Только после падения Цзинь, в период правления Угедэя, премьер-министр Елюй Чу-цай смог организовать должное управление. Он предложил покончить с откупщиками и использовать более прогрессивную и продуманную систему налогообложения. Однако в действительности злоупотребления, в частности связанные с откупами, еще долгое время сохранялись. Несмотря на то что Угедэй правил огромной империей, его основные ценности были тесно связаны со степной культурой. Угедэй перечислил четыре главных деяния своего правления, которыми он наиболее гордился: победа над народом чжахудов[262], создание монгольской почтовой системы, рытье колодцев для создания новых пастбищ и размещение оккупационных войск в районах проживания оседлого населения[263]. Словно следуя наставлениям автора орхонской надписи, Чингис-хан старался не впутывать кочевников в дела иностранных государств. В течение 30 лет после смерти великого завоевателя его преемники продолжали верить, что столицей империи должен быть степной город-ставка Каракорум, который на короткий промежуток времени стал центром политической власти в Евразии.

Наиболее явным просчетом монгольской политики было пренебрежительное отношение к сельскохозяйственному производству и крестьянам-земледельцам. Огромное количество китайских крестьян всегда приводило монголов в замешательство. Крестьян считали негодными к военной службе. Кроме того, они не обладали никакими профессиональными навыками, в отличие от ремесленников, купцов или ученых. Угедэю было предложено уничтожить этих бесполезных людей, а их земли превратить в пастбища. Елюй Чу-цай активно протестовал против такого предложения, доказывая, что, если предоставить ему возможность наладить систему налогообложения, а крестьянам — возможность мирно работать, он сможет ежегодно поставлять в казну полмиллиона лянов серебра, 400 000 мешков зерна и 80 000 кусков шелка. Только племена из северной степи, совершенно не знакомые с реалиями оседлой цивилизации, были способны вообразить, что столь ценимые ими сельскохозяйственные товары появляются независимо от труда крестьян. Как только эти товары стали поступать в Каракорум, разговоры об уничтожении крестьян прекратились[264].

Полувековой период беспорядочного правления монголов в Китае закончился только с приходом к власти Хубилая (1260–1294 гг.). Во время междоусобной войны со своим младшим братом Хубилай приказал войскам, расположенным на территории Китая, отрезать Каракорум от источников снабжения продовольствием и таким образом продемонстрировал уязвимость степной столицы. Центр власти монголов в Восточной Азии переместился в глубь Китая, и Хубилай перенес монгольскую столицу из Каракорума в Пекин. В 1271 г. он объявил о создании династии Юань. Все предшествующие иноземные династии провозглашали свои имена задолго до того, как они завоевывали китайскую территорию, стараясь получить хотя бы минимальное признание среди китайского населения. Чингис-хану никогда не приходило в голову рассматривать себя в качестве китайского императора. Он не предпринимал попыток соединить монгольскую государственность и исторические традиции Китая. Политика Хубилая была более взвешенной, поскольку он рассматривал себя и в качестве китайского императора, и в качестве степного кагана[265].

Начиная с Хубилая династия Юань стала следовать традиционным китайским формам управления, заботясь о сохранении и приумножении производственного потенциала государства. Представители знати, сохранившие свои уделы, продолжали получать от них доходы, но уже по каналам центрального правительства. Особенно наглядно новая стратегия монголов проявилась при завоевании империи Сун. Хубилай атаковал ее с целью завоевания, а не грабежа (его войска в основном состояли из китайской пехоты и хорошо подходили для боевых действий на юге). Экономике был нанесен относительно небольшой ущерб, а местные землевладельцы удержали за собой прежние позиции. При завоевании Сун была сохранена экономическая база юга. Оно не сопровождалось безудержным грабежом, ранее вызвавшим разруху на севере. Однако в других частях империи продолжала действовать старая стратегия внешней границы. Брат Хубилая Хулагу завоевал Иран и Ближний Восток и основал династию Ильханов. Потребовалось еще 30 лет, прежде чем его правнук Газан установил соответствующий государственный порядок на захваченной территории.

Отдельные положительные аспекты, впрочем, были обусловлены и степными традициями монголов, особенно в области торговли и коммуникаций. В Китае роль торговли в государственной политике длительное время занижалась, несмотря на ее все возрастающую важность для экономики (или в связи с ней). Национальные китайские династии считали идеалом самообеспечивающееся государство и официально признавали земледелие важнее торговли. Торговцы обычно не допускались к участию в императорских экзаменах на получение чиновничьих должностей. Таким образом потенциально могущественный торговый класс был отстранен от политической власти и жил в постоянном страхе перед конфискацией имущества. У монголов и других степных кочевых народов был совершенно иной взгляд на торговлю. Они поощряли визиты торговцев в степи и обеспечивали безопасность их караванов. Будучи не в состоянии, в отличие от Китая, обеспечивать себя всем необходимым, кочевники получали большую выгоду от обмена товарами. Китайское правительство рассматривало международную торговлю как потенциальную форму выкачивания ресурсов, а кочевники видели в ней средство обогащения. Основной целью отправки послов к хорезмшаху было заключение договора о безопасном движении караванов через границу. После монгольских завоеваний купцам стало проще перевозить товары по всей Евразии. Монгольское правительство способствовало торговле, выпуская бумажные деньги и даже финансируя коммерческие предприятия. Безопасный транзит товаров по территории Монголии также являлся существенным стимулом развития торговли. Однако это не значит, что Северный Китай или Иран были процветающими областями, — слишком сильно их экономика пострадала от монгольского нашествия — просто монголы смотрели на торговлю совершенно иначе, чем национальные китайские династии, и обеспечивали ей большее признание и поддержку.

Система коммуникаций была удивительным достижением монголов. По всей огромной территории империи быстро распространялись новости, перемещались официальные лица и была налажена система почтовых станций с перекладными лошадьми и сменными курьерами. Забота о быстрой связи была одной из первоочередных для кочевников. Такие почтовые станции существовали уже в уйгурской империи. Монголы рассматривали сеть почтовых станций как жизненно важный элемент сохранения целостности империи. Угедэй считал ее одним из высших достижений периода своего правления. Содержание станций, однако, обходилось государству довольно дорого, а также являлось предметом постоянных злоупотреблений: несанкционированное использование лошадей было поводом для бесконечных жалоб при дворе. Однако без системы коммуникаций монгольский мировой порядок рухнул бы гораздо раньше, чем это произошло в действительности.

Поддерживать единство огромной Монгольской империи было еще труднее, чем предшествующих тюркских империй. Проблемы обострялись каждый раз при переходе власти к новому хану. Со временем монгольские лидеры начали ставить местные интересы выше интересов монгольского государства в целом. В большой империи это было неизбежно, но в данном случае еще усугублялось постоянными трудностями с избранием верховного правителя. Подобно тюркам, монголы не имели четкой системы наследования, а обладали, скорее, несколькими основополагающими принципами (подчас противоречившими друг другу), с помощью которых можно было оправдать различный исход выборов. В конечном итоге право на власть должно было опираться на военную силу, достаточную для устрашения или уничтожения противника. Военный успех всегда оправдывал незаконное наследование степного престола[266].