— А бар?

— Хобби.

Василий задумался, потом понимающе кивнул:

— А, ну тогда логично. У нас в мире людей таксисты так же работают — днём бизнес, вечером руль.

Борис фыркнул:

— Только вот Асмодей, в отличие от таксистов, может стереть тебя в порошок за неправильную сдачу.

— Не напоминай, — вздохнул Василий.

...

Чертог Малины к вечеру того же дня походил не на офис, а скорее укромное место после яростной бандитской разборки. На столе стояли бутылки с чем-то, что светилось в темноте, тарелки с закусками (заказавшая их Малина сказала, что это съедобно, ведь там «просто сильно проклятые оливки»), а сама демоница, развалившись в кресле, поднимала бокал за их первую победу посреди успевшего образоваться беспорядка.

— За «Адвокатов Дьявола»! — провозгласила она.

— За отсутствие долгов! — добавил Василий.

— За мой будущий личный буфет с деликатесами! — мурлыкнул Борис.

Серафина, уже немного освоившаяся, робко подняла свой бокал:

— За то, чтобы Асмодей никогда не узнал, что мы использовали его имя…

Все замолчали.

— …Ладно, за это давайте выпьем в первую очередь, — хохотнул Василий.

Так, их первое дело было успешно закрыто, а где-то в глубинах Ада черти уже шептались о странной команде, которая за один день разорила семь кредитных контор…

Празднование удалось на славу. Пустые бутылки с адским зельем валялись по всему чертогу, Борис мирно посапывал, свернувшись клубком в миске с закусками, а Серафина и Малина, обнявшись, напевали какую-то похабную демоническую песню. Василий полулежал на диване, размышляя о том, как странно устроен Ад — вчера он был душой в мешке, а сегодня уже «успешный адвокат».

И тут — стук в дверь.

Тяжёлый. Нетерпеливый.

— Кто там ещё… — проворчал Василий, с трудом оторвавшись от дивана, и побрёл к выходу.

— Может, клиенты? — прошептала Малина, лениво падая на его место.

Василий даже не спросил, кто там — просто распахнул дверь.

И обомлел.

На пороге стоял Асмодей.

Но не тот величавый, трехглазый владыка, которого они видели в баре. Перед ним был избитый, ободранный подросток с взъерошенными волосами, в порванном плаще и с одним-единственным, налитым кровью глазом. Третий глаз исчез, а вместо могущественной ауры от него веяло отчаянием и дешёвым самогоном.

— Вы… — его голос дрожал от ярости. — Вы… ЧТО ВЫ НАДЕЛАЛИ?!

— Чего? — Василий моргнул, пытаясь собрать пьяные мысли в кучу.

К двери подтянулись остальные.

— Идиоты! — Асмодей ворвался внутрь, хлопнув дверью так, что со стен посыпалась штукатурка. — Как?! Каким образом?! Как вам вообще, нахрен, это в голову пришло?!

Борис проснулся от шума и уставился на него:

— Ты… это… Асмодей?

— БЫЛ! — демон заорал так, что у Серафины дёрнулись крылья. — А теперь я — Асмодей БЕЗ титула, БЕЗ земель и БЕЗ сил! Меня разжаловали до чертенка-подкурсника!

Василий и Борис переглянулись.

— Но… мы всего лишь списали долги Малины. По твоим меркам это же сущий пустяк!

— Пустяк?! — Асмодей схватился за голову. — Пустяк?!

Он глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться, и продолжил уже тише, но с ледяной яростью:

— Может, и был пустяком… если бы не одно «но».

Он повернулся к Малине, его глаз горел, как раскалённый уголь.

— Просто скажи мне, сколько… сколько тысяч лет ты не платила, что там такие проценты?!

Малина замерла. Потом её взгляд стал невинным, как у ангела (что, учитывая её сущность, выглядело подозрительно).

— Ну… — она закрутила прядь волос вокруг пальца. — Парочку?

— СКОЛЬКО?!

— Пятьсот… — она прошептала.

— ПЯТЬСОТ ЛЕТ?!

— …Тысяч.

Чертог погрузился в тишину.

Асмодей просто сел на пол, его лицо стало абсолютно пустым.

— Меня лишили всего. Земель. Титулов. Сил. Оставили только бар. Как «последнее место жительства».

Борис, несмотря на всю серьёзность момента, не удержался:

— Ну, зато теперь твоё дело для души станет главным.

— Даже так, я должен ещё ХУЕВУ ТУЧУ ДУШ ГРЕШНИКОВ ИЗ-ЗА ВАС! — Асмодей снова завопил.

Василий, наконец протрезвевший ровно настолько, чтобы соображать, хлопнул его по плечу.

— Тогда ты пришёл по адресу.

— ЧТО?

— Ты же слышал — мы «Адвокаты Дьявола». — Василий оскалился. — Значит, твоё дело — наше следующее.

Асмодей уставился на него, потом на Малину, потом на Бориса.

— …Вы… вы серьёзно?

— Абсолютно, — кивнул Борис.

— Повесили на меня свои долги, а теперь хотите избавить меня от них?

— Ну… попробуем точно, — Василий задумался. — Для начала скажи — есть демоны покрупнее тебя? Те, чьим именем можно воспользоваться, чтобы отпугнуть тех, кому ты должен?

Асмодей медленно ухмыльнулся.

— Воспользоваться не получиться, а вот договориться вы можете попробовать.

В его глазах снова вспыхнул огонь.

Дело Асмодея было принято в работу.

И снова адская тропа. Ведущая к поместью, куда их повел Асмодей, она была вымощена черными камнями — не просто треснувшими, а разбитыми в хлам, будто поработали кулаки чудовищной силы. Из трещин сочилась густая, тёмная субстанция, похожая на кровь, которая в местах успела засохнуть, но всё ещё пахла горелой плотью и отчаянием. Или это был запах Ада? Кто его знает.

Воздух здесь витал тяжёлый, как непрощённый грех. Он давил на плечи, казалось, лип к коже и шептал что-то невнятное прямо в сознание. Возможно, это были голоса тех, кто до этого пришёл сюда и так и не ушёл.

Василий шагал впереди, напряженный, как струна. Его демоническая сущность, ещё не полностью проснувшаяся, но уже начавшая бунтовать, сжималась внутри него при каждом шаге, словно предупреждая: «Стой. Не иди. Тут смерть». Но Василий шёл. Потому что взялся за это дело, и собирался иди до конца.

Борис, обычно невозмутимый, теперь прижимался к его плечу, шерсть на загривке кота стояла дыбом, усы подрагивали. Всё его кошачье великолепие сейчас, казалось, наполнено какой-то первобытной тревогой, будто он чувствовал каждую каплю боли, пропитавшую дорогу.

И вот Адвокаты дьявола уже стояли у ворот. Массивных, кованых, украшенных шипами, которые, казалось, сделаны из костей пальцев. Ворот настолько высоких, что складывалось впечатление будто они разделяли сам ад на две части и возвышались перед гостями, словно последний рубеж перед безумием.

Но не они заставляли кровь стынуть в жилах.

На перекладине ворот, распятые за руки, висели две женщины. Их тела были искусно изуродованы — не до неузнаваемости, нет. Это было сделано с извращённым вкусом: красота осталась, но её исказили болью. Их длинные волосы, некогда светлые, теперь спутались и пропитались кровью, как будто кто-то специально хотел сохранить образ матери, любимой, святой — и одновременно сделать её символом муки.

Глаза — широко раскрытые, застывшие в вечном страхе, но в них всё ещё читалась боль. Боль, которую нельзя забыть. Боль, которая становится частью тебя, если ты слишком долго смотришь.

А вокруг них, как дымчатые призраки, витали души детей. Маленькие, почти прозрачные, они рыдали беззвучно, их крошечные ручки тянулись к матерям, которых уже нельзя было спасти. И все же они не могли уйти. Скорбь по потере удерживала их здесь, как паутина — мух.

— Что за чертовщина… — прошептал Василий, но его голос сорвался, как будто даже слова отказывались служить ему в этом месте.

Асмодей, стоявший чуть поодаль, смотрел на это без тени эмоций. Его лицо было холоднее зимнего клинка, а взгляд — темнее самой глубокой ямы в преисподней.

— Так демоны любят украшать свои владения, — сказал он сухо, будто рассказывал о дизайне интерьера. — Чистые души, особенно детские, не могут покинуть Ад, если привязаны к чему-то... или к кому-то. Их страдание питает это место. А для владельца — это знак могущества.

Борис медленно провёл лапой по морде, словно пытаясь смыть увиденное.