- Не сейчас.

Иду к башне. Камни под ногами скользкие, поросшие мхом. Воздух пахнет сыростью и чем-то ещё - металлом, может, кровью.

У входа стоит Толстый. Увидев меня, шарахается в сторону, глаза округляются.

- Ты... вернулся? - голос его дрожит.

- А должен был не вернуться? - хмурюсь я.

Он молчит, но взгляд его говорит всё: «Да».

Прохожу мимо, толкаю ногой тяжёлую дверь. Внутри - зал, освещённый факелами. Разбойники сидят за длинным столом, едят, пьют, смеются.

- О, Кречет! - кричит один из них, замечая меня. - Ты вернулся! И гостинец нам привёз!

Он хищно посматривает на девушку у меня на плече.

- Это моя доля, - хмуро отвечаю я. - Как договаривались - всё, что смогу унести.

Гарра сидит во главе стола. Он поднимает взгляд, кивает.

- Договор в силе.

Но в его глазах - та же настороженность, что и у Толстого. Они не ждали, что я выберусь.

- Где Лис? - спрашивает Гарра. - Я оставлял его с тобой.

- Сцапали стражники, когда мы убегали.

- И ты его бросил? - вскакивает один из разбойников.

- Их там не меньше дюжины было, - отвечаю я. - Что мне было делать? Пристрелить его на прощание, чтобы своих не выдал?

Разбойники переглядываются.

- Лис своих не сдаст, - говорит кто-то.

- Верно, - поддакивает другой.

Гарра наблюдает за мной, его пальцы медленно барабанят по столу.

- Где можно устроиться? - спрашиваю я, меняя тему.

- Наверху есть свободная комната, возле балкона, - отвечает один из грабителей.

Кивнув, направляюсь к винтовой лестнице. Камни под ногами холодные, ступени узкие, почти стёртые. Девушка на плече дёргается, но я крепче прижимаю её.

Комната крошечная. Каменные стены, узкое окно, койка с потрёпанным одеялом. Бросаю сундук в угол, усаживаю девушку на кровать.

Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, когда я достаю нож.

- Нет! - вскрикивает она, отползая к стене.

- Тише, - шиплю я.

Разрезаю верёвки на её руках и ногах. Она трёт запястья, на которых остались красные полосы.

Пододвигаю к ней маленький столик, достаю из сумки листы с графиками курса валют и незаконченными пентаграммами.

- Закончи считать курсы. Чем быстрее всё сделаешь - тем быстрее дома окажешься.

Она молча берёт перо, но её пальцы дрожат.

- Я... не понимаю. Зачем вам это?

- Моё дело.

Разворачиваюсь к двери.

- И не вздумай выходить из комнаты. Снаружи я тебе безопасность гарантировать не могу.

Закрываю за собой дверь, но не ухожу. Прислушиваюсь.

Тишина.

Спускаюсь по лестнице наполовину, останавливаюсь у пролёта, откуда виден зал внизу.

- Где Клык? - кричу я.

- Наверху, на шпиле! - отвечает кто-то. - Следит за местностью!

Кивнув про себя, поднимаюсь обратно.

Но не в комнату к девушке.

Выше.

На самый верх.

Туда, где должен быть Клык.

Мне нужно поговорить с ним.

Наедине.

Лестница скрипит под моими ногами, каждый пролёт - это шаг ближе к разгадке. Чердак башни завален хламом: разбитые сундуки с торчащими гвоздями, ржавые доспехи, похожие на сброшенные змеиные шкурки, связки старых пергаментов, испещрённых непонятными символами. В углу валяется чучело какого-то существа с крыльями - то ли летучая мышь, то ли миниатюрный дракон. Его стеклянные глаза сверкают в полумраке, будто следят за мной. Воздух густой, пахнет пылью, плесенью и чем-то сладковато-гнилым, как забродившие фрукты.

Я выхожу на открытый парапет. Ветер сразу хлещет по лицу, забирается под одежду, но я не обращаю внимания. На краю, закутавшись в потрёпанный плащ, сидит Клык. Его зелёная чешуйчатая спина выгибается, как у кота, готового к прыжку. Услышав мои шаги, он оборачивается и машет рукой, словно мы старые приятели.

- Кречет! - его голос хриплый, но радостный. - Идёшь со мной сидеть?

- Сидеть, - киваю я, опускаясь рядом на холодный камень.

Парапет узкий, ноги свешиваются в пустоту. Внизу - море деревьев, чёрных и колючих под лунами. Одна - жёлтая, как глаз хищника, другая - синеватая, будто кусок льда. Их свет льётся на Клыка, и я замечает: повязка с его морды исчезла. Раны, которые ещё утром зияли кровавыми трещинами, теперь покрыты тонкой плёнкой новой кожи.

- Ты заживаешь, - говорю я, указывая на его лицо.

Клык тычет пальцем в щёку, где был самый глубокий шрам, до самой кости. Теперь дыра почти заросла тонким слоем плоти.

- Жабье вино. Хорошо помогает.

- Жабье... что?

Он хватается за складки плаща, достаёт глиняную бутыль, закупоренную воском. Трясёт её перед моим лицом, и внутри что-то булькает, густое, как кисель.

- Хочешь? - его жёлтые зрачки сужаются от удовольствия.

Я беру бутыль, ощущаю её вес. Холодная, липкая. На поверхности - рельефные узоры, изображающие болотных тварей: жаб, змей, скользких червей.

- Не знаю. А это меня не убьёт? - спрашиваю я, прикидывая, не пытается ли он меня отравить.

Клык фыркает, будто я сказал что-то смешное.

- Маленьким ящеркам тоже можно. Противное. Но оно не для вкуса, а для здоровья. Сразу станет легче.

Я откупориваю бутыль, прикладываю нос к горлышку - и мир вокруг меня взрывается. Запах бьёт в нос, как кулак: гниль, прокисшее молоко, тухлые яйца, смешанные с чем-то сладковато-медицинским. Горло само сжимается, глаза слезятся. Это хуже, чем запах разлагающихся тел в джунглях. Хуже канализации под особняком наркобарона, в которой я просидел три дня дожидаясь, пока гвардейцы не перестанут искать наш отряд. Хуже, чем гной из инфицированных ран. Хуже всего, что я когда-либо нюхал.

- Господи боже... - я отворачиваюсь, давясь. - Из чего это сделано?

Клык ухмыляется, обнажая ряд острых зубов.

- Выпей - тогда скажу.

Я снова подношу бутыль к носу - и едва не блюю. Но раны ноют, спина горит от порезов, а свежая глубокая рана в плече пульсирует, пропитывая бинты и рукав свежей кровью. Если это хоть как-то поможет...

- Главное не выплёвывай, - напоминает Клык. - Если обратно выльется - не поможет.

Я зажмуриваюсь, поднимаю бутыль и делаю первый глоток.

Ошибка.

Язык немеет от ужаса. Это как лизать дохлую жабу, вымоченную в уксусе и посыпанную сахаром. Густая жидкость обволакивает горло, цепляется за стенки, будто живая. Вкус - смесь металла, горечи и приторной сладости, что только усиливает отвращение. Я глотаю, давясь, чувствуя, как жабье вино стекает в желудок, оставляя после себя шлейф из серы и разложения.

- Давай, ещё, - подбадривает Клык.

Второй глоток. Третий. Каждый - пытка. На четвёртом желудок сжимается, пытаясь вытолкнуть эту дрянь обратно. Я сжимаю зубы, стискиваю горло, борюсь с собой. Не блевать. Не блевать.

- Молодец, - одобрительно говорит Клык. - Теперь слушай, из чего сделано.

Он загибает когтистые пальцы, перечисляя:

- Болотные жабы. С жёлтыми крапчатыми брюшками. Ловишь, толчёшь в ведёрке, пока не станут кашей. Оставляешь на солнце на три дня - пусть немного протухнет. Потом добавляешь ягоды красного мха - они как пузыри, лопаются во рту. Ещё сушёных комаров - целыми, с крыльями. И...

- Хватит, - я отстраняюсь, чувствуя, как по спине бегут мурашки. - Я понял.

Но Клык уже разошёлся:

- ...и грибы, которые растут на гнилых пнях. Белые, с чёрными точками. Их надо варить в моче старой ящерицы, пока не станут мягкими. Потом всё смешать, процедить через старую штанину и разлить по бутылкам. Чем дольше стоит - тем сильнее.

Я закрываю бутыль, возвращаю её Клыку. Живот бурлит, но постепенно жабье вино делает своё дело: по телу разливается тепло, раны покалывают, будто их касаются сотни крошечных иголок. Даже рана от стрелы в плече будто меньше жжёт.

- Вроде работает, - удивлённо бормочу я.

- Предки знали как варить, - кивает ящер, - Магия маленьких ящерок сильнее, но секреты предков крепче, глубже, даже кости их слышат.