— Эти… адвокаты, — он внезапно понизил голос до опасного шёпота, от которого на сундуках с сокровищами сами собой захлопывались крышки, — они думают, что могут переписать основы адского мироздания? Что их слова и действия сильнее золота?

В зеркале из застывших слёз ростовщиков начали мелькать образы — Василий, подписывающий документы, которые растворяли цепи должников; Борис, играющий с печатями князей как с мячиками; Люцилла, чья тень становилась всё бледнее…

Ариман повернулся к трону, который теперь напоминал гигантский сейф.

— Приготовить мой… особый счёт. Если эти паразиты любят разрушать законы, я дам им такой... Такое древнее правило, которое даже Люцифер побоится трогать.

Дворецкий побледнел.

— Неужели вы имеете в виду… Золотой Эдикт?

Ариман улыбнулся, и его зубы отразились в тысячах поверхностей дворца, создавая слепящую иллюзию бесконечного богатства.

— Когда на кону стоит сама система, даже я готов… инвестировать.

Он щёлкнул пальцами, и с потолка начали падать капли чистого золота, каждая из которых при ударе о пол превращалась в крошечного демона-коллектора.

— Пусть они празднуют победу над Марбаэлем. Скоро они узнают — нельзя отменить долг, который стал частью моего мироздания.

Его глаза вспыхнули, как биржевые графики перед крахом.

— Совсем скоро, я сделаю их души… своими активами.

Где-то в глубине дворца заскрипело перо, подписывающее древний договор. Воздух наполнился запахом горящих облигаций и страха. Ад только что получил нового игрока в войне против адвокатов — и этот игрок никогда не проигрывал.

…

Азариель стояла у узкого окна, за которым бушевал хаос. Ад после падения Князя Упадка больше не был прежним — теперь он напоминал раненого зверя, мечущегося в предсмертной агонии.

— Ты долго молчал, Рыцарь Ада, — сказала она, не оборачиваясь. — И теперь явился, когда всё уже кончено?

За её спиной, в тени, застыла фигура в чёрных латах. Доспехи, изъеденные временем и битвами, скрипели при каждом движении. Глазницы шлема скрывали взгляд, но в них угадывалось что-то нечеловеческое — не демон, не ангел, а нечто другое.

— Кончено? — его голос прозвучал глухо, будто доносился из глубины склепа. — Для тебя — может быть. Для меня всё только начинается.

Азариель медленно повернулась.

— Что ты хочешь?

Рыцарь Ада поднял руку к шлему. Раздался скрежет металла — и забрало откинулось.

Азариель замерла.

Перед ней было лицо, которое она не видела веками. Лицо изгнанника.

Высокие скулы, резкие черты, бледная кожа с мертвенным отливом. Но глаза…

Левый — золотой, как у князя Ада.

Правый — ледяной, как у падшего серафима.

— Ты… — её голос дрогнул.

— Тот, кого отвергли оба мира, — закончил он.

Тишина повисла между ними, густая, как смрад преисподней.

— Марбаэль отказался выполнить приказ Люцифера, потому что его передал я, — прошипел Рыцарь. — Потому что я — ошибка. Пятно на репутации. И когда я вернулся с отказом… меня стёрли.

Азариель сжала кулаки.

— Тебя предали, и я понимаю каково это...

— Нет! — Рыцарь ударил кулаком в стену, и камень треснул. — Люцифер думает, что контролирует все. Он ошибается.

Он снова надел шлем, и его голос стал металлическим, лишённым жалости.

— Я спущусь туда, где правят настоящие чудовища. И когда он вновь обратит на меня внимание…

Он шагнул назад, растворяясь в тени.

— …Я напомню ему, что есть вещи страшнее, чем падшие ангелы.