— И нет, "но это же традиция!" — не аргумент.

...

В дальнем углу разрушенного чертога адвокаты дьявола пытались привести в порядок то, что осталось от офиса Малины.

— Так, окна выбиты, стены в трещинах, архив сгорел… — Асмодей сокрушенно разглядывал руины. — Знаешь, Малина, я начинаю думать, что нам стоило оформить страховку.

— От чего? От стихийного бедствия в виде Василия? — Малина фыркнула, магическим жестом возвращая на место упавший шкаф.

А где-то вдалеке…

…Азариель смотрела на хаос Первого Круга и улыбалась.

...

Прошло всего несколько дней, а новый Ледяной замок Азариель уже возвышался над Первым Кругом, его шпили пронзали кровавое небо, как обнаженные клинки. Здесь не было пышных демонических залов с пыточными камерами — лишь бесконечные зеркальные коридоры, где отражались тысячи ее лиц: воина, узницы, правительницы.

Она стояла на балконе, а пальцы в белых перчатках сжимали край ледяного подоконника.

Три тысячи лет.

Столько прошло с тех пор, как Марбаэль заточил ее, с помощью клятвы, что она принесла. Использовал одолженные ею силы, а после вытягивал все... капля за каплей. Она была его оружием, его сокровищем, его ошибкой.

И тогда появился он.

Человек. Всего лишь человек.

Василий.

Его имя до сих пор обжигало, как раскаленный металл.

Азариель закрыла глаза, и перед ней всплыли воспоминания:

Темнота. Бесконечная, густая, как смола.

Его голос, первый, что нарушил тишину за столетия.

А после она вновь увидела мир.

Заново познала веселье.

Успела завести друзей.

Чтобы снова все потерять...

Ее вновь ждали десять тысяч попыток сбежать. Десять тысяч провалов.

Десять тысяч раз, когда он протягивал руку, даже когда она отталкивала.

Она открыла глаза.

Ледяные стены отражали ее силуэт — высокий, прямой, лишенный слабости. Но только она знала, что под доспехами из вечного инея скрывались шрамы, которые не зажили.

Марбаэль думал, что сломает ее.

Но он лишь научил ее ненавидеть по-настоящему.

Не яростно, не истерично — холодно, расчетливо.

Именно поэтому она заняла его трон.

Не для власти.

Не для мести.

Для исправления.

Каждый списанный долг — это пощечина его памяти.

Каждый освобожденный грешник — капля расплавленного свинца в его пустую корону.

Она повернулась к столу, где лежали отчеты.

Души, освобожденные от вечных мук. Демоны, лишенные права истязать слабых. Лед, сковавший пламя страданий.

Это было ее искупление.

Не перед адом.

Не перед небом.

Перед собой.

Перед той Азариель, которая когда-то поверила, что он может быть чем-то большим.

Она подошла к зеркалу — огромному, идеально гладкому, вмерзшему в стену.

— Ты проиграл, — прошептала она, глядя на отражение, в котором чудились черты Марбаэля. — Но я — нет.

Где-то в глубине замка завыл ветер.

Он звучал почти как чей-то смех.

Ее смех.

Той, что помнила тепло человеческих рук в кромешной тьме.

Той, что больше не боялась быть слабой.

Хотя никогда в этом не признается.

Даже себе.

Особенно — себе.

...

Василий открыл глаза.

Потолок.

Белый.

И трещиной в форме улыбающегося черепа.

— Ну конечно, — хрипло пробормотал он. — Опять ад. Как же я соскучился.

— А вот и наш герой очнулся! — раздался голос справа. — Я уже начал думать, что ты решил проспать очередной апокалипсис.

Василий медленно повернул голову. На бархатной подушке рядом восседал Борис, его пушистый черный кот с глазами, в которых читалась вся мудрость (и цинизм) вселенной.

— Борис… — Василий приподнялся на локтях. — Где мы?

— В гостях у Люциллы. Точнее, в ее "скромном" недостроенном замке. — Кот лениво облизнул лапу. — Хотя, если честно, я ожидал большего. Половина башен заброшена, гаргулий нет, даже классических стонов страдающих душ не слышно. Прямо позор для Владычицы Скорби.

Василий сел, оглядывая комнату.

Просторные покои. Высокие окна с витражами (один почему-то был заменен фанерой). Роскошная кровать с балдахином (если не считать, что одна его сторона провисала, будто ее вешал демон-недоучка).

И никакой Люциллы.

— Где хозяйка?

— А кто его знает, — Борис зевнул. — Исчезла, как твои шансы на спокойную жизнь. Зато оставила нас в этом… "уютном" недострое.

Василий встал, слегка пошатываясь. Голова гудела, будто в ней провели турнир по боям на арматуре.

— Ладно, давай осмотримся.

Они вышли в коридор.

Длинный.

Очень длинный.

С десятками одинаковых дверей.

— О, классика, — пробормотал Борис. — Лабиринт. Потому что просто выпустить нас — это слишком скучно.

Василий потянул первую попавшуюся ручку.

За дверью оказался гардероб, забитый черными платьями.

— Ну хоть выбор одежды есть, — пошутил он.

— Только если ты хочешь выглядеть, как ее траурная коллекция «Весна-Скорбь», — фыркнул Борис.

Следующая дверь вела в ванную.

Огромная купель из черного мрамора.

Пустая.

— Ни воды, ни шампуня, ни даже жутких духов из слез грешников, — вздохнул кот. — Какое разочарование.

Третья дверь оказалась заперта.

Четвертая — тоже.

Пятая…

— Знаешь, мне начинает казаться, что нас водят за нос, — сказал Василий.

— О, поздравляю, ты только сейчас это понял? — Борис присел. — Я ставлю на то, что где-то здесь есть комната с надписью "Выход", которая ведет прямиком в жерло вулкана.

Василий лишь вздохнул и потянул шестую дверь.

За ней оказался…

Еще один коридор.

Тот же бесконечный ряд дверей.

Тот же узор на ковре.

Тот же легкий запах серы и строительной пыли.

— О, сюрприз, — сухо сказал Борис. — Лабиринт внутри лабиринта. Как оригинально.

Василий почесал затылок.

— Ладно, план такой: идем прямо, не открываем больше дверей, ищем лестницу вниз.

— А если лестница окажется иллюзией?

— Тогда придётся ломать стены.

— Наконец-то адекватный план, — одобрительно мурлыкнул Борис.

Они двинулись вперед.

Кто-то явно над ними издевался.

Коридор, который, казалось, должен был когда-нибудь закончиться, упорно не заканчивался.

Стены, украшенные гобеленами сомнительного содержания, представляли собой настоящую энциклопедию демонического хулиганства. На одном полотнище пышнотелая суккуб в позе лотоса демонстрировала асаны, которые не значились ни в одном йога-трактате — разве что в запретном разделе «Камасутры для особо гибких». Рядом висел гобелен с трогательной сценой: юный бесёнок, прикрываясь хвостом, краснел, читая любовную записку, в то время как его рогатая бабушка с укоризной качала головой — судя по всему, недовольная не содержанием послания, а разве что орфографическими ошибками.

Особого внимания заслуживала композиция «Охота на единорога», где вместо традиционных копий и луков демоницы использовали… несколько иные методы поимки мифического зверя. Василий на секунду задержал взгляд на сцене, где розовогривый скакун с глуповатой улыбкой позволял надеть на себя уздечку из кружев, и поспешно перевёл глаза на следующий экспонат.

— А это что за…?

— О, классика! — оживился Борис — Суд Париса, демоническая версия. Только вместо яблока раздора тут…

— Я понял, я понял! — поспешно перебил Василий, наблюдая как три фигуры на гобелене ожесточённо боролись за какой-то фаллический предмет.

— Ну ты хотя бы обрати внимание на детализацию! — не унимался кот, тыкая лапой в вытканные золотом узоры — Видишь, как искусно передана фактура рогов у судьи? И перья на…

— Мне кажется, мы должны сосредоточиться на поисках выхода, — твёрдо заявил Василий.

Еще один гобелен приковывал взгляд неестественной живостью изображения. На нем Люцилла восседала на ложе из сплетенных тел, но в отличие от своего тронного зала — эти тела явно наслаждались происходящим. Ее серебристые волосы обвивали фигуры придворных, как змеи, то лаская, то слегка душа. В одной руке она держала бокал с вином, цветом напоминающим загустевшую кровь, в другой — свиток с поэмой, чьи строчки буквально плавали в воздухе, обвиваясь вокруг ее запястий.