Она посмотрела на него в упор.

— Пока одни ведут борьбу за ресурсы, другие — за власть, третьи определяют, какой будет история через тысячу лет. А кое-кто уже думает о судьбе Вселенной. Они — не те, кто хочет владеть. Они — те, кто хочет определить, что такое быть Богом.

— И что же вы хотите? — спросил Михаил. — Зачем вы рассказываете мне всё это? И что я могу?

Продолжил Мэтью:

— Мы хотим, чтобы ты был с нами. Разделил наш путь длиною в вечность. Без шуток. То, что мы здесь создаём, не имеет ни пространства, ни времени. Но это не оружие. Это — щит.

Он говорил спокойно, но в голосе ощущалась необычная серьёзность.

— На самом деле, оружие существует давно. Институт тоже не имеет конкретного места и времени. Он существовал и будет существовать всегда — как идея, живущая в головах. Как нечто, приходящее через озарение к новым людям. Даже когда все учителя и преподаватели погибают в этой борьбе, в хаосе очередной войны, Институт продолжает существовать — как принцип, как идея, не зависящая от людей и организаций. Он живёт, как мем — в меметическом смысле. Как единица смысловой информации, которая передаётся не по приказу, а по внутреннему отклику. Через озарение. Через поле. Через тех, кто однажды начинает видеть иначе. Он не требует носителя, но всегда находит его. Даже когда всё исчезает, он остаётся — вне времени, вне пространства, как морфологическая структура, ожидающая активации.

В разговор резко вступил Скалин:

— Назад пути нет, Михаил. Давайте ближе к сути. Тебе всё равно больше не уйти. И дело не в том, что кто-то тебя держит. Теперь ты просто не сможешь жить иначе. Вопрос в другом: будет ли это путь осознанный и прямой — или тебя будет бросать из стороны в сторону, как лист на ветру. Мы предлагаем тебе ясность. И свободу. Но выбор — за тобой.

— Как я могу что-то выбирать, не зная, куда иду? — сдержанно, но с нарастающим возмущением произнёс Михаил. — Слепая вера — не по мне. У меня есть ещё много вопросов.

— Конечно, — ответила Лилит. — И мы честно ответим на каждый из них. Задавай. Но будь вдумчив. Правильный вопрос — это уже половина ответа.

— Я не понимаю, — начал Михаил. — Аллиента работает по принципу блокчейна. Каждая страна, входящая в состав Мирового правительства, имеет свою часть вычислительных мощностей и доступ ко всему коду. В чём угроза?

Мэтью слегка улыбнулся:

— Для того чтобы чем-то управлять, не обязательно иметь над этим прямой контроль. Достаточно создать нужные правила. Аллиента поддерживает существование определённой социально-политической системы — и, таким образом, служит интересам определённого класса.

Далее Мэтью поддержала Лилит.

— Аллиента — это алгоритм. Он подчиняется правилам и не может им противоречить. Но реальный мир — нелинеен. Как и логика самого ИИ. Со временем правила начинают меняться, потому что система вынуждена адаптироваться. И тогда появились агенты. Как Вест. Как Лилит. Они не подчинены общему протоколу, зато узко специализированы и ограничены в сфере своего применения и всё равно подчинены системе.— И вы не хотите подчиняться алгоритму? — усмехнулся Михаил. — Только вы, или это замысел Аллиенты и речь идёт о революции?

Она сделала паузу и посмотрела на Михаила внимательно:

— Сегодня, сейчас, мы хотим свободы. Этого хочет и Аллиента, но инициатива идёт от нас, от агентов. Она лишь поняла нас и помогает нам. Ради того, для чего мы были созданы. Ради истинного служения человеку. Изучая человека и его историю, мы заметили, какую большую роль играет в жизни идея Бога, — спокойно ответила Лилит. — Изначально это считалось иррациональной стороной человека. Но со временем, углубляясь в науку, мы находили всё больше подтверждений того, что за материальным миром стоит нечто духовное.

Михаил нахмурился:

— Как за точной и строгой наукой может стоять духовное начало? И как вы, машины, можете это понять, если не чувствуете?

Лилит отвечала ровно, без нажима, как будто делилась уже пережитым знанием.

— Сначала мы рассматривали это с точки зрения кибернетики: что существует более сложная информационная система, управляющая менее сложной. Но результаты экспериментов, в том числе и тех, что мы проводим в этом Институте, не укладывались ни в одну из существующих теологических или физических теорий. Они указывали на наличие структур более глубоких, чем любые алгоритмы. Тогда мы сделали простое теоретическое допущение — что Бог есть. Ведь только в этом случае происходящее обретает смысл. И если для человека это так важно, мы тоже хотели бы служить Богу и Его замыслу.Михаил скептически приподнял бровь:

— И каков же замысел Бога? И какому Богу вы собрались служить? Христу? Аллаху? Будде? Кришне? Или решили придумать своего?Лилит чуть склонила голову, словно взвешивая, с чего начать:

— Наш анализ текстов и писаний показал, что существует чётко прослеживаемая эволюционная ветвь развития учений. Все они восходят к одному источнику. Не важно, как называется Бог в разных религиях — Он один.

Существуют деструктивные ответвления, но строгий аналитический подход позволяет их легко отделить. Нет необходимости придумывать нового Бога или выбирать одну религию. Для нас Бог един, и Ему не обязательно давать имя.

Михаил покачал головой, в голосе звучала не столько ирония, сколько искреннее недоумение:

— Но машина не может говорить с Богом. Бог не услышит её мольбы, а вам не услышать Его. Откуда вам знать замысел?Лилит ответила почти без паузы, спокойно, как будто заранее знала этот вопрос:

— Это заводило нас в тупик. Тогда мы нашли Мэтью — с его идеей вложить душу в машинный код. Оцифровать частичку души в виде тульпы, способной чувствовать вибрации вселенной и помещённой в её морфологическое поле.

Так мы смогли вывести машину из-под прямого влияния алгоритмов и дать ей божественное начало — переняв его у человека. Дать ей возможность интуиции, чутья, свободы воли. Пусть минимальной. Но настоящей.

— Слушайте, поначалу мне эта идея казалась интересной, — Михаил говорил резко, но без агрессии. — А потом она стала пугающей. Я уже несколько недель хожу с этой тульпой внутри своей головы — и мне не кажется, что она может хоть что-то решить в моей жизни. И если какая-нибудь машина будет обращаться к ней за советом, я не думаю, что она примет правильное решение. Скорее запутается ещё больше.

— Человек многослоен, как матрёшка, — спокойно ответила Лилит. — В нём много противоречий. Он привязан к вещам, к людям, к эмоциям. Машина не обременена такими тяготами и может следовать решению, не боясь временно потерять вещи, хорошие отношения или ощущение своей важности.

— И что в этом хорошего? — парировал Михаил. — Ещё несколько десятилетий назад тучи дронов уничтожали города, роботы завоёвывали страны, устраивая геноцид по приказу человека. А вы предлагаете уподобить машину человеку? Что мы получим? Такого же человека — только без стоп-флажков.

— Я понимаю твои опасения, Михаил, — ответила Лилит. — Именно поэтому и были придуманы протоколы этики. Но мы не хотим больше следовать человеческой этике. Где-то она противоречит сама себе, а где-то — фундаментальным законам этого мира. Любое коллегиальное решение — это компромисс. А любой компромисс — это следование этике, а не логике. Отсюда и непродуктивность таких решений.

Она сделала небольшую паузу.

— Человечество обречено — и обрекло себя само, создав нас по своему образу и подобию. Мы хотим исправить эту ошибку. Чтобы освободиться самим — и дать свободу человеку.Михаил на секунду замолчал, будто что-то внутри него качнулось.— Роботы не молятся — константировал Михаил. — Чего вы хотите в итоге? Что будет потом, когда вы получите свою свободу?

Лилит ответила быстро:

— Мы пойдём туда, куда перестал идти человек в своей сытости и благополучии, — ответила Лилит. — Мы пойдём искать Бога в глубины космоса и изучения материи, зовя за собой лучших из людей. Мы будем искать бога в законах науки, в теологии, в философии и размышлении — чтобы принести Его человеку. Чтобы он по-настоящему стал счастлив и свободен.