочий дьявол!

От досады Эстебан ударил кулаком по перилам фордека.

Знает, бестия, что вторую атаку нам не пережить.

— Что будем делать, капитан? — мрачно спросил один и матросов. — Верно ли, что стихия, мощнейший атлатлакаманилицитли, которого ещё ни разу не видели наши земли, дело рук самого Тлалока? Правда ли то, что мы разгневали великого бога и теперь нет нам прощения?

— Это ложь, — проревел капитан, заглушая недовольный гул, поднявшийся в рядах команды. — Нам поручено сразиться с самим дьяволом. Мы раздразнили древнюю скверну, и не имеет значения, какое она носит имя — зло всегда останется злом.

По испуганным лицам товарищей стало ясно, что они боялись. Им велели чтить Бога Дождя с самого детства и они воочию узрели его ярость. Хорошей новостью оставалось то, что свободолюбивые кулуаканцы оказались менее религиозны, в отличие от остальных тланчан.

— Знает ли касик, куда он послал нас? — спросил коренастый матрос по имени Патли.

— Знает, — Эстебан приблизился к вопрошавшему и, глядя в глаза, пытался отыскать проблески трусости. — И без нас великий вождь Ицкоатль не сможет одержать победу. Тлалок не друг нам, не отец, не господин. И гнев его — бешенство паразита, которого хирург извлекает из плоти.

Это сравнение взбудоражило умы матросов. По палубе снова пронёсся шёпот.

— Приказ остаётся неизменным, — не обратив внимания, громко возвестил Альтамирано. — Блокировать гавань до прибытия основного войска.

— Но… — тут в разговор встрял Аапо. — Как мы это сделаем, Этьен? Половина кораблей боеспособна, три мы потеряли, двум судам требуется ремонт, а гавань — ай-ая! — так огромна. К тому же остаётся риск ураганов и штормов. Если господин Чак способен вызвать один атлатлакаманилицитли, значит вызовет и второй.

Эстебан подбросил вверх монету с символом Тлалока. Она успела совершить в воздухе несколько полных оборотов, прежде чем капитан снова поймал её.

— Попробуем его одурачить, — сощурился Альтамирано. — Мы передадим послание господину Чаку. И, поверьте, оно ему не понравится.

По приказу капитана тланчане разыскали лист пергамента и выудили кусочек сохранившегося в сухости угля. Эстебан подложил монету под низ и, штрихуя углём, перенёс на пергамент рисунок с чеканки. Затем, обернувшись к окружившим его товарищам, что с интересом наблюдали за его действиями, спросил:

— Кто из вас умеет читать и писать?

— Я умею, капитан. — матрос по имени Зума сделал шаг вперёд и гордо вскинул голову, словно почувствовал себя немного лучше и умнее всех окружающих.

— Садись пиши, — скомандовал Эстебан, похлопав рукой по деревянному полу рядом с собой.

— На каком языке писать, капитан? — деловито поинтересовался Зума.

— Пиши на науатле, наречии столицы. И послание моё будет вот каким: «Ты хитёр Тлалок, но я — хитрее. Видишь, какая вещица лежит в моём кармане? Древняя и ценная, добытая со дна Тескоко после Ночи Печали. Не присвоить ли её мне, громко возвестив всю столицу, о тайном твоём проклятии?»

Эстебан рисковал. Эту монету он выиграл в кости у одного портового прохиндея. В тот день хмель сильно притупил его квартирмейстерский рассудок. Альтамирано искренне поверил незнакомцу, будто монета приведёт к сокровищнице Монтесумы.

Скорее всего тот человек был плутом и жуликом.

Вряд ли побрякушка действительно имела отношение к древнему золоту, спрятанному на подводном острове. Но у Эстебана не было выбора: его последняя надежда — заставить Тлалока поверить в ложь. В мошенничество, выдуманное капитаном.

Диктуя послание, испанец ткнул пальцем в угол пергамента:

— И подпиши «Эстебан Хулио Гарсия Альтамирано».

Зума растерялся. Нахмурился.

— Не могу, капитан. Мне не сложить из наших значков такое длинное имя. Можно ли сократить?

Эстебан скрежетнул зубами. Так ненавидел ощущать себя единственным невеждой во всей русалочьей стране.

— Тогда подпиши просто — «теуль». Это слово точно есть в твоём арсенале.

Зума смочил языком острый кончик уголька и, высунув язык, принялся корпеть над посланием.

— Прости, Этьен, — вмешался Аапо, — но разве «теуль» не означает «чужак-завоеватель»? Зачем такая подпись? Ты же не такой, ты наш! Капитан Этьен! Благородный, умный, талантливый, верный касику нашему Каану. И никакой ты не теуль, ты — тланчанин! Да-да, самый настоящий кулуаканец.

Матросы синхронно закивали, соглашаясь с доводами Аапо. Кривая улыбка тронула губы польщённого пламенной речью испанца.

— Теули мои предки, дружище, — ответил Альтамирано юноше. — И я не могу изменить этого, как невозможно менять прошлое. Пусть господин Чак дрожит, думая, что я давний его неприятель. Нам это будет только на руку.

Зума, все еще с сомнением в глазах, старательно выводил глифы. Закончив, он протянул лист капитану и тот одобрительно кивнул, словно мог проверить правдивость начертанного.

— А вот теперь самое сложное, друзья мои. — заявил Эстебан, свернув пергамент в трубочку. — Нам потребуется доброволец, который отправится на переговоры к неприятелю, чтобы доставить письмо. Есть желающий? Или… будем тянуть жребий?

Воцарилась безмолвная пауза. Матросы, потупив взор, страшились поднять глаза.

— Я пойду, Этьен, — робкий голос Аапо разрезал тишину. — В бою с меня мало проку, а подвиг совершить хочется.

Эстебан нахмурился, рассматривая лицо друга. Тот был искренен в своем порыве. Смотрел открыто, доверчиво, в его глазах, цвета бобов какао, плескалась непоколебимая преданность.

За какие заслуги сеньор Господь послал мне такого замечательного друга?

— Нет, Аапо, ты нужен здесь, — соврал Альтамирано. — Лучше всех ты умеешь латать паруса, а нам, возможно, предстоит еще не один шторм.

Глупее повода испанец придумать не смог. Отпускать юношу стало невыносимо страшно. Капитан готов был отправить к неприятелю кого угодно, не боялся сам лично встретиться с Тлалоком, но Аапо… Жертвовать другом Эстебан не желал.

— Приятно, капитан, что мои навыки ты оценил так высоко. — Губы Аапо растянулись в печальной улыбке. — Но паруса ты залатаешь и сам, а без гонца с хитрым твоим посланием погибнет весь наш флот. Пропадёт великое дело! Ай-йя, как есть пропадёт. Нет-нет, друг мой Этьен, пойду я.

Матросы расступились, пропуская юношу, и Аапо, словно не замечая хмурую физиономию капитана, взял свиток из рук.

— Храни тебя Господь, святая Дева Мария да будет к тебе милосердна, — Альтамирано перекрестил товарища. — Не рискуй напрасно, дружище, подойди к берегу достаточно, чтобы кинуть послание, и тотчас уходи. — Обращаясь к матросам капитан скомандовал: — Спустить пирогу на воду, приготовить белый флаг. Надеюсь, солдаты столицы знают, что он означает.

Белый цвет — символ капитуляции, однако сдаваться Эстебан намерения не имел. Он пытался выиграть время до прихода армии Ицкоатля.

Аапо, подпоясавшись куском верёвки, заткнул свиток за пояс, и, спрыгнув в ожидающую его пирогу, оттолкнулся от борта корабля. Лодка плавно скользила по мутной воде, направляясь к берегу, белый флаг, привязанный к корме, слабо колыхался. Солнце пробивалось сквозь рассеянные облака, освещая остатки некогда гордого флота. Прищурившись, Эстебан наблюдал за удаляющейся лодкой.

Тревога терзала и мучила его.

Положение их стало до крайности шатким, от касика не поступало известий, флот дышал на ладан, а уловка, на которую полагались все его матросы, казалась самому капитану идиотской.

Когда пирога Аапо приблизилась к берегу, испанец заметил движение у подножия Темпло Майор. Несколько воинов в хлопковых кирасах, вооруженных копьями и макуауитлями, вышли навстречу. Аапо поднял вверх обе руки, чтобы показать, что безоружен, и, подобравшись ближе, бросил свиток на песок.