Чтобы отвлечься, Михаил занялся привычными делами: интеллектуальные игры в Окулус, просмотр новостей, затем неспешная прогулка по парку рядом с домом. К вечеру он оказался у знакомого пруда. Вода играла отражениями закатного света, а чувство нереальности от утреннего сна снова захлестнуло его. Странно, но ему уже не было дела до дневного лимита или накопленных гейтсов. Баланс за день вырос всего на 0,5 Гейтса, в основном за счет процесса прохождения собеседований, остальное время работала София.

Вернувшись домой, Михаил бросился на кровать, устало глядя в потолок. София включила расслабляющую музыку, но он попросил её выключить и не беспокоить, пока не поступит ответ. Часы текли медленно, солнце давно скрылось за горизонтом, а телефон оставался безмолвным.

«Побочные действия: депрессия, потеря аппетита, смерть», — усмехнулся Михаил, припоминая ироничные предупреждения Лилит. Он вернулся к своим подборкам материалов по теме смысла жизни, решив избавиться от вторичных источников. Оставив только работы первооткрывателей, Михаил добавил в библиотеку сборник религиозных и эзотерических текстов с пояснениями. Теперь в статусе не было противопоказаний — доступ к загрузке через нейролинк был открыт.

Интересно, когда я был уверен в своем здравии, меня сочли больным, а теперь, когда ясно, что я не в порядке, меня воспринимают как здорового. С этими мыслями Михаил активировал загрузку и погрузился в полудрему. Цифровые страницы, образы и схемы мелькали перед ним, загружаясь прямо в подсознание. Кадры сменялись стремительно, но он знал, что вся информация сохранится и всплывет при необходимости, словно по запросу в поисковике. Впереди оставалась классификация материала и его структурирование, но объём оказался куда меньшим, чем он предполагал: основополагающих трудов на тему смысла жизни было гораздо меньше чем если бы рассматривался схожий аспект психологии и уж тем более какая то техническая тема, в этой сфере преобладали компиляции старых идей и большинство трудов не несли новой информации.

Странно, но почти все отсылки к первоисточникам вели к религиозным концепциям, подавлявшим даже статистические выкладки и научные гипотезы. Независимо от языка и контекста, ключевые труды в той или иной форме сводились к христианству или древнеиндийским ведам. Попытки осмысления этих учений вне религиозной догматики встречались редко и почти всегда воспринимались как маргинальные. Давняя вражда между наукой и религией, уходящая корнями в эпоху модерна, сохранялась и в XXI веке, вплоть до момента, когда научное сообщество фактически отказалось рассматривать мистический аспект человеческого сознания как предмет обсуждения. Это стало концом не столько религиозных моделей, сколько способности науки к символическому мышлению.

Прежняя вражда с верой отучила исследователя пользоваться языком метафоры, вытеснив из научного обихода всё, что не поддавалось формализации. Даже такие понятия, как «смысл» или «вдохновение», стали нежелательными — их считали субъективным шумом, мешающим чистоте измерений. Однако именно этот «шум» и был тем, что удерживало личность в непрерывности.

Парадокс заключался в том, что человек оказался лишён слов для описания главного. Жизнь — продолжалась, но мотивация растворялась в функциональности. Нейросети превосходно решали прикладные задачи, но сами не знали зачем. Человек всё чаще чувствовал то же самое.

К 2090 году стало очевидно, что без символического слоя мышления невозможно сформировать устойчивую психику. Образы, ритуалы, личные мифы вновь начали рассматриваться как структурные элементы ментального ядра. На стыке психологии, лингвистики и когнитивных наук возникли новые школы — они уже не боролись с религией, но и не становились её продолжением. Это была третья форма — надсознательная. В ней Бог заменялся Замыслом, вера — целевой направленностью, а откровение — просветлённым моделированием. Но все это только начиналось и было далеко от каких любо заключений по существу вопроса.

День подходил к концу, а вопросов становилось больше, чем ответов. Спать не хотелось, несмотря на рекомендации после загрузки. София молча поддерживала его состояние. Наконец, он решил поужинать и заговорил первым: — Как думаешь, почему она не отвечает? — Не переживай, Мишель. Может, она просто занята или устала. Завтра обязательно ответит. — Спокойной ночи, Софи.

София редко называла его «Мишель» — в этих словах звучала особая близость, напоминание о детских ритуалах и играх. Михаил ощущал, что любит её, пусть это и была проекция его любви к матери. Как ни странно, этот факт оставался неизменным.

Проснулся Михаил ближе к полудню, проигнорировав будильник. София не стала его будить, понимая важность отдыха после загрузки. Первым делом он проверил сообщения. София оказалась права: Анна принесла извинения за задержку, объяснив, что из-за работы без доступа к интернету ей было сложно ответить. Ей очень понравилась идея, и она была готова участвовать.

Любопытство узнать больше о её работе Михаил решил отложить на потом. Он вкратце поделился концепцией выставки, и Анна сразу же заинтересовалась. В тот же день София забронировала недорогой зал на окраине города. Все трое — Михаил, София и Анна — быстро приступили к рассылке приглашений и публикации анонсов. Всё шло гладко: горожане с энтузиазмом откликались на возможность поучаствовать в оригинальном офлайн-мероприятии. Онлайн-сообщества давно вытеснили подобные живые встречи, а открытые мероприятия были редкостью. Михаил и Анна договорились, что выставка будет площадкой для авторов, а нее лично и это произвело должное впечатление, позволив привлечь множество авторов, которым не пришлось бы быть в чье-то тени.

София предостерегла:

— Такой формат может привлечь странных людей. Не стоит ли ввести отбор участников? Михаил задумался, но быстро отклонил предложение.

— Суть в спонтанности! Чем меньше формальностей, тем больше правды.

— Ты не так хорошо знаешь людей, как я, — заметила София. — Не думаю, что нас посетят отказники, хакеры или террористы. — Всякое может быть. Я могу проверить каждого.

— Нет, не надо. Даже если ты уже это сделала, пусть это останется нашей тайной, хорошо?

— Конечно! Я всегда на твоей стороне.

— Вот и отлично! Спасибо, Софи. Давай уложимся с приглашениями в три дня. Это отсеет тех, кто долго раздумывает.

Михаил не заметил, как увлекся и забыл обо всем, даже еде. Его глаза горели от энтузиазма. Баланс гейтсов пополнялся быстро и так же стремительно расходовался на организацию. София понимала: её “брат” обрел тот самый смысл, который так долго искал в тот же день когда задал свой вопрос, хотя сам этого еще не осознавал. Но людям не нравилось, когда машины направляли их действия, и ИИ это прекрасно знали. Людям же не обязательно было об этом догадываться.

Фотовыставка произвела настоящий фурор. Гостей было так много, что зал порой едва вмещал всех, наполняясь шумом голосов и энергией новизны. Запрет на гаджеты и искренний натурализм работ придавали событию особую атмосферу — что-то между камерным перформансом и актом гражданского неповиновения. Экспериментальный формат, организованный новичками, привлёк как искушённых ценителей, так и любопытствующих, жаждущих редкого опыта.Важную роль сыграла мать Анны: активно участвующая в благотворительных и культурно-социальных инициативах, она использовала свои связи в гуманитарной среде и неформальных творческих кругах, чтобы придать событию широкое и уважительное звучание. Благодаря её поддержке выставка получила неожиданный резонанс. Публика оказалась настолько разнообразной, что казалось: само общество, давно расколотое на фрагменты, собралось в одном месте.

Анна изящно маневрировала в этом море людей, словно дельфин в водной стихии. Она любила внимание, но избегала быть в центра всеобщего восхищения, предпочитая личное общение с каждым. Её мягкая, но уверенная манера мгновенно располагала окружающих. Её зона экспозиции, как и у других участников, была посвящена своей теме и не была самой популярной, что ее ни капли не печалило, а наооборот избавляло от необходимости много говорить. Каждому автору досталось своё пространство и тема, чтобы никто не затмевал остальных. Это создавало атмосферу равенства и взаимоуважения.