Но до конца было еще далеко. Полтора года спустя он сядет за новую серию глав. Первые брежневские годы наполнили его горечью, вызвав новый прилив энергии и желание высказаться. В Книге седьмой он намеревался дать хронику хрущевского периода — как вызов реакционной политике его преемников. Но ему было уже без малого семьдесят пять лет и, хотя он намеревался воздвигнуть еще одну гору, ушел из жизни раньше, чем успел это завершить.

Эренбург не был диссидентом. Многолетний депутат Верховного Совета, осыпанный государственными наградами писатель, без конца выезжавший в Европу с официальными поручениями, Эренбург до конца своей жизни находился на привилегированном положении. Даже в самый пик борьбы за опубликование книги «Люди, годы, жизнь» ему и в голову не приходило переправить главы шестой части на Запад, чтобы натянуть нос цензорам.

При этом Эренбург общался со многими писателями и общественными деятелями, активно поддерживавшими и воодушевлявшими движение за права человека. Еще в 1957 году состоялось его знакомство с Фридой Вигдоровой, с которой они вместе занимались делом группы студентов, попавших в немилость к властям по политическим причинам, и помогали восстановиться на работе несправедливо уволенному учителю из г. Гродно. Фриду Вигдорову часто называют «первой диссиденткой» в связи с ее выступлениями в защиту молодого поэта Иосифа Бродского.

Двадцатитрехлетний поэт Иосиф Бродский, который в профессиональных кругах имел прочную репутацию мастера стиха и поэтического перевода, в декабре 1963 года подвергся аресту по обвинению в «тунеядстве»[943][944]. Хотя Бродский не закончил среднюю школу, он самостоятельно выучил польский и английский языки, и его переводы метафизических поэтов, в частности Донна, оценивались очень высоко.

Фрида Вигдорова понимала, что режим нацелился покарать Бродского за независимый образ жизни, использовав суд над ним для устрашения молодежи. Она отправилась на процесс, происходивший в феврале — марте 1964 года, и сидя в зале суда, отважно вела стенографическую запись всего заседания — запись, которая, потом попав на Запад, привлекла внимание мировой общественности к возмутительному характеру этого дела. Стенограмму заседания Вигдорова показала Эренбургу, советуясь с ним, как лучше вести дальнейшие хлопоты. Благодаря ее усилиям в защиту Бродского выступили три лауреата Ленинской премии — Дмитрий Шостакович, Самуил Маршак и Корней Чуковский. Эренбург также подписал соответствующее обращение. Хотя эти протесты не помешали осудить Бродского и приговорить его к пяти годам ссылки в Архангельскую область, на север, через полтора года ему разрешили вернуться в Ленинград. Международное общественное мнение и мнение внутри страны сыграли свою роль, изменив обычный ход дела такого рода[945].

Эренбург также принял участие в Кирилле Успенском, первом из членов Союза писателей, арестованном после смерти Сталина. Успенский подружился с группой молодежи (куда входил и Иосиф Бродский), собиравшейся у него на дому и обсуждавшей политические вопросы. Автор нескольких книг, ветеран, служивший после войны в военной разведке в Вене, Успенский пользовался большим влиянием в художественной и литературной среде, охотно ссужал друзей и знакомых малодоступными книгами и побуждал молодежь относиться критически к правительству, да и обществу в целом. Затесавшийся в круг Успенского «стукач» сообщил о нем властям, и 19 июня 1960 г. Успенский был арестован в Ленинграде. Узнав об этом, Эренбург вместе с Александром Твардовским и еще одним писателем, Юрием Домбровским, ходатайствовал за Успенского, которого, в конце концов, 31 июля 1964 г. освободили — за год до истечения срока по приговору. Досрочное освобождение Успенский относил на счет умелого вмешательства в его судьбу трех названных писателей.

В начале шестидесятых самиздат приобрел новое качество — все шире стала распространяться насыщенная политикой литература. С освобождением из Гулага миллионов политических заключенных неизбежно появились такие писатели как Солженицын, Гинзбург, Шаламов, не говоря о других, — писателей, подробно рассказывающих о своем лагерном опыте. Солженицыну удалось напечатать «Один день Ивана Денисовича» в Москве. Евгения Гинзбург передала свои воспоминания на Запад, где опубликование ее книги возбудило огромный интерес к судьбе советских женщин, оказавшихся в тюрьмах, лагерях и ссылках по политическим статьям. Долгие годы в заключении провела и последний секретарь Эренбурга, Наталья Столярова, проработавшая с ним с 1956 г. до конца его жизни. Дочь знаменитой эсерки Натальи Климовой, участницы покушения на царского премьер-министра П. А. Столыпина, Столярова родилась в Париже в 1906 году. Она была в дружеских отношениях с Ириной Эренбург, с которой там училась в одной школе. Французская гражданка, Столярова еще девочкой решила, что из любви к России будет жить в Советском Союзе, и в 1935 году начала готовиться к отъезду. Однако в Советском консульстве ей отказались помочь, пока Эренбург не дал ей рекомендацию и поручительство. В 1938 году во время Большой чистки Столярова была арестована и восемнадцать лет провела в лагерях и ссылке. Она была знакома с Евгенией Гинзбург по Бутыркам, и когда Гинзбург закончила свои мемуары, помогла ей встретиться с Эренбургом, побудив его прочесть и воспоминания, которые он высоко оценил. В последующие свои выезды в Европу Эренбург неизменно отыскивал иностранные издания мемуаров Гинзбург и привозил их ей в Москву.

Еще до окончания собственных мемуаров и до личного знакомства с Эренбургом Евгения Гинзбург была среди читателей и почитателей его книги «Люди, годы, жизнь» и 20 марта 1961 года написала ему благодарное письмо:

«Только что дочитала вторую книгу „Люди, годы, жизнь“. И захотелось сказать Вам спасибо <…>

Я лет на 15 моложе Вас. Но все равно — уже скоро конец, тем более, если принять во внимание особенности моей биографии. И вот на последних рубежах, да еще в чужом городе, куда после Севера занесла судьба, так дорога была мне эта нечаянная радость — открыть книжку „Нов. мира“ и вдруг прочесть в ней такое правдивое и настоящее.

Лет в 17–18 я знала наизусть целые страницы из „Хулио Хуренито“ <…> Сейчас я снова по-настоящему взволнована и благодарю Вас за эту работу, за то, что Вы написали о Мандельштаме, о Мейерхольде, о Табидзе и Яшвили, о многих других. Дай Бог, чтобы все у Вас было хорошо и чтобы Вы обязательно дописали эту книгу»[946].

Наталья Столярова чувствовала себя особенно на месте в должности секретаря Эренбурга, получавшего потоки обращений от бывших заключенных. Они нуждались в содействии: одному нужно было помочь с жильем, другому — получить разрешение на прописку в столичном городе, третьему — восстановиться в учебном заведении, чтобы закончить образование. Мало того, что Столярова склонила Эренбурга прочесть мемуары Евгении Гинзбург, ей удалось достать для него экземпляр «Одного дня Ивана Денисовича» задолго до того, как повесть появилась в газетных киосках. (Согласно Солженицыну, Эренбургу «„Иван Денисович“ сильно не понравился», однако на самом деле Эренбург в тех случаях, когда упоминает Солженицына в своих мемуарах, говорит о нем в высшей степени одобрительно[947]). Повседневная работа с таким секретарем, как Столярова, открыла Эренбургу доступ к самиздату, к сведениям о движении диссидентства, которое ширилось и развивалось, сначала при Хрущеве, а затем при Брежневе.

Столярова стала близким другом и важным помощником Александру Солженицыну. Используя свои немалые связи с посещавшими Москву иностранцами, она помогала Солженицыну переправлять микрофильмы его произведений, в том числе «В круге первом» и «Архипелаг Гулаг». Она появляется на страницах «Архипелага Гулага», для которого дала материал по Бутыркам и Сибирским исправительно-трудовым лагерям[948]. Даже после насильного выдворения Солженицына из СССР в 1974 г. Столярова оставалась одной из главных его помощниц, участвуя в распределении субсидий семьям политических заключенных, которые выделял для них Солженицынский фонд.