— Я демон. — Его улыбка стала шире, обнажая острые клыки. — Этим всё сказано.

Малина захихикала, проводя языком по губам.

— Ох, Серафима… Скоро ты всё поймёшь. В Аду не привязываются. Не дорожат. Здесь только используют или делают ставки. Асмодей сделал свою еще до того, как прийти к нам.

Асмодей вздохнул театрально, скрестив руки на груди.

— Именно, поэтому Василий — единственный, кто может дать Люцилле то, чего она хочет. Даже если вы сейчас этого не понимаете… просто доверьтесь.

...

Внизу, в самом сердце Закона Греха, Василий проваливался в пучину своих страхов.

Он снова и снова переживал моменты, когда хотел сбежать. Исчезнуть.

Он видел, как люди проходят мимо, не замечая его. Как друзья забывают его имя. Как мир продолжает вращаться, даже если он перестаёт дышать.

Он был невидимкой.

Он был пустотой.

Он был забыт.

Но вдруг…

Что-то изменилось.

Он остановился.

Взглянул в зеркало.

Увидел свою боль.

Свой страх.

И вместо того, чтобы сдаться…

Он зарычал.

— Нет.

— Я не хочу быть спасителем.

— И не хочу быть героем.

— Мне плевать на эту серую жизнь.

— Мне просто…

— …просто…

— ПОРА КОРМИТЬ КОТА!

Пространство затрещало.

Суть закона пошла трещинами.

Голоса стихли.

Из самой глубины дворца, Люцилла нахмурилась. Она сидела на троне из стонущих душ, её перламутровая кожа слегка мерцала в свете заполненным болью. Она наблюдала за происходящим сквозь тонкие завесы магического пространства — и впервые за долгие века Ада её бровь приподнялась от удивления.

— Что… это? — её шёпот был похож на шорох змеиной чешуи. Пальцы, тонкие и бледные, сжались в воздухе, будто ловя невидимые нити судьбы. — Он… сопротивляется?

Тишина раскололась — её голос взорвался, наполняя пространство яростью и восторгом:

— Я повидала много душ. Многие кричали. Некоторые умоляли. Один даже пел. Но никто не боролся так, как он.

— Такой жалкий, такой слабый… а всё равно дерётся.

— Какая прелестная человеческая душа.

Она поднялась, и её платье — живое, сотканное из маны — зашевелилось, будто чувствуя и предвкушая чужие страдания.

— Если ты хочешь победить Закон, человеческая душа… тебе нужно стать больше, чем просто сильной. Тебе нужно стать чем-то другим.

И Закон Греха сжал Василия в своих тисках с новой силой.

Василия снова поглотил кошмар. Не в воспоминаниях, не в страхах — в аду внутри ада .

Пространство вокруг него стало плотным, как кровь. Стены извивались, как внутренности гигантского зверя. Воздух был тяжёлым, пол — скользким от чего-то липкого и горячего. Возможно, это была его собственная боль, вытекающая наружу.

И тогда они появились.

Демоны.

Маленькие, но безумно изощрённые. Каждый — воплощение какой-то одной формы мучений. Один рвал плоть, другой вытягивал мысли, третий заставлял сердце биться так, что оно хотело разорваться.

Они набросились на Василия, как стая голодных крыс на умирающего.

Первым пришёл демон с лезвиями вместо пальцев. Он вспорол ему живот, медленно, аккуратно, следуя каждому нерву. Кровь лилась, но не по каплям — она вырывалась, будто хотела убежать от хозяина.

Затем пришёл душевный терзатель, с лицом, которое постоянно менялось — то мать, то любимая, то сам Василий в старости. Он шептал ему в ухо, что он никому не нужен. Что он никто. Что он всегда будет один.

Третий — разрушитель надежды. Он показывал Василию картины будущего: где его друзья бьют ножом в спину, где его жизнь становится лишь фоном для чужих историй.

Каждый удар, каждый порез, каждый взгляд — это было больше, чем физическая мука. Это была смерть души.

И в самый отчаянный момент, когда он уже готов был сдаться, когда его сознание начало распадаться, как бумага в огне…

Он увидел.

Гаражи. Серое небо. Почувствовал холодный ветер, который пробирал до костей. И посреди всего этого — кот .

Чёрный, с белыми кончиками лап. Сидит, как ни в чём не бывало, на железном ящике. Смотрит прямо на него. Глаза — не кошачьи, а слишком осмысленные. Слишком глубокие.

Василий тогда только вернулся с работы. Пустой. Усталый.

Для него это был обычный день, как тысячи других. Он даже не заметил кота поначалу. Просто шел мимо.

Но тот мяукнул .

Не просто мяукнул. Это был звук, который разрезал тишину его существования. Простой, но важный. Он был живым.

Он протянул руку. Кот подошёл. Лизнул палец. И впервые за долгое время Василий улыбнулся. Без причины. Просто потому, что кто-то выбрал быть рядом.

Потом он взял его домой. Назвал Борисом.

И с того дня его мир стал чуть ярче.

Воспоминание пронзило его, как молния.

Он понял.

Чтобы выжить…

Он должен перестать быть человеком.

Не стать монстром.

А отбросить то, что делает его слабым.

Сомнения.

Беспомощность.

Веру в то, что можно просто «плыть по течению».

Всё это убивало его.

Всё это делало жертвой.

Если он хочет выйти отсюда…

Он должен стать кем-то новым.

Василий закрыл глаза. Почувствовал, как демоны рвут его плоть. Почувствовал, как душа начинает распадаться. Но вместо того, чтобы сопротивляться этому… он принял.

Позволил умереть части своей человечности.

И в момент...

Тишина.

Темнота.

А потом — вспышка.

Не свет.

Не тьма.

Чёрное пламя, рождённое из принятия, боли и потери.

Изнутри его нового тела начали вырываться тени, которые обвили демонов, сдавили их, разорвали на части. Его плоть заживала, но не как раньше — теперь она была другой.

Более плотной.

Более злой.

Более демонической .

Он открыл глаза.

Их цвет изменился.

Они стали черными, как ночь, с красными прожилками, как уголь, который ещё не догорел.

Он проснулся.

В тронном зале Люцилла замерла.

— Пришел, — прошептала она. — Потрясающе...

Её Закон Греха дрожал.

Пространство трещало.

Души на троне завыли от боли.

И в центре всего этого, из вихря тьмы, шагнул Василий .

И это уже был не тот человек, что вошёл сюда.

Он был другим .

Он был тем, кем стал после смерти части своей человечности.

— Я отказался от страха и сомнений, отказался от боли.

— Теперь я действительно — Адвокат дьявола.

Василий стоял посреди руин тронного зала, его тело покрывали шрамы, но не от пыток — от перерождения. Его глаза теперь горели красным огнём, а вокруг него клубилась чёрная магия, будто живая тень, следующая за каждым его движением.

Он поднял голову и посмотрел на Люциллу. Его голос был низким, хрипловатым, наполненным силой, которой раньше в нём не было.

— Я пришёл сюда говорить как человек. Был заточен как душа. Теперь же буду действовать, как настоящий адский адвокат на языке, который ты поймёшь.

Он разжал ладони — тени заплясали между пальцами, как живые.

— Сначала, я выбью из тебя всю дурь. Потом освобожу друзей.

Люцилла наблюдала за ним, как хищница за жертвой, которая внезапно научилась кусаться.

Её губы растянулись в опасной улыбке. Она медленно встала с трона, её платье из маны заскользило по полу, как волна, готовая поглотить всё на своём пути.

— Какой трогательный монолог, — прошептала она, спускаясь с возвышения. — Но герои, подобные тебе, быстро заканчивают. Особенно когда полагаются на эмоции после обретения истинной силы.

Василий вскинул руку, и из его ладони вырвался поток чёрного пламени, что прожигал реальность. Он ударил в трон, разнеся его на части, освободив души, которые испустили вздох боли и облегчения одновременно.

Люцилла легко уклонилась, её тело оставило после себя мерцающий след, как капля ртути, бегущая по стеклу. В следующее мгновение она уже была рядом, её ноготь, удлинённый до невероятных размеров, рассёк воздух и едва не вспорол Василию грудь.