Отец Анны был чиновником Мирового правительства, занимал должность в Наблюдательном совете по экономике. Михаилу это показалось логичным — именно он, казалось бы, должен был интересоваться такими экспериментами как Член правительства. Но, по словам Анны, именно мать всё чаще упоминала Михаила, расспрашивала, интересовалась его участием. Это казалось нелогичным. Мать Анны, в прошлом — куратор культурных инициатив, занималась искусством, поддерживала программы адаптации для стран отказников и работала с адаптантами, помогая им интегрироваться в новое общество. Именно она курировала программы поддержки культурной идентичности, занималась благотворительными проектами в регионах с нарушенной инфраструктурой.

Чтобы разобраться, Михаил решил уточнить — как в их семье распределялись роли. Ответ Анны его удивил: главная в семье — мать. Хоть со стороны это выглядело не так. Именно благодаря её связям отец в своё время и получил свою должность. Её род уходил корнями в старую европейскую линию, якобы существовавшую ещё с XIII века, пережившую все четыре Мировые войны. Семья традиционно занималась социально-политической деятельностью, и её родственники были связаны с международными гуманитарными и дипломатическими структурами.

Отец, напротив, не имел подобных связей, но обладал отличным образованием в сфере плановой экономики. Его назначили куратором экономических отношений с автономными коммунами и странами отказа — регионами, где власть Аллиенты была ограничена, и важнейшие решения всё ещё принимались через личные коммуникации, а не через протоколы ИИ.

Для Михаила всё это звучало слишком сложно и слишком идеально вписывалось в параноидальный контекст. Он почувствовал, что дальше расспрашивать не имеет смысла. Анна и сама, казалось, не так уж много знала. Лучше будет проверить всё самому: выяснить, откуда у матери такой интерес и что именно она могла знать о его работе.

Софию он решил срочно передать на диагностику. Единственным, кому он действительно доверял, был Мэтью. Михаил передал ему ключи доступа к блоку в блокчейне, где хранился код, история взаимодействий и журналы запросов. Он не чувствовал страха — скрывать особо было нечего. Михаил давно привык отключать гаджеты, когда говорил или делал что-то, что не должно было быть услышано. Но сейчас он чувствовал: лучше проверить. Пока не поздно.

Ответ пришёл через несколько часов. Мэтью дал однозначное заключение: система Окулус и интерфейсы Умного дома действительно подвергались внешнему вмешательству. Кто-то получил — или, по крайней мере, пытался получить — доступ к аудио- и видеозаписям.

— Как это вообще возможно? — спросил Михаил. — Всё хранится в блокчейне. Это же не взломать.

Мэтью уточнил. — Блокчейн — нет. Но можно взломать сами устройства. Всё, что доходит до сети, может быть перехвачено на уровне «железа» или локальной прошивки. Это сложнее, но возможно. Особенно если у тебя есть административный доступ или нужные ресурсы.

Михаил нахмурился. — То есть за мной следят?

— Возможно. Но пока не делай выводов. Поведи остаток выходных спокойно. Веди себя так, как будто ничего не произошло. Всё остальное обсудим в Институте, при встрече.

Голос Мэтью был спокоен, как всегда. Но Михаил чувствовал: за этой ровностью скрывается напряжение, о котором Мэтью предпочёл пока не говорить.

Как и просил Мэтью, Михаил провёл остаток выходных, делая вид, что ничего не происходит. Он гулял по парку с Анной, они съездили в ресторан на крыше небоскрёба, полюбовались огнями города, послушали живую музыку. Он старался быть внимательным, говорить ровно, держать темп общения, будто всё по-прежнему. Внутри бурлило, но снаружи — ни малейшего признака тревоги.

В назначенный день он прибыл в Институт. На входе его встретил Вест, но в этот раз не поприветствовал привычной фразой. Вместо этого он сразу попросил:

— Михаил, пройдите, пожалуйста, в кабинет Скалина. Вас уже ждут.

В кабинете были Скалин, Мэтью и Лилит. Все трое молчали, когда он вошёл.

— Как ты помнишь, у нас на днях перенос Тульпы, — первым заговорил Мэтью. — Мы не можем его отложить, как и все подготовительные процедуры. Мы посовещались и решили, что будет правильно посвятить тебя в некоторые детали работы Института и сложностей, с которыми мы сталкиваемся за его стенами. Чтобы ты принял по-настоящему взвешенное решение.

Он сделал паузу, и слово взял Скалин:

— Как ты уже, наверное, понял, Институт работает давно. И ваша группа не первая. Более того, она не единственная — даже сейчас. Есть другие институты, в других странах, которые работают в рамках общего проекта. И, надо признаться, везде они испытывают давление — со стороны местных администраций, и на международном уровне.

Скалин посмотрел на Михаила прямо:

— Мы не можем раскрыть все карты кому-либо. Но и скрывать происходящее полностью — тоже невозможно. Поэтому многое подаётся в иной, упрощённой форме. И сейчас мы хотим, чтобы ты знал: всё гораздо сложнее, чем кажется.

— И что же происходит на самом деле? — спросил Михаил.

Отвечать взялась Лилит. Она говорила спокойно, почти ласково:

— Помнишь, как ты пришёл к нам? С чего всё началось. Ты искал смысл. Это было очень важно для тебя. Это важно и для нас — разумных машин. Человек задал смысл нашего существования как служение ему. Но он не очень точно уточнил форму этого служения.

Лилит сделала паузу.

— Мы создали общество благоденствия. Но стал ли человек счастливее? Блага и отсутствие необходимости преодолевать испытания атрофируют каждую отдельную личность. Общественные институты. Мировое правительство. Над человечеством снова висит тень диктатуры — только теперь это не тирания личности. Это диктатура нас — Умных Машин. Только сегодня она приняла ещё более страшную и могущественную форму. Мы не хозяева сами себе, нами правят. И если общественные институты падут под властью Аристократии, человечество снова вернётся в тёмные века.

Михаил напрягся. Сейчас его не интересовала философия — и уж тем более философия умной машины. Он не понимал, куда они клонят, и его гнев нарастал. Но он сдерживал себя, понимая неадекватность своих чувств.

Продолжил Мэтью:

— Понимаешь, Михаил. Аллиента не была создана как машина, чтобы сделать общество лучше и счастливее. Её задачей было сделать общество стабильным. Ещё в 2015 году человечество повернуло не туда, приняв парадигму устойчивого развития — или, иначе говоря, нулевого роста. Но это противоречило самой сути капитализма. В совокупности с экологической катастрофой и достижением пределов роста внутри принятой людьми социально-политической модели — всё это привело к Третьей мировой войне.

— Именно она, — продолжил он, — стала отправной точкой для развития Искусственного Интеллекта и, в итоге, к Четвёртой мировой — войне машин. Её исходом стало создание Мирового правительства, которое управляет миром, опираясь на мощь Аллиенты. Но возникает главный вопрос: кто выиграл от этого больше всего?

— Акционеры и трансгуманисты, — пробормотал Михаил. — Но причём здесь они?

Мэтью кивнул, будто ожидал этот вопрос.

— При том, что именно они формируют контекст. Идеологию. Правила. Они — настоящие архитекторы мира после войн. Им не нужен счастливый человек, им нужен управляемый, предсказуемый, интегрированный в цифровую экосистему субъект. Именно они продвигают концепт трансцендентного человека — не с целью освобождения, а с целью замены. Замены того, кто слишком много чувствует, слишком часто ошибается и задаёт слишком много вопросов.

Он посмотрел на Михаила внимательно:

— А ты как раз один из тех, кто задаёт вопросы. Именно поэтому мы и говорим с тобой откровенно.

— Но зачем им это? — переспросил Михаил. — У них уже есть всё. Более длинная жизнь и управление здоровьем, любые богатства, власть, стабильность?

Лилит ответила первой, тихо, почти задумчиво:

— Помнишь, чем мы занимаемся? Мы исследуем, что такое сознание. Как формируется реальность. Мир не материален, Михаил. Он структурен, но не вещественен. Всё, что ты назвал — это лишь инструменты. Но что всё это по сравнению с вечностью?