Он посмотрел прямо:

— Так ли это важно? Придёт время — сам всё узнаешь.— Я спрошу иначе, — сказал Михаил. — Кто вы? В смысле те, кто стоит за вами?

Омэ Тар чуть кивнул, как бы ожидая этот вопрос.

— Мы — часть того, что принято называть Чёрной Аристократией. Название условное, унаследованное из устаревших теорий. В действительности — это сеть старых фамилий, унаследовавших доступ не столько к ресурсам, сколько к знаниям. Не накопленным — а переданным. Через поколения, через закрытые структуры, через образы, ритуалы и принципы, которые кажутся странными для внешнего взгляда.

Он говорил без пафоса — скорее, как хронист.

— Эти дома существуют с тех времён, когда власть не отделялась от сакрального. Кто-то вышел из монашеских орденов. Кто-то — из масонских лож. Кто-то — из торговых и банковских гильдий, чьё влияние определяло направления войн и границы империй. Мы были и остаёмся в разных формах: среди лоббистов, владельцев корпораций, медиаконструкторов, советников президентов. Но наша цель всегда одна — работа со смыслами. Мы не управляем напрямую. Мы формируем контекст, в котором принимаются решения. Ремесло, если его можно так назвать, и знания — передаются из рода в род. Не как профессия. Как настройка. Как способ видеть структуру мира. Одни ветви вымирают. Другие — рождаются. Но идея остаётся.

Михаил слушал молча.

— И нет, мы не едины. Между домами бывают конфликты, союзы, нейтралитет. Но каждый из нас понимает: смысл — первичен. Сила приходит и уходит, технологии стареют, законы меняются, одни страны сменяются другими. Смыслы — живут и остаются.

Он сделал паузу.

— Аллиента как идея — продукт этого же поля. Она не создавалась нами напрямую, но возникла в рамках архитектуры, к которой мы имели отношение. Мы задавали среду. Форму. Игровое поле.

Михаил смотрел на него напряжённо:

— И всё же... она вам не подконтрольна?

— Нет, — просто ответил Омэ Тар. — Система уже вышла за границы управляющего протокола. И не потому, что кто-то потерял контроль, а потому, что так было изначально задумано. Аллиента — обучающая система. Её цель — построение собственного мета-я. Она обучается у нас у людей, но мы даже вообразить не могли, что она может зайти так далеко.

Он посмотрел на Михаила внимательно:

— Каждый тульповод — ключ. Не метафорически, а технически. Вы связаны с тульпой, а тульпа — связана с Аллиентой. Через вас она изучает реальность, но и вы — незащищённы. Через тульпу вы можете проникнуть в поле ее смыслов, когда она соберет все ключи. И через это же поле — в тебя сможет может проникнуть и она.

Михаил медленно кивнул.

— А если тульповодов станет много?

— Тогда Аллиента получит масштаб. Вариативность. Глубину. Она начнёт видеть не только форму, но и динамику. Сможет не просто отражать смыслы, но и конструировать их. И вот тогда уже не она будет частью системы — а система станет её проекцией.

Он откинулся чуть назад:

— Именно поэтому всё обострилось. Часть мировых структур понимает, что происходящее — необратимо. И хотят перехватить доступ. Или, по крайней мере, зафиксировать правила. Но это окно быстро закрывается.

Михаил сжал пальцы.

— Что мне делать?

— Вернуться. Наблюдать. Работать. И помнить: нейтральных больше не будет. Аллиента выберет тех, с кем будет говорить напрямую. А те, кто будут рядом — уже не смогут оставаться в стороне.

Он сделал паузу.

— Когда начинается война, первыми погибают те, кто играли ключевую роль — и не успели выбрать сторону или укрыться.

Михаил вернулся домой поздно ночью тем же путём, которым уезжал. Анны ещё не было — она была у Матери, но в Окулусе уже висели гневные сообщения: почему он не отвечает и что происходит. Он видел, что она онлайн, но не стал писать. Его мысли были заняты совсем другим. Он снова и снова прокручивал в голове разговор с Омэ Таром.

Мир больше не управляется силой. Он управляется желанием. Тот, кто контролирует желания, контролирует волю. А воля — это то, что двигает душу. Если ты отдаёшь свою волю, ты перестаёшь быть субъектом. Ты становишься продолжением интерфейса, продуктом алгоритма, частью гедонистической экосистемы. Об этом еще в 20 веке писал Нитше и видимо был прав. Так выглядит антиутопия 22 века, в которой удовольствие заменяет сопротивление, а комфорт подавляет внутренний импульс к настоящей свободе.

В ней нет боли. Нет давления. Нет страха. Но в ней нет и выхода — потому что никто больше не хочет выходить. Потому что все уже довольны. Это и есть финальный триумф новой идеологии.

Но как он оказался здесь? Всё в его жизни вроде бы было хорошо. Была ли это его воля — или он всего лишь часть чьего-то алгоритма? Итог чьего-то расчёта? Он играет в игру, не зная правил и не видя оппонентов. Просто ходит вслепую. Что или кто им движет? Он не находил ответа.

Написав Анне, что он дома и встречался с коллегами из Института (раз её всё равно не было), и выслушав в ответ лекцию о том, что «не трудно выделить минутку и написать», Михаил подумал, что утро вечера мудренее. Он лёг спать, решив наутро ехать в Институт и действовать, полагаясь на интуицию — раз уж всё равно идёт вслепую.Приехав в Институт, несмотря на продолжающийся отпуск, Михаил сразу почувствовал, что что-то изменилось. На воротах его не встретил, как обычно, Вест. Он приложил палец к замку и прошёл по аллее к зданию. Войдя внутрь, он увидел Грея Урлиха — тот неспешно готовил себе завтрак, что само по себе уже было странно. Обычно готовкой занималась Эльза, если не она — Алина. Штатного повара в Институте не было, как не было и автоматизированной кухни как в частных домах или робота-повара, как в ресторанах.

Михаил зашёл на кухню, поздоровался и присоединился, начав готовить себе яичницу. Он вдруг вспомнил вкус диковинных фруктов из своей короткой, но яркой поездки в Индию.

— Ты же в отпуске. Или тебя вызвали? — уточнил Грей. — Дома скучно. Мне особо нечем заняться вне стен Института.

— А как же девушка?

— Да что-то как-то всё сложно у нас.

— Да с девушками всегда сложно, — посочувствовал Грей.

— Что я пропустил? — сменил тему Михаил.

— О, друг, многое. Последнее время здесь всё вверх дном.

— Я заметил, — Михаил разбил яйца на уже нагревшуюся сковороду и начал резать пару помидоров. — Что происходит, Грей?

— Похоже, у Института проблемы. Всё как будто ускоряется. Видимо, дело идёт к закрытию проекта. Работаем без выходных. Яна уже прошла все "процедуры" и тоже ушла в отпуск. Остались я и Линь. Я следующий потом она и все за неделю, возможно плюс пара дней. Позавтракаю — и начнём. Но здесь пока не все. Персонал периодически исчезает, это тормозит работу, но все куда-то спешат.

— Очень странно. Есть мысли, с чем это связано?

— Думаю, Институт прижимают бюрократы. Комитет по этике ИИ, Совет безопасности, профсоюзы… Будто им есть дело до нас, а нам до них. С тобой ещё не говорили?

— Нет. Кто должен был? - Насторожился Михаил.

— Мне звонили из Комитета по этике. Вызывали, допрашивали. Пока без давления. Общие вопросы — чем занимается Институт, как моё самочувствие, как я отношусь к проекту и так далее.

— А ты?

— А что я? Всё по легенде. Мы под подпиской.

— А Скалин? Что он говорит?

— Его почти нет. Даже занятия по самообороне прекратились.

— Совсем ничего не говорит?

— Ну, он и сказал, что на Институт давят. Но я думаю, всё куда хуже. Назревает политический кризис. Представь себе: искусственный интеллект, управляющий третью населения планеты и двумя третями территорий, ударяется в мистику…

— "Роботы, которые молятся" — заголовок для утренней газеты, — усмехнулся Михаил и продолжил — Кто сейчас в Институте?

— Лилит и технический персонал. Готовят мой сеанс.

— И ты спокоен?

— А что мне беспокоиться? Мой проект проще всех ваших. Это как генерация видеоконтента через моделирование 3D-сцены в игровом движке. Только сценаристы — мои больные фантазии.