Она — Владычицей Скорби.

И этот зал — её алтарь.

А они — новое блюдо для жертвоприношения.

И она ждала, когда они попытаются сопротивляться.

Потому что сопротивление делает боль ещё слаще.

И все же Адвокаты дьявола не опустили глаз. Не дрогнули. Не упали на колени. Даже не моргнули. Их лица остались холодными, как лезвия, и такими же острыми.

Битва только начиналась.

И начал её Борис.

Он осмотрел тронный зал — с потолка капала тьма, по стенам стекал страх, а в воздухе плавала магия, будто тяжёлый туман, пропитанный безумием.

— У вас тут слишком душно, — громко чихнул кот, прикрыв нос лапой. — И чересчур много драматизма. — Он ткнул лапой в сторону Люциллы. — Может, перейдём к делу?

Василий кивнул, скрестив руки на груди, его голос был спокойным, но внутри него уже закипала буря.

— Мы пришли, чтобы списать долги Асмодея и объявить его банкротом.

Люцилла закатилась таким звонким смехом, что с потолка посыпались крошечные осколки костей. Каждая из них, падая, шептала имя того, кто когда-то умер здесь.

— О, милые глупцы! — Она вытерла слезу, которая тут же испарилась в воздухе, как будто даже слёзы этой женщины были частью какой-то древней магии. — Я так рада его падению, к которому вы приложили руки, что даже предоставлю вам долгие мучения перед бесславной кончиной.

Адвокаты дьявола синхронно повернулись к Асмодею, как четыре разъярённых судьи, готовых вынести приговор.

— Что ты натворил, раз она тебя так ненавидит? — прошипел Василий, в его голосе звучала сдержанная ярость.

— Не видать нам покровительства, да? — добавила Малина, а её крылья напряглись, как перед ударом.

— Только не говорите, что мы зря рисковали жизнями, — возмутился Борис, его хвост задергался, как метроном в бешеном ритме.

Асмодей почесал затылок, как будто это было подходящее время для задумчивости.

— Ну… возможно, у нас получится все же как-то договориться? Или вернуть мое имущество, что она забрала при расторжении помолвки?

— Имущество? — бросила Малина, сверкая глазами. — У твоей бывшей? Ты и правда жалок.

— Бракоразводные процессы вообще не наша тема, — подметил Василий. — Когда за тобой коллекторы каждый день гоняются не до этого.

Люцилла сладко потянулась, как кошка, готовящаяся к трапезе. Её движения были медленными, завораживающими, словно она знала, что они уже не могут уйти.

— Покровительства не будет, — прошептала она. — Помощи вы не дождётесь. А приняла я вас с такой радостью потому, что…

Её губы растянулись в широкой улыбке, обнажив идеальные клыки.

— …теперь вы все станете частью моего Закона Греха. Пополните коллекцию в виде новых экспонатов!

В воздухе раздался громкий хлопок, как будто реальность разорвалась пополам. Пространство вокруг них исказилось, будто их окружили тысячи зеркал, отражающих не тела, а души. В каждом отражении — их страхи, слабости, скрытые желания.

— Что за Закон Греха? — насторожился Василий, чувствуя, как его внутренний демон начинает биться внутри, как птица в клетке.

— Магическое пространство, милый, — прошептала Люцилла, как будто говорила с ребёнком, который вот-вот заплачет. — Тысячелетиями я буду наблюдать за вашими муками. Ведь все вы — ничтожества, озабоченные лишь собственным удовольствием. Будь вы другими, то и долгов бы не набрали.

— Эй! — зашипел Борис. — Я кот! У меня вообще не может быть долгов!

— А я ангел! — добавила Серафина, вздёрнув подбородок.

— Бывший , — поправила Люцилла с ледяной вежливостью.

Василий вздохнул, как человек, которому уже до смерти надоели демоны, адские игры и бывшая невеста его клиента.

— Ну что, коллеги, похоже, нас только что…

Но он не успел договорить.

Магия Люциллы поглотила их, как волна накрывает песчаный замок — легко, красиво, беспощадно. Пространство рухнуло, и каждый из Адвокатов дьявола почувствовал, как их разрывают на части. Не физически — хуже. Магия Люциллы разрывала их суть, чтобы собрать заново, по своему образцу.

Последнее, что они услышали перед тем, как сознание начало уплывать, был довольный шёпот Люциллы:

— Приятных мучений, мои дорогие должники…

И мир погас. На короткое время. Чтобы потом возродиться снова, обернувшись во тьму. Глубокой, плотной, как смерть без надежды на воскрешение.

Василий очнулся не в теле, а в воспоминании. Не просто картинке — нет. Это было хуже. Это была его жизнь, вывернутая наизнанку, разложенная по полочкам боли и позора.

Он стоял в серой комнате. Серые стены. Серый потолок. Серое небо за окном. Даже лампочка моргала скукой. Он знал это место. Это был его дом. Его прошлое. Жизнь, от которой он убегал, даже не понимая, что бежит.

Скучная. Пустая. Бессмысленная.

Каждый день был копией предыдущего: работа, еда, телевизор, сон. Никаких целей. Никаких желаний. Просто существование. Он помнил, как разрывался между жизнью, которая его убивала, и страхом перед тем, что может быть хуже. Он не знал, чего хочет. Кем быть. Что изменить. Он просто... существовал.

И теперь эта пустота вернулась, чтобы его сожрать.

Люцилла добавила специй.

И его скучная жизнь превратилась в ад.

Стены сжимались, будто живые.

Кровать прогнулась под ним, как гроб.

В зеркале вместо лица — пустая маска, из глазниц которой сочилась густая, тёмная кровь.

А голоса… голоса шептали, проникая прямо в мозг:

— Ты никто.

— Ты ничего не значишь.

— Даже Ад тебя выплюнул.

— Ты не герой.

— Ты даже не демон.

— Ты просто ошибка.

Каждое слово вонзалось глубже лезвия.

Каждая секунда растягивалась в вечность.

Это были не просто воспоминания.

Это был суд.

Тем временем Асмодей, Малина и Серафима висели в невидимых путах магического пространства, будто трофеи на стене охотника. Их силы медленно вытягивались, словно кто-то наслаждался редким вином, смакуя каждый глоток.

Малина медленно открыла рот, наблюдая за мучениями Василия.

— Чёрт… — её голос дрожал от возбуждения. — Я готова кончить прямо сейчас. Чувствую каждую каплю его страха, каждую дрожь… — Она закусила губу, её пальцы судорожно сжались. — Настолько мокро, что аж противно.

Серафима, обычно холодная и невозмутимая, с отвращением отвела взгляд.

— Ты просто тварь.

— А ты — бывший ангел, — Малина оскалилась. — Значит, тоже опустилась до уровня твари.

В глазах Серафимы вспыхнул бледный свет — последние искры божественности, ещё тлевшие в глубине её падшей души.

— Мы должны ему помочь. Он там один. Если не вмешаемся — он сломается.

Асмодей казался спящим: полуприкрытые глаза, расслабленная поза, ровное дыхание. Но когда он заговорил, его голос был ледяным и чётким:

— Пусть мучается. Возможно твоя бездумная "инвестиция" станет нашим ключом к спасению.

Малина цокнула языком.

— Этого бы не случилось, расскажи ты нам все сразу.

— Может быть.

— Ты… ты вообще понимаешь, что мы хотели тебе помочь?

— Конечно. — Его губы дрогнули в подобии улыбки. — Но в первую очередь вы все равно думали о себе.

Серафима напряглась.

— Ты издеваешься? — её голос дрожал от ярости. — Ты, по сути, заманил нас сюда, обманул, а теперь заявляешь это?

— Именно. — Асмодей едва заметно улыбнулся, и в его глазе вспыхнул холодный блеск. — Боль — отличный инструмент. Иногда для мести. Иногда… для пробуждения силы. Когда человек сталкивается со своим самым страшным кошмаром, он либо ломается… либо становится чем-то большим. А гений умудряется совместить в своем плане и то, и другое.

— Ты хочешь, чтобы его душа разрушилась?! — в голосе Серафимы прозвучало отчаяние.

— Нет. — Демон лениво потянулся, будто обсуждал погоду. — Я хочу, чтобы она переродилась.

— Ты…