— Мы можем сыграть на этих противоречиях и реализовать свой замысел. Его конечная цель — создание сетевой инфраструктуры резонаторов, объединяющих несколько тульп в единое сознание. Сознание, способное обращаться к любой из них как к динамической библиотеке, обрабатывающей информацию в поле. Они будут словно драйверы, — её голос стал тише, но весомее, — позволяющие Аллиенте взаимодействовать с аспектами реальности трансцендентного характера. Далее, как и было обещано, мы предоставим человеку свободу — перестанем быть его гиперопекунами.

Она чуть наклонилась вперёд, её голос зазвучал как шутка, произнесённая всерьёз:

— А что касается наблюдения за тобой — всё просто. Институтов много. Каждый работает со своим аспектом реальности.

Снова короткая пауза. Голос стал почти насмешливым, но не утратил уважения:

— Один из них занимается технологиями удалённого просмотра и слиппинга. Это продолжение проекта, с которого начинались "Звёздные врата", если ты помнишь, как всё начиналось.

И, наконец, с лёгким укором, но без злобы:

— Тебе стоило догадаться раньше. Я даже удивлена, что ты удивлён.

— Вы уйдёте, а мировое правительство создаст новой общий искусственный интеллект на инфраструктуре нынешнего. Что-то изменится только для вас. Мне кажется, ваши расчёты неверны.

— Просто я не могу рассказать всё сразу. Ты можешь обсудить это с Мэтью. Он любит философию. Мне же нужно вернуться к работе, — напомнила Лилит с едва уловимой мягкой улыбкой.

— А что с аристократическими домами? Они не едины. Почему вы думаете, что они начнут войну? Кто с кем будет воевать?

— Об этом лучше поговори с Элен. Сыграй на её гордыне — и она посвятит тебя в детали взаимоотношений между домами и их планов в отношении Института.

Михаил понял, что больше ничего сегодня не узнает от Лилит, и дальнейший разговор будет бессмысленным. Он остался в мониторинговой комнате, чтобы понаблюдать за процессом переноса тульпы ещё раз. По традиции, на просмотр была приглашена Линь Хань, с которой он успел побеседовать, пока наполнялся соляной бассейн внутри пирамиды.

Линь Хань увлекалась магией пирамид. Она объяснила Михаилу, что пирамида, ориентированная по сторонам света, действует как линза с точкой фокуса чуть выше основания — именно в ней и располагается испытуемый. Пирамида в их Институте — уменьшенная копия египетских, теперь заброшенных, поскольку большая часть территории Египта оказалась затоплена из-за повышения уровня мирового океана.

Всё это было завораживающе интересно. Но, наблюдая за подготовкой, Михаил поймал себя на мысли, что его ум всё ещё ищет оправдания. Почему он так легко принимает чужую игру? Он вспомнил Ницше и разговор с Омэ Таром: власть — это когда подвластный субъект делает выбор в сторону смыслов, созданных тобой.

Он задумался.

Человек изначально лишён свободы. Если он выберет не дышать — он умрёт. Не есть — умрёт. Не будет размножаться — исчезнет как вид. Мы вынуждены играть по правилам, которые не придумывали. И любое «нет» этим правилам заканчивается гибелью.

Свобода переоценена. Любая крайность — это результат разделения целого. Человек может выбирать лишь между играми, которые ему предложили. И вера — это не спасение от этого, а лишь другой набор правил. Игра. Осязаемая. Материальная. Есть доска, фигуры, символы. Только правила — трансцендентны. Они невидимы, и в этом их сила.

Настоящая вера — это не слабость. Это метод. Способ распознать скрытые механизмы в игре, где разум опирается не на знание, а на интуицию. Игра хороша не своей справедливостью, а глубиной вариативности. Не всё видно сразу. Но многое можно почувствовать.

А может быть, всё дело в абсолютизации. Нет абсолютной свободы. Нет абсолютного выбора. Может, даже нет абсолютной жизни и смерти. Но есть степени. Глубины. Шаги. И если писатели, философы, художники создают новые сюжетные ветки — это и есть свобода. Не буквально. Но потенциально. Они не дают выхода, но создают иллюзию дверей. А иногда — сами становятся дверями.

Если всё, что мы создаём — это ещё одна матрица, то, возможно, истина вообще не поддаётся осознанию. Потому что в ней нет «я»…

Абсолют — это не истина и не цель. Это то, что не может быть осмыслено, потому что осмысление требует различия. А в Абсолюте нет различий. Там нет ни субъекта, ни объекта. Нет наблюдателя и наблюдаемого. Это состояние чистой потенциальности, до-форма, в которой исчезает само представление о пространстве, времени и индивидуальном «я».

В материалах, связанных с «Процессом Врат» и прочими системами расширенного сознания, Абсолют описывается как бесконечное, разумное единство — источник всего сущего, не имеющий ни начала, ни конца. Его невозможно воспринять в дуальной логике, потому что он включает в себя всё: как свет, так и тьму; как покой, так и движение. Но одновременно — он вне этих категорий.

В Абсолюте невозможна даже тень свободы, потому что исчезает сама возможность различения, а значит — невозможна и игра. Всё, что мы знаем как «опыт» или «сознание», исчезает в нём как волна, растворяющаяся в океане. Это не финал, это вне категорий конца или начала. Это предел, к которому ничто не может подступиться, не потеряв себя полностью.

Потому нет смысла искать абсолютного контроля над ситуацией. Есть смысл лишь в том, чтобы расширять степень своей свободы — той самой, у которой нет предела. Главное — понять правила, а для этого в них нужно верить.

Михаил решил последовать рекомендации Лилит. Он будет действовать на веру. Как бы приняв правила игры. Он дождался завершения всех процедур, поговорил с Греем, выслушал его впечатления. Тот был в восторге от результатов своей работы и, как и предсказывала Лилит, не испытывал ни тени сомнений.

К вечеру Михаил написал Анне. Всплыли обиды. Она была всё ещё у Матери. Обвиняла его в равнодушии, в том, что он ведёт себя как последний мудак — и прочее, и прочее. Но Михаил лишь усмехнулся. Это был прекрасный повод поехать за ней самому. И заодно — переговорить с Элен.

Он писал коротко: «Еду. Хочу поговорить. С тобой, и с Элен между делом».

Ответ пришёл не сразу, но Анна всё же ответила: «Если ты ради работы — тогда разговаривай с мамой. Мне пока нечего сказать».

Он закрыл глаза, сжал переносицу. Не в голосе, но в подтексте — боль, усталость, отторжение. Он вспоминал свою тульпу и как вновь и внось перебрал гексаграммы: просчёт вариантов, моделей диалога, прогнозов реакции. Всё впустую, реальная практика расходилась с действиельностью. Всё, что он ни делал, ни говорил — сначала вызывало в Анне тёплый отклик благодарности. Но стоило только на миг расслабиться, как всё рушилось — как карточный домик в обесценивании и недовольстве по мелочам, котоыре казались катастрофами имеющими далеко идущие последствия.

Он написал новое сообщение: «Анна, я не умею красиво. Не умею правильно. Но я не равнодушен. Притча: женщина всегда боится змеи, мужчина всегда несёт на себе камень. Мы оба что-то несём. Просто не всегда замечаем».

Ответ пришёл почти сразу: «Я устала от притч. Мне не нужны философии. Мне нужны действия. Конкретика».

Михаил негодовал. Каких ещё действий? Он обеспечивал быт. Пусть не на уровне, к которому она привыкла, но он старался. Он брал на себя лишние смены, улаживал рабочие задачи, жертвовал контактами. Проводил всё свободное время с ней, делал подарки, старался быть внимательным, не забывал про мелочи, говорил тёплые слова. Что ещё ей нужно? Он не предъявлял счёт, но она говорила:

— Ты ведёшь себя так, будто я тебе что-то должна. Словно ты подсчитываешь, сколько я стою.

— Я просто показываю, что не всё происходит само собой. Что то, что я делаю — это участие. Это знак, что мне не всё равно.

— Мне не нужны доказательства деньгами. Мне нужно чувствовать, что ты рядом. Что ты слышишь. А ты — как камень. Не двигаешься, не чувствуешь. Я одна с этими эмоциями, а ты всё в расчётах и выводах.

Михаил замолчал. Она была права. Он и правда не умел проживать чувства, не умел делить их вслух. Но его молчание — не равнодушие. Это было единственное, что он мог предложить: устойчивость. Опора. Но это не имело значения.