Барфилд считает, что любую обобщающую схему объяснения истории (в том числе и его собственную), построенную на использовании закономерностей, необходимо постоянно испытывать и проверять на доступном историческом и антропологическом материале. Он сам, например, использует метод сравнения антропологических данных из самых различных, порой весьма удаленных друг от друга культурных ареалов. Отсутствие кочевых государств в Восточной и Южной Африке, где не было крупных оседлых империй, косвенно подтверждает его мысль о том, что формирование кочевых империй на границах Китая было вызвано централизацией государственного управления в самом Китае. Очевидно, что выдвинутая им гипотеза работает, хотя она и не универсальна. Неверно считать ее детерминистской. Нет ничего удивительного в том, что при объяснении исторического взаимодействия, основные параметры которого на протяжении длительного времени оставались неизменными, в нем обнаруживаются повторяющиеся закономерности (в виде «циклов власти»). Однако, как только некоторые из элементов прежней системы претерпевают изменения, она перестает функционировать. Предложенная Барфилдом модель взаимодействия кочевников и Китая удовлетворительно объясняет исторические события в период между 300 г. до н. э. и 1750 г., но для более раннего или более позднего периодов она не применима. Это очень длинный, но все же конечный отрезок времени. Причины регулярности взаимодействия на протяжении столь длительного периода следует искать, с одной стороны, в исключительном консерватизме социально-экономического уклада кочевников, а с другой — в консерватизме китайской имперской организации. Однако, когда китайская общественная и государственная системы существенно эволюционировали, взаимодействию прежнего типа пришел конец.

Когда Барфилд начинал работу над своей книгой, он не имел готовой объяснительной модели. Присутствовало лишь общее понимание того, что исторические данные следует объяснять на основе антропологии. Конкретная концепция была сформулирована методом проб и ошибок, когда отбрасывались односторонние или просто неверные варианты интерпретации событий и тщательно отбирались эффективные модели. Чем больший исторический период охватывался и чем шире становился круг используемых материалов, тем больше приходилось переделывать, видоизменять и дополнять первоначальную схему. В результате к той базовой схеме, которая была описана нами выше, добавились еще два фундаментальных аспекта.

Первый аспект связан с открытием и объяснением той исключительно важной роли, которую сыграли в процессе взаимоотношений кочевников и Китая народы Маньчжурии. Разработав схему биполярной границы на материале взаимодействия Хань и сюнну, Барфилд попытался применить ее для объяснения других исторических периодов. Однако оказалось, что она работает далеко не везде — в частности, совершенно не годится для объяснения истории возникновения маньчжурских династий в Китае. Между тем было ясно, что периоды маньчжурского господства представляли собой исключительно важные моменты в истории контактов Китая с кочевниками. Необходимо было создать модель объяснения маньчжурского феномена и согласовать ее с уже имеющейся циклической моделью. На основании критического изучения источников эта сложная задача была решена.

По Барфилду, после того как в Китае и степи рушились централизованные империи, на первый план выдвигались народы Маньчжурии. Эти народы, включавшие в себя как степные и лесные племена, так и земледельческо-городское население, играли чрезвычайно важную роль в пограничных отношениях. Когда степные территории и Китай были едины и могущественны, маньчжурские земли не были самостоятельным целым. Их делили между собой две великие державы, образовывавшие биполярную структуру. Однако, как только кочевая и китайская империи ослабевали и сходили со сцены, маньчжурские племена консолидировались и приступали к завоеванию Северного Китая. Они приходили на смену первому поколению «варварских» государств, основанных кочевниками Монголии и очень нестабильных. Вторая волна завоевателей основывала на части территории Северного Китая более стабильные государства. В дальнейшем появлялась третья волна завоевателей, также маньчжурская, которая захватывала весь Северный Китай. Таким образом, Китай вновь объединялся, хотя и под властью иноземной династии, но это не приводило к аналогичному объединению степных народов. Маньчжурские династии гораздо лучше, чем китайские, представляли себе сильные и слабые стороны кочевников и имели возможность более эффективно противодействовать любым попыткам централизации в кочевой среде. В результате проведения этой политики кочевой мир оставался разобщенным и неспособным к проявлению широкомасштабной агрессии. Лишь тогда, когда внутри самого Китая вспыхивали народные восстания против маньчжурских династий и маньчжуры были вынуждены подавлять их, оставляя без внимания северную границу, кочевники в центральных степях объединялись. В тот момент, когда китайцы свергали маньчжурских правителей и основывали единую империю под властью собственной национальной династии, по ту сторону границы они сталкивались с могущественной централизованной степной империей.

Добиться успеха маньчжурам помогала их система дуальной организации. В отличие от кочевников из центральных степей, не умевших и не желавших управлять территориями с оседлым населением, маньчжуры еще у себя на родине приспособились сочетать на ограниченной территории разнообразные способы управления различными типами социально-экономической организации. Для этого они вводили разделение административных систем: кочевое население и военные дела находились в ведении администрации, следовавшей обычаям кочевников, а оседлое население и гражданские дела — в ведении административного аппарата, построенного по китайскому образцу. Дуальная организация управления способствовала значительному укреплению стабильности в маньчжурских государствах. Она позволяла соединить преимущества племенной армии кочевников и китайской бюрократической структуры. Безусловно в этой системе содержались противоречия, но на протяжении длительного периода времени она функционировала вполне исправно. Обнаруживается следующая закономерность в циклической модели чередования национальных и иноземных династий в истории Китая:

1) единая национальная империя в Китае / единая кочевая империя в степи >>>

2) крушение национальной империи в Китае / крушение кочевой империи в степи >>>

3) возникновение нестабильных государств, основанных кочевниками, на севере Китая >>>

4) консолидация народов Маньчжурии и захват ими части территорий Северного Китая >>>

5) новая волна маньчжурских завоевателей и захват всего Северного Китая >>>

6) консолидация Китая, ослабление власти маньчжурских династий / консолидация степи >>>

7) свержение власти маньчжуров, создание единой национальной империи в Китае / создание единой кочевой империи в степи.

Таким образом, история кочевников центральных степей, народов Маньчжурии и Китая переплетались настолько тесно, что функционирование описанной системы без какого-либо из этих компонентов становилось невозможным. Стержнем, на который нанизывались «циклы власти», была северная граница Китая, ставшая объектом основного интереса Барфилда.

Второй аспект, добавленный в базовой схеме, связан с выяснением аномального характера Монгольской империи, основанной Чингис-ханом. Ее возникновение явно не вписывалось в модель последовательной смены «циклов власти». Монголы создали свою империю в тот период, когда Китаем правила иноземная династия. Более того, они были единственными кочевниками из центральных степей, которые завоевали территорию всего Китая и основали там собственную империю, просуществовавшую более века. Как такое могло случиться с кочевниками, главными целями которых всегда были грабеж и контрибуция, а не завоевание территории с оседлым населением? Это казалось необъяснимым. Согласно модели Барфилда, чжурчжэньская династия Цзинь должна была пасть жертвой внутреннего китайского восстания, в Китае должна была восстановиться национальная династия, а степь — объединиться под властью монголов в традиционную хищническую империю, противостоящую Китаю.