— Ну вот, — вздохнул Борис, осматривая сцену. — И кто теперь будет достраивать замок? Эти строители вечно бросают работу на этапе «повесить хозяйку на цепи».

В этот момент из тени вышел Лапулус — высокий, худой дворецкий с лицом, напоминавшим недовольную мумию, которую только что разбудили среди ночи. Его истрёпанный фрак когда-то, видимо, был черным, но теперь больше походил на цвет разочарования.

— Потрясающе, — произнес он, разглядывая их сквозь монокль, который тут же выпал у него из глазницы. — Вы прошли все ловушки и остались живы. Как?

— А они что, действительно угрожали нашей жизни? — удивился Василий, смахивая с плеча перо от одной из "смертельных" подушек.

Лапулус замер, его высохшие губы подрагивали.

— …Вы шутите?

— Ну, давай посчитаем, — начал выпускать когти Борис. — Яма с ортопедическими подушками… демон-охранник, который оказался фанатом котиков… батут вместо смертельной пропасти… зеркало, которое сломалось от обаяния…

Дворецкий побледнел.

— О нет.

— О да, — кивнул Василий. — Кто-то явно напортачил с настройками этих чертовски "смертельных" ловушек. Случаем, не подрядчик?

Лапулус схватился за голову так сильно, что чуть не оторвал себе ухо.

— Я убью этого идиота! Нет, сначала заставлю переделать все ловушки! Нет, сначала заморю голодом! Нет…

А в это время Люцилла, всё ещё висящая на цепях, слабо пошевелила пальцами ног.

— Эй, а может, сначала её снимете? — предложил Борис, указывая хвостом на демоницу.

— О, точно! — Лапулус хлопнул себя по лбу, отчего поднялось небольшое облачко пыли. — Я совсем забыл!

Затем он вдруг выпрямился, эффектно распахнул свой фрак и принял позу, которая, видимо, должна была выглядеть зловещей, но больше напоминала статую «Дворецкий с радикулитом».

— Да, вы раскрыли мою ужасную тайну! — провозгласил он, неестественно закатывая глаза. — Я предал свою госпожу и пленил её, чтобы самому стать новым Владыкой Скорби! Му-ха-ха-ха! — Его смех больше походил на приступ астмы.

Василий и Борис переглянулись.

— Ты это видел? — шёпотом спросил Борис.

— Видел, — кивнул Василий. — Он даже бровью повёл для драматичности. Только переиграл.

— Прямо как в тех дешёвых спектаклях, где злодей смеётся «Му-ха-ха» и потирает руки, но забывает, что в руках у него бутерброд с колбасой.

Лапулус нахмурился.

— Я… э-э… слышу вас!

— Ой, простите, — Василий сделал наигранно испуганное лицо. — Мы просто в ужасе от твоего… э-э… коварного плана. Особенно от той части, где ты заковал свою госпожу в цепи.

— Да, прямо мурашки по спине, — добавил Борис, демонстративно почесав за ухом. — А может, ты сначала её снимешь, а потом продолжишь свой злодейский монолог? А то она уже начала раскачиваться, как маятник. Гипнотизирует.

Лапулус зарычал (или попытался — получилось скорее как у обиженного мопса).

— ХВАТИТ! — он резко выпрямился, отчего что-то хрустнуло у него в спине. — Раз уж вы здесь, мне придётся вас устранить! Чтобы никто не узнал правды!

— О нет, только не это, — вздохнул Василий. — Ладно, Борис, давай удирать.

— А почему бы тебе не использовать свои способности? — зашипел кот.

— КАКИЕ СПОСОБНОСТИ?!

В этот момент в голове Василия что-то дрогнуло. Вспышка. Золотые часы… Руны… Пространство, подчиняющееся его воле…

— А-а-а-аргх! — он схватился за голову, споткнулся о собственную ногу и…

ХРУСТ.

Лапулус, не успев затормозить, врезался в него на полном ходу, и что-то твёрдое и тёплое осталось у него в руках.

Наступила мёртвая тишина. Даже Люцилла перестала раскачиваться.

Борис замер, его хвост взъерошился.

Лапулус медленно посмотрел вниз.

В его руках была… рука Василия. Настоящая. Ещё дёргающаяся.

— Ой.

Все разом повернулись к противоположной стене, где Василий, теперь уже без одной конечности, мирно торчал в камнях, без сознания, но, кажется, всё ещё дыша. Его оставшаяся рука судорожно подёргивалась, будто пытаясь что-то написать в воздухе.

— Ну… — Борис почесал нос. — Поздравляю, ты только что установил новый рекорд по скорости увольнения.

Лапулус осторожно потрогал руку, затем посмотрел на Бориса.

— Она… она отрастёт, да?

— О, конечно, — кивнул кот. — Примерно через… ммм… никогда.

Лапулус побледнел так, что его кожа приобрела оттенок выцветшего пергамента. Дрожащими руками он осторожно потрогал оторванную конечность, будто надеясь, что это окажется розыгрышем.

В этот момент цепи, удерживающие Люциллу, натянулись как струны, а затем лопнули с звуком рвущейся ткани мироздания. Все взгляды резко поднялись вверх, где демоница уже парила в воздухе, её серебристые волосы колыхались, будто живые, образуя нимб из жидкого металла.

— Лапулус… — её голос звучал тише шелеста крыльев мотылька, но от этого становился только страшнее. Каждое слово обжигало, как капля расплавленного свинца. — Ты… ОТОРВАЛ ЕМУ РУКУ?!

— Госпожа, я клянусь родовым склепом! — его голос сорвался на визгливую ноту. — Это был несчастный случай! Он сам бросился под меня!

— НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ?! — её смех прозвучал, как звон разбивающихся зеркал.

Борис грациозно отпрыгнул в безопасный угол, прихватив по пути оторванную руку.

— Знаешь, Лапулус, — прошептал он, пока Люцилла медленно опускалась, словно падающий лист. — Я бы на твоём месте уже бежал. Причём не в сторону выхода, а прямо сквозь стены. Желательно в несколько измерений сразу.

Дворецкий метнул взгляд на разъярённую владычицу, затем на торчащего из стены Василия и в его глазах вспыхнуло озарение отчаявшегося.

— …Я увольняюсь! — он швырнул на пол свой монокль (который, к удивлению, не разбился) и бросился к ближайшему витражу, покрытому изображением грешников.

Люцилла даже не шелохнулась, наблюдая, как её бывший дворецкий врезается в стекло и… проваливается сквозь него. Она лишь вздохнула и жестом заставила тени аккуратно извлечь Василия из стены. Его тело безвольно повисло в воздухе, а рука… рука всё ещё сжималась в кулак, будто даже в бессознательном состоянии он готов был драться.

— И как теперь его чинить… — демоница провела пальцами по культе, заставляя плоть временно перестать кровоточить. Её брови сдвинулись в редком выражении растерянности.

Борис подсунул ей оторванную конечность:

— А в старых демонических гримуарах не пишут, что, например, можно пришить золотыми нитями при лунном свете. Или… — он задумался, — на крайний случай, залатать скотчем? У вас же магический наверняка есть?

Люцилла посмотрела на кота так, будто пересматривала своё решение не превращать его в коврик для ног.

— …Иногда я забываю, почему решила терпеть тебя, — пробормотала она, создавая из тьмы подобие носилок для Василия.

...

Перед Василием возник… он сам. Но не нынешний, растерянный и однорукий, а тот, что помнил. Версия из прошлого — с тем же саркастичным прищуром, но с глазами, в которых читалась усталость десяти тысяч лет. Его двойник носил плащ, сотканный из теней, а на руке мерцал странный артефакт — не то часы, не то компас.

— Проснись, — сказал двойник голосом, который звучал как эхо в пустом соборе. — Ты же знаешь, как это делается.

Его рука (целая, невредимая) протянулась вперёд, и пространство вокруг затрепетало, как страницы книги на ветру…

Всего мгновение и вот, двойник Василия восседает в бархатном кресле, которого секунду назад здесь точно не было, попивая что-то дымящееся из хрустального бокала. Золотые часы на его запястье тикали с необычной мелодичностью, словно отсчитывали ритм самой реальности.

— Итак, я — ты, только не такой идиот, — произнёс прошлый-Василий, ставя бокал на появившийся из ниоткуда столик из чёрного дерева. — А это голографическая инструкция на случай, если мои воспоминания исказятся или кто-то сотрет всё важное. — Он демонстративно осмотрел бесформенное облако сознания, в котором пребывал нынешний Василий. — Кажется, сработало как надо.