Идея самообеспечивающейся наследственной армии, которая была давней традицией степняков, с трудом находила себе применение на новом месте. Для пастухов-кочевников не существовало больших различий между жизнью в мирное и в военное время. Каждый мужчина должен был по первому требованию являться на военную службу. Кроме того, предполагалось, что войска кочевников сами обеспечивают себя снаряжением, оружием, лошадьми и припасами для проведения военных кампаний. Это было оправданно в условиях кочевого скотоводческого хозяйства, где навыки езды на лошади и стрельбы из лука были естественной частью культуры. Трудовые обязанности перекладывались на лиц, которые не участвовали в походах, что позволяло каждому хозяйству выставлять одного-двух воинов. Для оседлого населения аграрных государств подобные нормы мобилизации были немыслимы. Кроме того, войны обычно приносили добычу, поэтому они были экономически выгодным предприятием.

Однако при организации гарнизонов в Китае следовать этой традиции стало гораздо труднее. Юаньское правительство поначалу раздавало землю, которая в избытке имелась в Северном Китае, и рабов для ее обработки, чтобы рядовые монголы могли обеспечить себя всем необходимым для выполнения воинских обязанностей. Однако размер выделенных земель оказался недостаточным для того, чтобы прокормить семьи и оплачивать издержки военной службы. Многие монголы вынуждены были продавать землю для того, чтобы должным образом снарядиться и подготовиться к дальним пограничным войнам, но эти войны не приносили добычу, способную компенсировать затраты. Масштабы мобилизации, обычные по степным меркам, наносили также экономический урон монгольским семьям, старавшимся присматривать за своими сельскохозяйственными угодьями. Со временем число монголов, прикрепленных к гарнизонам, уменьшилось, а их боеспособность снизилась. Когда к середине XIV в. разразилось несколько восстаний, монгольские гарнизоны оказались неспособны справиться с ними в одиночку[289].

Одной из причин снижения эффективности войск, размещавшихся в гарнизонах на территории Китая, были затяжные дорогостоящие войны, которые юаньское правительство вело в Монголии и Туркестане против соперничавших с ним монгольских ханов и князей. Начиная с войны между Хубилаем и Ариг-Бугой Монголия превратилась в поле битвы. Поражение Ариг-Буги показало, что монгольские князья, полагавшиеся исключительно на ресурсы степи, имели слабые шансы на победу над монголами, имевшими доступ к ресурсам Китая. Однако Монголия и Туркестан находились достаточно далеко от Китая, и поэтому кочевников этого региона можно было победить, только заплатив за победу высокую цену. В отличие от других иноземных династий, которые просто старались поддерживать в степи анархию, империя Юань управляла Северной Монголией напрямую и брала на себя охрану ее границ. Родина Чингис-хана, колыбель монгольской государственности, имела большое символическое значение для монголов, и династия ни в коем случае не хотела оставлять ее.

Территории, граничившие с Монголией, особенно Алтайские горы и оазисы Туркестана на юге, являлись очагами конфликтов, поскольку представляли собой буферные зоны между Юань и соперничавшими с ней ханствами. Спустя четыре года после того, как в 1264 г. Хубилай нанес поражение Ариг-Буге, столкновения вспыхнули с новой силой, — когда Хайду, потомок Угедэя, вступил в союз с Чагатайским ханством и организовал серию нападений на Китай, повторявшиеся на протяжении всего времени правления Хубилая. Его действия дали толчок к восстанию потомков Темуге-Отчигина в Маньчжурии в 1287 г., которое, однако, было быстро подавлено. Только в 1303 г., спустя несколько лет после того как умерли Хубилай и Хайду, был восстановлен мир.

Чтобы ответить на военные угрозы, юаньское правительство разместило в Монголии и Туркестане войска численностью в 300 000 человек. Для их снабжения необходимо было ежегодно выделять большое количество зерна — до 200 000 ши. К началу XIV в. эта цифра увеличилась до 300 000 ши. Даже после заключения мира с потомками Хайду угроза нападения со стороны Чагатайского ханства оставалась достаточно серьезной для того, чтобы Юань сохраняла большие гарнизоны на севере. Чиновники юаньского двора сообщали, что к 1311 г. одна треть государственного дохода (6–7 миллионов динов) расходовалась на оборону Монголии[290]. Такие огромные расходы были бы невозможны без постоянного поступления ресурсов из бывших сунских земель. По странному стечению обстоятельств контроль монголов над их прародиной оказался возможным только благодаря тому, что Юань имела доступ к богатствам Южного Китая, недоступным для всех предшествующих иноземных династий.

Для укрепления контроля над границами юаньский двор в 1307 г. включил Монголию в систему имперских провинций, расположив китайский гарнизон в Каракоруме. Положение рядовых кочевников было плачевным в связи со все возраставшими потребностями империи в войсках, припасах и лошадях, которые ложились тяжелым бременем на экономику степи. Даже получая помощь из Китая, кочевники становились все беднее. Имеются письменные свидетельства об организации целой серии неотложных мер по оказанию продовольственной помощи сотням тысяч семей. Зерно выдавалось непосредственно центральным правительством, остальная помощь шла через местных монгольских князей. Эти князья, потенциально составлявшие оппозицию династии, привлекались ею к сотрудничеству за щедрое вознаграждение, получаемое от юаньских владений в Китае. Вероятно, никогда до образования маньчжурской династии Цин контроль над Монголией со стороны Китая не был столь жестким, а монгольские кочевники столь бедными, как во времена Юань[291].

После смерти Хубилай-хана юаньский двор раскололся на множество группировок. Монголы сохраняли традиционные правила наследования, которые позволяли претендентам со стороны прямых и боковых ветвей императорского рода рассчитывать на престол. Сохранялось и узаконенное насилие, свойственное политической жизни степи, в которой убийство императора было обычным делом. Это привело к тому, что вся история Юань пестрит заговорами, убийствами, отравлениями и политическими чистками. В сущности, династическое древо юаньских правителей (табл. 6.3) напоминает родословную скорее тюркских каганов, чем китайских императоров. Для Юань было характерно беспрецедентное по китайским стандартам число убийств и случаев незаконного восшествия на престол младших братьев и племянников. Хотя монголы, вероятно, переняли многие конфуцианские ценности и институты в деле организации двора, в борьбе за власть они возвращались к старым степным традициям.

Одним из результатов этих схваток в борьбе за престол было появление при дворе разного рода временщиков, которые правили от имени императора, но проводили самостоятельную политику. Политическая история империи до 1330-х гг. представляла собой поочередное выдвижение различных кланов, которые захватывали власть и контролировали правительство, пока их внезапно не устраняли соперники. Быстротечные конфликты в столице отвлекали внимание центрального правительства от углубляющихся проблем в провинциях, где голод, дурное управление и недовольство крестьян грозили вылиться в серьезное восстание. Такие восстания вспыхивали в различных районах Южного и Центрального Китая на протяжении 1330х гг. Хотя центральное правительство подавляло их, они представляли большую угрозу экономике, поскольку империя зависела от поставок зерна и денег из района Янцзы, составлявших основу ее финансового и продовольственного благополучия. Любые нарушения в системе функционирования каналов, морских путей или сельскохозяйственных угодий юга непосредственно отражались на власти династии. Поставки зерна из южных регионов в столицу достигли своего пика в 1329 г., составив 3 340 306 ши. В последующие 10 лет объем поставок уменьшился на 25 %[292].