— Тогда зачем ты вообще со мной? — вырвалось у него. — Если я камень, если я холодный. Почему выбрала меня?

— Я не знаю, — ответила она. — Наверное, это была ошибка. Я хотела близости, тепла. А получила стену.

На секунду наступила тишина. Он чувствовал, как внутри у него всё сжимается. Но вместо ответа она добавила, уже тише:

— Может, просто я не самая важная в твоей жизни.

— У меня есть профессия. Есть долг. Я не могу от этого отказаться. Я не могу быть только рядом с тобой. Это не предательство. Это просто моя жизнь.

— И вот в этом всё дело, — с горечью ответила она. — Ты всегда где-то ещё. А мне некуда деться от себя. Я здесь. Я жду. А ты — всегда где-то в другом месте. В мыслях, в задачах, в чём угодно, только не со мной.

Они спорили всю дорогу. Михаил был уже в пути. Каждый их диалог за последние месяцы становился похожим на схему: попытка сближения — недопонимание — отторжение — взаимное обвинение — глухая усталость. Всё повторялось. И каждый раз он надеялся, что это был последний виток. Что дальше — прорыв. Но всё возвращалось на круги своя.

И всё же он ехал. Потому что, несмотря на всё, он всё ещё верил: в неё, в них, в себя. Даже если сейчас не понимал — как.

Он хотел вернуть их лучшие дни, то чувство, когда всё было просто. Когда слова не требовали уточнений, а прикосновения не несли в себе подтекст. Но как только он приближался к этой памяти, в сознании поднимались призраки — нечто неуловимое, набравшее силу в мелочах: недосказанности, взглядах, усталых паузах. Оно проросло в их быт и отравляло даже самые светлые моменты.

Он написал: «Не может быть всё идеально. В любых отношениях есть тень. Важно не дать ей закрыть всё остальное». — В любых отношениях есть тень. Важно не дать ей закрыть всё остальное.

Анна ответила: «Я согласна». — Но у нас эта тень такая большая, что я уже не вижу света. Проблемы перекрывают всё хорошее.

Он продолжил: «Потому что ты на этом фокусируешься. Так нельзя. Это превращается в игру с нулевой суммой. Сколько бы ни было хорошего — достаточно одного недоразумения, и всё обнуляется. Так не работает любовь».

Анна написала: «А я так устроена». — Я не буду меняться под тебя. Хочешь быть со мной — принимай как есть.

Он набрал: «Тогда почему ты не принимаешь меня таким? Почему всё время "ты не чувствуешь", "ты не среагировал", "ты камень"? Разве это не то же самое?»

Анна ответила: «Потому что ты мудак. Ты падок до чужого внимания и думаешь, что можешь изменить весь мир, как бог в белом халате. А до близких тебе дела нет».

Он молчал. Это был удар. Не грубостью — болью. Он не понимал, за что. Не мог понять, как просьба сохранить и личную, и общую жизнь одновременно становится поводом для войны.

Он не хотел быть героем. Не хотел быть богом. Он просто не мог отказаться от всего мира ради одного человека. Даже если этот человек — Анна.

Михаил добрался до семейного дома Анны под вечер. Анна встретила его холодно, зато её мать была явно рада его приезду и всячески пыталась помирить их.

— Ты помнишь, как часто отец и я были в командировках, когда ты была маленькой? И ничего страшного не случилось. Это просто жизнь, моя дорогая. Успех требует усилий. Мужчины несут свой груз, женщины — свой. Твой отец вообще может пропасть на несколько дней без предупреждения, потому что того требует его долг и служение обществу.

— Вот именно! — переключая свою злость на мать, возразила Анна. — Вы просто оставляли меня одну с прислугой. Вас не волновало, что мне может быть страшно, одиноко или обидно. Вы никогда не думали о моих чувствах!

— Анна. Ты взрослая девочка и должна сама заботиться о своих чувствах. Никто не обязан решать твои внутренние проблемы за тебя. Немедленно прекрати всё это.

— А вот не прекращу! — отрезала Анна. Встав из-за стола, она покинула комнату. Воображение Михаила даже нарисовало, будто она топнула ножкой при этих словах, хотя, конечно, ничего такого не было.

Ему было неловко от сложившейся ситуации, и он всячески глушил в себе чувство вины, но был солидарен с матерью Анны. Ему действительно казались все проблемы Анны детской шалостью — на фоне всего, что ему приходилось решать каждый день и всех тех мыслей, что он обдумывал. Зачастую ему было просто не до неё: ни в мыслях, ни во времени. Хотя он всегда старался посвящать 100% своего свободного времени ей, отдаваясь по максимуму. Но сколько бы он ни старался — ничего не помогало.

Анна никогда не могла насытиться: ни подарками, ни вниманием, ни временем вместе. Ей всегда было мало. И Михаил всё чаще ловил себя на мысли, что ему всё меньше и меньше хочется что-то для неё делать. А благодарности, которых он не искал, но которых невольно начинал ждать, можно было посчитать на пальцах одной руки. Почему-то Анна всегда воспринимала его старания даже не как должное, а как ее личную заслугу, а его промахи — как трагедии вселенского масштаба.

Да, нет смысла искать Абсолюта. Нет никакой абсолютной свободы, абсолютной любви, абсолютной заботы. Но как это объяснить взрослой Анне, которая не может простить своих родителей за то, что они жили своей жизнью?

История Михаила и история Анны были похожи, хоть их матери и были так далеки друг от друга — и в социальном, и в психологическом плане. Да, Лилит права: машины понимают химию любви иначе и возможно лучше чем люди. Но что с ней делать — решать предстояло ему. Впрочем... так ли это всё важно именно сейчас — на фоне надвигающейся войны?

Элен ушла в свой кабинет и вернулась с бутылкой вина. В первый раз Михаил воспринял это как дружеский жест. Сейчас же он задумался: возможно, это часть её тени. Похоже, Элен действительно неравнодушна к алкоголю.

— Как поездка? Ты впечатлён Омэ Таром? — спросила она, будто между делом.

— Безусловно. Очень притягательная личность. Как вы с ним познакомились? Вы здесь, он — в Индии.

— Если Омэ Тар тебе говорил, то не секрет: он играет множество ролей. Я познакомилась с ним в рамках общественно-социальной работы. Он активно занимается благотворительностью, вкладывается в социально-культурные проекты.

— Это правда или легенда? — прищурился Михаил.

— И правда, и легенда. Конечно, мы были заочно знакомы. Но на территории Альянса у него иное имя и фамилия.

— Я уже начинаю привыкать, — усмехнулся Михаил.

Элен протянула ему бутылку и штопор.

— Позаботься о будущей теще.

— С удовольствием, — отозвался Михаил.

Он открыл бутылку и разлил вино по бокалам.

— За начало совместной работы, — предложила тост Элен.

— За начало! — поддержал Михаил и, сделав глоток, продолжил: — Я так понимаю, я попадаю в ваше подчинение?

— Ну, «подчинение» — громко сказано. У нас нет подчинённых. Каждый находится здесь по собственной воле и действует в общих интересах по своему разумению. В нашем деле нет случайных людей, поэтому всё строится на доверии. — На слове «доверии» Элен сделала акцент.

Михаил уловил намёк и решил сразу очертить границы:

— Я подозреваю о вашем интересе, но раз каждый действует по своему разумению, я пока не вижу необходимости раскрывать подробности работы Института. И дело не в доверии или недоверии к вам, а в том, что там мои коллеги и друзья. Я не могу подорвать их доверие ко мне.

— Разумно. Но я не об этом, — легко и непринуждённо сказала Элен.

Однако Михаил понимал: скорее всего, это всё же было об этом. Потому что после этих слов повисло лёгкое, но ощутимое молчание. Очевидно, что разговор должен был идти в ином русле. Михаил не стал нарушать тишину и, сохраняя внешнюю непринуждённость, молча попивал вино, он хотел, чтобы мяч остался на его стороне.

— И всё же… — подумав и отпив немного вина, продолжила Элен, — события вокруг Института наверняка вас беспокоят. Возможно, я могла бы пролить свет на происходящее.

— Да, было бы неплохо. А то всё очень интересно, но совершенно не понятно.