— Почему ты не просыпаешься? Тебе снился кошмар? — встревоженно спросила София, на её лице отразилась гиперболизированная мимика, свойственная ИИ второго поколения. Михаил задумался: как это повлияло на его восприятие мимики живых людей? Естественная, не яркая мимика казалась ему не выразительной, сухой и отчужденной. Опредленно это нельзя было считать нормальным.

— Да, мне снился странный сон, — ответил он, вспоминая сны во сне. — Было ужасно, будто я умер и не мог проснуться.

— О нет! Ты ещё, вероятно, спишь, — укоризненно сказала София, и её облик плавно трансформировался в молодую версию его матери — жизнерадостную, романтичную девушку в летящем платье. Мать любила шумные компании, свободный дух, жизнь, полную приключений — всё, что не совместимо с сидением дома и воспитанием сына.

Он с ужасом распахнул глаза. Перед кроватью стояла София, с привычной, неподвижной улыбкой, застывшей на лице-маске. Щипать себя, проверять мировые события, ощупывать запахи — всё казалось бессмысленным. Если запутаться в петле снов достаточно глубоко, разве есть разница между сном и явью?

— Михаил, просыпайся! Вставай давай ленивая ты жопа! — её голос напоминал шутливый упрек, и он улыбнулся.

— Ого, София, это что-то новенькое, — усмехнулся Михаил и посмотрел на время, решив не тратить больше ни секунды на сомнения. Такси уже ждало у входа. Бегун, которого он видел во сне, снова промчался мимо. Михаил, проверяя реальность, вообразил, что его догоняет красивая девушка, но ничего не произошло. С облегчением он сел в такси.

По дороге Михаил задумался о Софии. Он никогда не модернизировал её с тех пор, как умерла его мать — оставил всё как есть, словно зафиксировав в её образе последнюю опору. София была для него другом, сестрой, теневой семьёй, которая осталась, когда другие ушли. Где бы он был без неё? Закрылся бы в изоляции, как мать, растворившаяся в искусстве и утопиях? Или, как отец, ушёл бы в работу и в конце концов сбежал в коммуну, когда рухнул привычный порядок?

По линии матери не осталось никого. Она происходила из семьи театральных педагогов: дед преподавал историю театра, бабушка вела молодёжные студии. Их идеалы — сценическое слово, живая речь, культурная идентичность — казались устаревшими уже при жизни Михаила. Всё это погибло не столько в Мировой войне, сколько в системе, где эмоциональность вытеснялась алгоритмами. Отец редко говорил о своей матери, инженере, и отце — депутате восстановительного комитета. Только однажды, в детстве, Михаил слушал, как бабушка по отцу рассказывала о послевоенных тяготах и мобилизации. Но тогда он был слишком мал, чтобы понять, чем жила эта семья — они были не теми, кто выражает себя словами. Уже тогда он был «подключён», а потому не мог быть в том мире по-настоящему своим.

Кем они были — мать, отец, дедушки, бабушки? Он знал их фрагментарно: культура, инженерия, служба, сцена, обязательство, бегство. И всё это каким-то образом привело к нему — философу без кафедры, ребёнку машин и людей, метису между двумя эпохами. Возможно, их история и есть тот ключ, через который он сможет понять себя. Только вот — зачем? И если отец ещё жив, как его найти среди тысяч комунн и что он вообще хочет у него спросить?

Собеседования не оправдали представлений о «настоящей» работе. На первом ему предложили подписать контракт с последующей отправкой в периферийные зоны для работы в центре адаптации мигрантов. Интервью вел пожилой мужчина лет пятидесяти, с внешностью бывшего военного. Он говорил о мигрантах без особого уважения, но с напором подчеркивал важность культурной адаптации и преодоления эффекта долины смерти среди вновь прибывших. Однако уезжать Михаил не планировал, и, после раздумий, отказался.

Второе собеседование проводил робот. Оно оказалось даже не предложением работы, а скорее занятостью с повышенными коэффициентами. Это была деятельность, которую в прежние времена выполняли роботы, но теперь отдавали людям — просто чтобы занять их дворники, уборщики, администраторы, продавцы, доставщики. Михаила такая перспектива не заинтересовала, и робот, по-человечески вежливо, посоветовал снизить ожидания или попробовать открыть свой бизнес через центр поддержки частного предпринимательства.

Михаил вспомнил об обещании, данном Анне. Выставка казалась хорошей возможностью впервые погрузиться в мир реальной, пусть и символической, занятости — сделать шаг в сторону бизнеса, даже если это была всего лишь культурная инициатива. Вежливо поблагодарив за собеседования, он отправился домой. «Похоже, не всякая работа мне подойдёт», — размышлял он.

Предложений, не требующих специальной подготовки, больше не было. В обществе ценились человеческие услуги — людям по-прежнему нравилось есть еду, приготовленную руками повара, ходить в театры с живыми актёрами, посещать парикмахеров и стоматологов из плоти и крови. Но в повседневной инфраструктуре человечность давно утратила значение. Кому какое дело, кто собрал автомобиль, кто доставил еду, кто убрал улицы или обслужил электростанцию? Машина делала это дешевле, быстрее и надёжнее. Всё, что создавал человек, стоило слишком дорого — не только в гейтсах, но и в оправдании его присутствия и не казалось Михаилу настоящим.

Специалисты трудились по 4-6 часов всего 3-4 дня в неделю. Все остальное время люди занимали себя отдыхом, саморазвитием и развлечениями. Разработка программ требовала совсем другой подготовки, а Михаил понимал, что его стремления слишком абстрактны. «Что если дело не в выборе профессии, а в бессмысленности всего происходящего?» — задумался он.

Если любая специальность не подходит, а имеющаяся не нужна - то какая и зачем ,если все необходимое уже есть? Просто загрузить знания парикмахера, повара или долго учится на врача - останется та же пустота, может дело просто в этом? Нет проблем, нет обязательств, нет чувства долга и страсти к переменам - нет мотивации. Так все устроено?

По дороге обратно, не поддаваясь разочарованию в самом себе Михаил переключился на воспоминания короткого разговора в парке, легко и непринужденно начавшегося и столь же легко закончившегося. се это резкая череда событий не могла быть случайностью. Столько лет, не происходило ровным счетом ничего и тут вдруг жизнь завертелась бешеным водоворотом?! Может ли быть это случайностью?

Дофамин, кортизол, адреналин — тело реагировало, а баланс гейтсов пополнялся. Но важен ли он на самом деле? «Пересмотрев цели, я иду в свободное плавание», — Михаил улыбнулся. Независимость манила больше, чем стабильность, его захватывал дух приключений со свойственной ему непредсказуемостью и он отдавал себе в этом отчет.

Он активировал Окулус и написал Анне: «Привет! Хотел бы обсудить подготовку фотовыставки. У меня есть кое-какие идеи. Как тебе?»

Конечно, идей пока не было, но он не хотел терять время зря. Поделившись мыслями с Софией, он вернулся домой, и вскоре у них появились концепции. Анализируя социальные профили Анны, София предложила интересный формат мероприятия: вечер без гаджетов, выставка пленочных снимков, отключение от цифровой среды. Михаил одобрил.

— «В моменте» звучит ли? — предложила София.

— Банально, но точно, — ответил Михаил. — Пока оставим так.

Список гостей оказался обширным: пленочная фотография, ее история и пересечение с современной живописью, похоже, находила отклик как среди пролетариев и специалистов, так и в среде немногочисленных гостей акционеров.

К вечеру все детали проекта были окончательно проработаны: выбрано место для выставки, создана страница в социальных сетях, составлен список публичных страниц и интернет афиш для размещения анонса. Теперь оставалось лишь дождаться ответа от Анны. Михаил не решался позвонить — это показалось бы слишком навязчивым. Вместо этого он просто ждал, улавливая нарастающее беспокойство и подавляя страх перед возможным отказом.

София оценила проект как перспективный и получила одобрение от других ИИ, что могли оказать поддержку в внутри рекомендательных сетей. Многие агенты ИИ вели свои блоги, что открывало отличные возможности для бесплатного продвижения. Однако без участия Анны затея не имела смысла. Михаил смотрел, как день неумолимо движется вперед, но ответа так и не получал. «Возможно, для неё это был всего лишь интересный разговор», — мелькнуло у него в голове. Но что оставалось делать, кроме как ждать?