— Ханби? Что-то забыла?

— Юна, — Ханби подошла ближе. — Я только что говорила с Минджуном. Он сказал, что отдел контроля качества полностью расформирован. Это правда?

Юна отвела взгляд, её пальцы нервно сжали чашку. Та лёгкость, которая была в ней всего пару минут назад, начала улетучиваться, сменяясь прежним напряжением. Вот только Ханби было очевидно, что теперь к нему примешивалось и чувство вины.

— Да, — подтвердила Юна. — Официальное распоряжение пришло в понедельник. Отдел ликвидирован.

— Но почему ты сразу об этом не сказала? — Ханби подалась вперёд, понизив голос. — Что там за «своя история»?

Юна подняла на неё глаза, и Ханби внезапно увидела очень характерный блеск. Это сильно выбило из колеи.

— Потому что… это я виновата, Ханби. Его уволили из-за меня.

Ханби не могла поверить в услышанное. Уволили? Значит, не только расформировали отдел, но ещё и конкретно его уволили? И Юна считает себя виноватой?

— Как это из-за тебя? Я не понимаю, — растерянно произнесла Ханби.

Юна глубоко вздохнула, собираясь с силами. Она огляделась, убедилась, что они одни, и заговорила тише, сбивчиво:

— Помнишь… помнишь Со Гунхо, бывшего начальника Мёнджина? Так вот, он… он приставал ко мне, Ханби. Много раз. Я боялась кому-то сказать, боялась потерять работу.

Она замолчала, с трудом сдерживая эмоции. Ханби и сама уже лишилась всякого спокойствия. Со Гунхо? Тот павлин, который вечно ходил весь из себя важный?

— В тот день, после твоего отъезда, Мёнджин, кажется, что-то понял, — продолжила Юна, глядя в пол. — Мы говорили здесь, и тут вошёл Со Гунхо… Мёнджин заступился за меня. Не напрямую, но дал понять, что знает. Со Гунхо взбесился. Я думала, они подерутся… А потом Мёнджина вызвали и… уволили. Сразу же. Со Гунхо просто избавился от единственного, кто мог мне помочь…

Юна всхлипнула и закрыла лицо руками. Ханби молча смотрела на неё, пытаясь уложить услышанное в голове. Картина прошедшей недели начала обретать пугающие очертания. Становилось понятно и странное поведение Юны, и её слова.

— Но… Со Гунхо… он ведь… — Ханби не знала, как спросить.

— Он тоже уволен, — Юна подняла голову. В её голосе появилась стальная нотка. — На следующий же день, вечером, его вызвала служба безопасности. А затем его забрали. Прямо из офиса. Говорят, дело передали в полицию. Больше он никого не тронет.

Значит, Мёнджин не только заступился за Юну, но и, возможно, как-то инициировал расследование? Или это просто совпадение?

Ханби подошла к Юне и осторожно положила руку ей на плечо.

— Юна, это ужасно. Мне так жаль, что тебе пришлось через это пройти, — сказала она тихо. — И ты не виновата в том, что случилось с Мёнджином. Виноват только Со Гунхо.

Юна постаралась успокоиться и кивнула.

— Я знаю, но всё равно… Если бы он не вмешался… Он ещё и пытался меня убедить, что всё в порядке…

Ханби думала, что начала понимать нового Мёнджина. А теперь оказалось, что она раскрыла в лучшем случае часть его личности. Заступиться за коллегу, рискнув работой… На такое мало кто пойдёт. Они ведь с Юной толком даже не общались, посторонние, по сути, люди. И расплата за вмешательство наступила моментально. Теперь в другом свете воспринимается его внезапное исчезновение.

Она села рядом с Юной, чувствуя, что рабочий день, толком не начавшийся, окончательно испорчен.

Рынок Кванчжан жил своей шумной, наполненной историей жизнью. Воздух гудел от сотен голосов: торговцы зазывали в свои лавки, нахваливали товар, тут и там раздавался смех и споры. Запахи смешивались в густой коктейль: пряные ароматы уличной еды, сладковатый дух свежей выпечки, терпкие нотки трав и специй и неуловимый запах пыли и старины, въевшийся глубоко в саму ткань этого места. Яркие краски лотков с овощами и фруктами, пёстрые ткани, блеск медной посуды — всё это казалось картинкой в калейдоскопе.

Осматриваясь, я неспешно двигался сквозь поток. Этот бурлящий котел человеческой активности был идеальным полигоном для тренировки и тестирования навыков. Сейчас часть прежних ограничений исчезла. И хотя я всё ещё чувствовал себя преступно слабым, нужно ведь радоваться любому прогрессу, не так ли? Тем более такому стремительному прогрессу.

Я свернул в ряды, где торговали тканями. Рулоны шёлка, хлопка, льна громоздились до самого потолка, создавая узкие красочные коридоры. Здесь к запахам рынка добавились специфические ароматы — свежей ткани, пыли и чего-то неуловимо химического от красителей. Я намеренно раскрыл своё восприятие, позволяя всем этим ощущениям войти. Я улавливал не только цвета и запахи, но и обрывки настроений людей вокруг: сосредоточенную расчётливость торговки, перебирающей купюры; нетерпение покупательницы, ожидающей, когда торговка освободится и покажет ей рулон шёлка для платья; лёгкую усталость пожилой пары, просто проходящей мимо.

На мгновение все эти звуки, запахи и чувства смешались, грозя превратиться в гудящий, давящий ком. Это было похоже на попытку слушать десятки радиостанций одновременно. Но в этом и суть: нужно слушать, но не прислушиваться. По крайней мере, именно с этого следует начинать любую тренировку.

Когда я немного освоился, спокойным усилием воли начал разделять этот поток. Вот — визуальные образы: блеск атласа, матовая глубина хлопка. Вот — звуки: шуршание ткани, приглушённые разговоры. А вот — эмоции, я отделил их, наблюдая со стороны, не позволяя им влиять на себя. Это при небольшом количестве людей и слабом восприятии подобный эмоциональный шум почти не затрагивает эмпата, но отныне, находясь в толпе, нужно привыкать к постоянному контролю. Я словно расставлял всё по полочкам в своей голове, наводя порядок в этом сенсорном хаосе. Пройдя текстильные ряды до конца, я почувствовал удовлетворение — я продолжал удерживать контроль, а перенапряжение оставалось всё так же далеко за горизонтом.

Выйдя из тесных тканевых рядов, я оказался на небольшой площади внутри рынка. Люди спешили в разные стороны, их пути пересекались, расходились, создавая живой, постоянно меняющийся узор. Кто-то нёс тяжёлые сумки, кто-то остановился поболтать со знакомым, кто-то просто пробирался сквозь толпу.

Это место показалось идеальным для продолжения тренировки. Я сделал глубокий вдох и слегка расслабил зрение, глядя как бы сквозь толпу, не фокусируясь на ком-то одном. Постепенно я начал замечать нечто большее, чем просто движущиеся фигуры. От каждого человека тянулись едва заметные, мерцающие нити — линии его самых ближайших шагов, коротких, почти неосознанных выборов: свернуть налево или направо, остановиться у лотка или пройти мимо, стоит ли совершать покупку.

Это не были яркие видения будущего, скорее, лёгкая рябь на поверхности реальности, показывающая самые простые, сиюминутные возможности. Я не пытался угадать, куда пойдёт вон та женщина с корзиной или что купит мужчина в кепке. Моей целью было просто видеть эту тонкую паутину повседневных событий, ощущать её непрерывное плетение и при этом твёрдо стоять на ногах, слышать шум рынка, чувствовать запах жареных каштанов с ближайшего лотка. Удерживать это двоякое восприятие — видеть и чувствовать два слоя реальности одновременно — было непросто, но доступно на моём уровне. Убедившись, что могу сохранять этот баланс, не теряя себя, я снова двинулся вперёд, вливаясь в поток.

Движение сквозь толпу само по себе было упражнением. Я чувствовал едва заметные колебания пространства вокруг людей, их намерения повернуть, остановиться, ускорить шаг — и лавировал, избегая столкновений, двигаясь плавно, инстинктивно. Это было похоже на танец, где партнёром выступал сам хаос рынка, а я учился вести, предугадывая его следующие па. С каждым шагом контроль становился увереннее, ощущение некоторого давления, которое возникло вначале, почти исчезло, сменившись спокойствием и сосредоточенностью.

Проходя мимо рядов с едой, где шипело масло на сковородках и витали ароматы кимчи и жареной рыбы, я улавливал не только запахи, но и даже вкус готовящихся блюд. Мелькали короткие вспышки желаний покупателей, их мимолётные раздумья — взять ещё порцию или уже хватит? Я удерживал концентрацию, поглощая образы и ощущения, но не цепляясь за них, позволяя им проходить сквозь сознание, как облака по небу.