— Кому теперь до этого есть дело… Общество стало аполитичным сиропом.
— Так было всегда. Толпа, пассионарии и элита — вечная борьба трёх сил. Ты уже в игре, Михаил. Ты больше не зритель. Ты отвечаешь. Даже если захочешь уйти — не получится. Поэтому просто прими это как данность: защищая интересы отечественных корпораций, ты защищаешь страну. Потому что именно они — основной источник благосостояния граждан. И, разумеется, оборонного бюджета. А мир не так спокоен, как кажется.
— Предположим, я согласен сотрудничать в интересах страны. Что же я должен сделать? — спросил Михаил.
— То, что было задумано с самого начала. Нам нужен союз с Домом Леонис и их влияние, чтобы закончить проект. Нам нужно финансирование, тайные поставки компонентов и роботов. Мы, со своей стороны, обеспечим безопасность, энергию и настоящую секретность — не как в Институте, где мы просто наблюдали, а на уровне государственной тайны.
— А взамен?
— Леонис получат доступ к технологии и смогут использовать её в своих интересах — конечно, под нашим контролем. Так или никак. Скажешь, что другие дома начнут что-то подозревать? Ну и пусть. Мы используем энергетический шантаж. Мы позволим им играть на их поле, а они будут вынуждены мириться с тем, что мы играем на своём. Официально Аллиента будет перепрошита, но мы создадим новый ИИ, превосходящий всё, что человек мог себе представить.
— Наивно, — усмехнулся Михаил.
— Что именно наивно? — удивился Скалин.
— Наивно думать, что вы сможете это контролировать.
— Наивно полагать, что мы не подумали об этом.
Михаил молчал. Конечно. Они могли бы всё устроить без него. Но именно он — и такие как он — были заложниками, инструментами контроля. Пока живы и пока им не нашли замену. И сам факт, что вести переговоры должен он, был политическим жестом. Сигналом. Ходом козырем.
— Ладно, я согласен.
— Ну что ж. Тебя подвести?
— Нет, прогуляюсь пешком.
— Давай, мирись со своей ненаглядной, — подмигнул Скалин и сел в электромобиль, сорвавшись с места на ручном управлении.
— Понторез, — подумал Михаил и направился к дому, размышляя по дороге, насколько искренни его чувства в ситуации, когда личные интересы и давление обстоятельств так тесно сплетены. Он пообещал себе: он выполнит это задание — и скажет «стоп». Освободится. Хотя понимал, что это наивно. Но только в этом было хоть какое-то значение. Хоть какой-то смысл. Смысл, который он так нещадно искал — и который ускользал из-за цепей давящих его шею обстоятельств.
Анна встретила его холодно, но выслушала. Михаил объяснился как мог, придерживаясь официальной версии следствия. В этой версии он выглядел жертвой обстоятельств, а свои тайны он легко оправдывал тем, что не хотел вовлекать её и её семью.
Теперь всё кончено. Суд завершён. Он свободен. И хотя это было лишь частично правдой — Анна его простила. Все её подозрения, тревоги и страхи нашли рациональное объяснение. Но Михаил знал: её пугали не только факты, а зияющая в его душе пустота, пожирающая их близость. Пустота, которая влекла его туда, куда другие боялись даже взглянуть.
Она боялась его тени — зеркального отражения её собственных страхов. Анна жила в мире грёз и уюта, в ореоле родительской заботы, финансовой стабильности, слуг, гарантий. Ей был чужд мир системы Гейтс, мир политических интриг, столкновений с бездной, внутренней борьбы и предельного напряжения. Она хотела, чтобы всё было просто и хорошо. Как было в ее жизни всегда.
Но её всегда влекла жажда приключений, противостоящее пресности и безвкусности законсервированого существования. Это влечение, противоречило её страху перед настоящей действительностью. Всё это Михаил понял, только поговорив с ней так, как не разговаривал никогда. Потому что жизнь его висела на волоске. И в этот момент ему вновь показалось, что они поняли друг друга и всё будет хорошо.
ихаил остался в доме Анны, пока через несколько дней не вернулась Элен. Отец, хоть и встретил Михаила радушно, с разговорами не лез — общались они пространно, о политике, философии и делах, но не особенно предметно и недолго.
По возвращению Элен Михаил передал предложение. Она по-матерински взъерошила ему волосы и только сказала:
— Молодец. Хорошая работа. Подожди немного — сейчас этот шум осядет, и мы присмотрим тебе место.
Но Михаила это волновало мало. Он просто хотел покоя и обозначил Элен свои планы.
— Что ж, — сказала она. — Будь по-твоему. Я сделаю так, чтобы тебя не трогали. Пусть это будет частью нашей с тобой сделки.
Михаил вернулся к своей обычной жизни, с лимитом в 100 Гейтс. Размышлять о смыслах он больше не хотел, начав играть в VR-игры. Со временем к нему вернулась Анна, и на полгода Михаил погрузился в прелести простой, спокойной жизни.
Всё произошедшее с ним начинало казаться странным сном — вымыслом, который он сам себе придумал, чтобы занять ум. Будто он просто заигрался и на время сошёл с ума. Но он знал — всё это было правдой. И рано или поздно правда вновь его настигнет. Он жил с этой тревогой — иногда просыпаясь среди ночи, ловя себя на том, что ищет признаки внешнего наблюдения. Но всё было спокойно.
Он и Анна проводили почти всё время вместе. Гуляли, играли, ходили на концерты. И часто Михаил чувствовал себя по-настоящему счастливым. Настолько счастливым, каким не чувствовал себя никогда.
Постепенно у Анны и Михаила появились друзья, с которыми они периодически проводили время вместе. Михаил не особо тянулся к другим людям и не умел быть душой компании, но Анна компенсировала этот недостаток. Она наполняла его жизнь смыслами, о которых он раньше и не подозревал: живое общение, красота момента, музыка, яркие эмоции. Всё то, за что он когда-то её полюбил, вновь вернулось в их жизнь.
Где-то в глубине сибирской тайги, среди молчаливых елей, стремительно возводился Гигантский Резонатор. Строительство шло в авральном режиме — сроки были сжаты, и времени на раскачку не оставалось.
Мэтью редко следил за Михаилом — ег осеансы удалённого просмотра стали формальностью. Ему уже не нужно было понимать, что чувствует и думает Михаил. Это больше не имело значения. Всё было решено. Неизбежно. Точка невозврата пройдена, хотя почти никто в мире ещё этого не осознавал.
Судьбы миллиардов людей, не зная того, стекались в одну точку — к месту, чьё значение ускользало от большинства. Разведки всех крупных держав активизировались, пытаясь понять назначение комплекса, способного потреблять столь колоссальное количество энергии. Некоторые страны даже недвусмысленно намекали на возможность войны, если объект будет запущен без международного контроля.
Факт самого существования такого проекта под грифом «совершенно секретно» пугал многих в мировом правительстве. Но Сибирская тайга всегда хранила свои тайны, и оспаривать её молчание международному сообществу было непросто — слишком уж древней была эта традиция.
Политический шум нарастал. Сроки запуска неумолимо приближались.
Михаил пока ничего об этом не знал. Но чувствовал: его покой ненадёжен, а счастье — недолговечно. И потому любил Анну. По-настоящему. На все свои скромные сто гейтс.
Глава 18. Храм
Первое полугодие после судебного процесса Михаил был почти счастлив, даже больше, чем в первые дни их знакомства. Судебные разбирательства, длившиеся ещё полгода, кончились для сотрудников Института наложением административных штрафов, домашними арестами и запретом занятия должностей в сфере науки и технологий, то есть — практически запретом где-либо работать. Формально во всём был виноват Мэтью и его команда хакеров. Ему грозил реальный арест и принудительные работы в изолированных северных районах Сибири, Антарктиды или на южных ресурсных аванпостах России в странах Африки. Незавидная судьба.
Отсутствие обязанностей, удалённость от прежней жизни и возможность просто быть рядом с Анной казались чем-то невозможным — вроде коротких каникул, которые вдруг оказались бесконечными. Они ложились и просыпались поздно, о всём заботилась София. Михаил часами слушал, как Анна рассуждает о снах, прошлых жизнях и интуиции, а затем они шли гулять — вдоль канала, через крыши, в пустынные скверы за куполами. Михаил ловил себя на том, что улыбается без причины. Его тревога будто сместилась вглубь — он больше не слышал её, только чувствовал, как она дышит где-то в подвале сознания.