Михаил сел и машинально захлопнул дверь. На заднем сиденье находился ещё один человек — с жёстким лицом, в гражданской куртке поверх военного кителя. Михаил бросил взгляд вбок и сразу заметил автомат, прислонённый к пассажирскому сиденью. На корпусе чётко читалась маркировка: АК-79. Год выпуска — 1984.

«Вот это раритет», — машинально подумал он, чувствуя лёгкий холодок между лопатками.

Джип дёрнулся и начал движение по пыльной, неасфальтированной дороге. Пейзаж за окнами был однообразным: редкие деревья, сухая трава, потемневшие бетонные постройки.

Спустя некоторое время начали появляться признаки населённого пункта.

Когда они въехали в город, Михаил замер. Он смотрел в окно, как на экзотический фильм.

Всё было не так, как в мире, который он знал. Узкие улицы, залитые жёлто-красной пылью. Ларьки под навесами из тряпок и ржавого железа. Вывески на непонятном языке — пёстрые, облупленные. Люди в яркой, почти театральной одежде: женщины в сари всех оттенков, мужчины в дхоти или просто в рубашках, обмотанных шарфами. Дети бегали босиком между мотобайками, рикшами и тележками, нагруженными товарами.

Всё двигалось — медленно, хаотично, но с какой-то внутренней логикой. Грузовики без капотов, обвешанные гирляндами и мантрами, протискивались сквозь рыночные ряды. Продавцы кричали, жестикулировали, смеялись. А где-то на углу сидел человек с обезьяной на цепи и играл на флейте.

Пахло специями, дымом, потом, перегретым маслом и влажным цементом. Михаил ощущал, что попал в параллельную реальность — живую, плотную, несовместимую с цифровой стерильностью мегаполисов. Он даже не представлял, что такая жизнь ещё существует.

Больше всего его поражала эта несовместимость: груды мусора, выброшенные на улицу, сточные канавы с мутной водой, пластик, грязь, копоть, полуразвалившиеся фасады — и при этом повсеместные улыбки.

Люди, окружённые этим хаосом, не выглядели несчастными. Напротив — казались умиротворёнными. У них был свой ритм, своё тепло, своя невидимая логика выживания. И даже радости. Словно они не замечали того, что так бросалось в глаза Михаилу. Или научились жить поверх этого. Как будто пыль и мусор — не проблема, а просто фон. Как погода. Как шум ветра.

Спустя какое-то время город остался позади. Джип продолжал двигаться по разбитому шоссе, которое вскоре сменилось серпантином. Михаил заметил, что они начали подниматься в гору. Пейзаж становился зеленее, влажнее, воздух — свежее.

Вдалеке показались очертания массивного строения. Судя по всему, их везли к загородной резиденции, напоминавшей старинный дворец времён Ост-Индской компании. В его архитектуре читалось что-то из прошлого: пропорции, арки, башенки, даже цвет камня — всё напоминало европейский колониальный стиль. Михаилу даже пришла в голову мысль, что здание действительно могло быть построено в ту эпоху. Его стены будто хранили медленное дыхание времени, камень — отпечатки давно ушедших эпох.

Он потянулся к интерфейсу, чтобы получить информацию о резиденции, но Окулус не работал. Связь отсутствовала.

Он снова посмотрел на здание. Даже без фактов он чувствовал: это место — древнее. И в нём жила плотная, чужая тишина.

Вдоль дороги, ведущей к дому, Михаил заметил людей — поодиночке и небольшими группами. Они шли медленно, словно совершали паломничество. Некоторые останавливались, становились на колени прямо в пыли, складывали руки в молитвенном жесте и с благоговейной серьёзностью смотрели на здание.

Одежда у них была бедная, изношенная. Лица — загорелые, иссечённые временем. Но выражение было странно светлым — спокойствие, переходящее в трепет. Казалось, они не просто шли — они приближались к святыне.

Михаил повернулся к водителю:

— Что они делают?

Тот что-то ответил на местном языке — звучало похоже на хинди, но Михаил не разобрал ни слова.

— Do you speak English? — переспросил он, наклонившись вперёд.

Водитель лишь пожал плечами и, отпустив руль на пару секунд, развёл руками, как бы извиняясь за непонимание. Его лицо при этом оставалось совершенно безучастным, словно эта сцена повторялась для него сотни раз.

Добравшись до места, водитель свернул с дороги и остановился у бокового входа. Один из охранников подошёл, постучал по капоту и что-то коротко сказал. Водитель кивнул и жестом указал Михаилу выходить.

Во дворе было многолюдно. Повсюду стояли паломники: кто-то молился, кто-то просто сидел, опершись о стены, кто-то пил воду из жестяных кружек. Между ними прохаживались охранники в зелёной форме с автоматами.

Михаил отметил: по сравнению с вооружёнными роботами или спецназом, оснащённым по последнему слову техники, эти солдаты выглядели почти комично. Хрупкие, небритые, в дешёвой форме, с ржавыми автоматами. На их лицах не было ни визоров, ни нейролинков, ни боевых интерфейсов.

И, возможно, именно поэтому они вызывали странное ощущение: дикость, как артхаус. Опасность — не в точности, а в непредсказуемости. Они были живыми. Настоящими. И этим — даже страшнее.

Михаил прошёл через ворота и оказался внутри.

Зал, куда его провели, был просторным и прохладным. Высокие арки, каменные стены, запах ладана и старого дерева. Но главное — он был переоборудован в храм. Паломники стояли на коленях или лежали ниц, заполнив почти всё пространство.

Между ними, беззвучно ступая, двигалась фигура — киборг. Не человек и не машина, а нечто среднее. С первого взгляда было ясно: тело этого человека пережило множество операций. Походка оставалась мягкой, но в движениях чувствовалась сдержанная боль — как будто каждая ступень давалась с усилием.

Внешне он почти не отличался от обычного человека. Только чуть более жёсткие линии суставов и едва заметная асимметрия лица выдавали следы имплантов. На коже — следы шрамов и не до конца прижившихся креплений. На виске светился тонкий круглый индикатор, встроенный под кожу. Из-под рукавов было видно: правая рука частично усилена, но прикрыта плотной тканью — будто он старался скрыть её.

Лицо — почти человеческое. Живые глаза, хотя один зрачок был странно расширен, будто искусственный. Подбородок подрагивал при вдохе — словно внутренний механизм боролся с телом за равновесие.

Время от времени он наклонялся, касался пальцами лба одного из молящихся — и те начинали плакать.

Каждое его движение будто кричало о боли. Он шагал медленно, как будто преодолевая сопротивление не воздуха — плоти. Спина чуть согнута, плечи напряжены, шея словно сопротивлялась каждому повороту. Было видно, как трудно даётся это служение, как тело протестует, но он продолжает. Не из силы — из воли.

И толпа чувствовала это. Она отвечала не словами, а дыханием, движением, сочувствием. Боль передавалась от него в зал и возвращалась обратно — в виде тишины, влажных глаз, тяжёлых вдохов.

Михаил вдруг понял, что и сам невольно задержал дыхание. Это было не шоу. Не постановка. Не VR. Это было — реально. И этим — пугающе сильно. Фигура киборга вдруг повернулась в его сторону. Михаил почувствовал, как взгляд зацепил его — точно магнит. Киборг поднял руку. Не резко, но уверенно. Жест был коротким, но отчётливым. Толпа отозвалась мгновенно.

По периметру зала охранники начали что-то выкрикивать — громко, но не агрессивно. Судя по всему, они просто оповещали о завершении службы. Люди не возражали. Кто-то медленно поднимался, кто-то кланялся, кто-то прикладывал руку к сердцу. Один из охранников подошёл к Михаилу и без слов протянул небольшое устройство. Жестом показал: вставить в ухо, лорингофон — к горлу.

Михаил послушно выполнил инструкции. Устройство мягко зафиксировалось. Он сразу понял — это переводчик. Такие он видел в кино, у туристов и деловых людей за границей, но сам никогда ими не пользовался. Обычно английского было достаточно. Сейчас — впервые — его язык оказался бессилен. Металлический голос на базовом английском произнёс:

— Связь установлена. Готов к синхронизации.

Михаил не ответил. Только коротко кивнул. По привычке.