Постоянная вражда между правящими племенами привела к падению тюркской державы. Тюрки понимали, что междоусобицы — их ахиллесова пята, и Бильге-каган, говоря о прежних междоусобных войнах, негодовал в своей надписи:

Вы, тюркские и огузские беги и народ, слушайте! Если Небо сверху не давило и земля внизу не разверзалась, о тюркский народ, кто мог погубить твое государство и законы? О тюркский народ, покайся! Перед твоим мудрым каганом, возвысившим тебя, ты провинился, и перед твоим хорошим государством, которое было свободным и независимым, ты допустил низость. Разве откуда-нибудь пришли вооруженные воины и рассеяли тебя? Разве откуда-нибудь пришли вооруженные копьями люди и увлекли тебя? Ты сам, о народ священной Отюкенской черни, покинул родную землю[195].

Традиционная история всегда описывала степных кочевников как агрессоров, чьей основной целью был захват Китая. Я же считаю, что, хотя кочевники и представляли угрозу для Китая, они избегали возможности устанавливать над ним свою власть. Вероятно, лучшим подтверждением этого тезиса может служить политика уйгуров по отношению к династии Тан. С самого начала уйгуры оказывали поддержку слабеющей династии, защищая ее от внутренних возмущений и вторжений извне. За это они получали огромное количество шелка, что сделало их самыми богатыми кочевниками Монголии. Они построили поразительную по своим размерам столицу и создали высокоразвитую культуру.

Эти выгодные отношения с Китаем явились следствием того, что национальная китайская династия ослабела и остро нуждалась в союзниках. Степные кочевники были общедоступным источником наемной военной силы. Попав в трудное положение, династия стала зависеть от внешней помощи, и в то же время ее беспокоило, что сохранение этой помощи обеспечивал лишь нескончаемый поток богатств, направляемый в степь. С точки зрения кочевников подобная ситуация являлась наилучшей. Слабая династия, управляющая Китаем, имела доступ к огромным богатствам, которые расходовала, вынуждаемая страхом и обстоятельствами. Часть этих богатств, по-видимому, направлялась через кагана на финансирование разветвленной государственной структуры степной империи. Любая угроза безопасности китайской династии являлась косвенной угрозой кочевому государству. Поэтому правители кочевников предпочитали сохранять выгодный для них status quo и противились всяким изменениям. Восстания в Китае или внешние вторжения могли уничтожить династию и привести к власти новых людей, отнюдь не склонных угождать номадам. По этой причине уйгуры были лично заинтересованы в сохранении династии Тан. Когда в 840 г. уйгурская империя была разрушена, Тан потеряла своего защитника и вплоть до очередного внутрикитайского восстания продолжала существовать лишь формально.

Уйгурские обычаи, титулы и политическая организация были во многом схожи с таковыми у тюрков. Но в ряде аспектов уйгуры имели серьезные отличия. Они поддерживали мир с Китаем и выступали в качестве союзников империи Тан, их политическая структура была гораздо более устойчивой, чем у тюрков, они являлись создателями более высокой цивилизации, достижения которой продолжали оказывать влияние на культуру Внутренней Азии в течение многих лет после заката уйгурской империи. Учет всех этих особенностей помогает объяснить причины успеха уйгуров и понять ту сложную систему торговли, государственного управления и военной политики, которая обеспечивала существование их государства.

Сила уйгурского государства базировалась на военном доминировании в степи и внешней помощи со стороны Китая. В первые годы после создания империи уйгурский каган Кули отправил в Китай несколько посольств для установления дипломатических отношений. В 745 г. в качестве доказательства того, что уйгуры установили свой контроль над всей степью, он передал танскому двору голову последнего тюркского кагана. Подобно тюркам, уйгуры стремились контролировать прибыльную торговлю шелком. Не организуя нападений на Китай, они использовали стратегию внешней границы, эксплуатируя южного соседа на расстоянии. Китай относился к их требованиям благосклонно, поскольку опасался спровоцировать недовольство кочевников. В эпоху императора Сюань-цзуна у танского двора уже были проблемы с лояльностью военачальников на границе, и не в его интересах было отказывать уйгурским посольствам.

В 755 г. в Китае вспыхнуло большое восстание под предводительством бывшего императорского фаворита Ань Лу-шаня, который имел смешанное тюркско-согдийское происхождение и был направлен командовать пограничными армиями на северо-востоке. Заключив союз с другими военачальниками на границе, он на следующий год объявил себя независимым правителем и основателем новой династии Янь. В его мощную армию входили китайцы из пограничных регионов и иноземные племена. Восставшие захватили Лоян и Чанъань, вынудив танский двор бежать на юго-запад. Вскоре после этого Ань Лу-шань был убит, но восстание продолжилось под началом его сына. Танский двор, казалось, был обречен на уничтожение[196].

В отчаянии двор Тан обратился к союзникам. В 756 г. танский принц отправился на переговоры с Моюн-чором. Моюн-чор завершил начатое отцом завоевание степи и основал уйгурскую столицу Карабалгасун[197]. Каган согласился помочь Тан. В знак заключения союза он выдал свою приемную дочь за танского принца. Затем Моюн-чор повел уйгурские войска к границе, где они нанесли поражение племени теле, примкнувшему к повстанцам. Каган поставил своего официального наследника, ябгу, во главе экспедиционных сил, направлявшихся в Китай[198].

В середине 757 г. 4000 уйгурских всадников прибыли в Китай. По сравнению с огромными сухопутными армиями обеих сторон, они представляли собой незначительную силу, однако их помощь оказалась решающей. В том же году в битве неподалеку от Чанъани уйгуры ударили в тыл повстанцев и обратили их в бегство. Кочевники убеждали танских генералов начать немедленное преследование врага, однако последние отказались. Этот случай указывает на основное различие в стратегиях кочевников и Китая. В сражениях номады выискивали слабые места противника, молниеносный удар по которым мог решить исход схватки, в то время как китайцы для сокрушения врага полагались на использование маневренных групп тяжелой пехоты. Традиция кочевников требовала полного уничтожения разгромленного неприятеля, в то время как классическая китайская стратегия предостерегала от слишком долгого преследования разбитой армии — из опасения, что последняя в отчаянии нанесет поражение своим преследователям. Несколько недель спустя армии вновь встретились близ Лояна. Уйгуры снова внезапно атаковали и разгромили арьергард повстанцев, обеспечив танской армии победу. Обе древние столицы Китая были возвращены под власть империи.

Высокая цена была заплачена за эту помощь. Уйгуры потребовали, чтобы им разрешили ограбить захваченные города. Им не позволили ограбить Чанъань на том основании, что война еще не была закончена, но, когда пал Лоян,

уйгуры три дня производили большое грабительство в восточной столице. Негодяи служили им вожаками, и государственные казнохранилища совершенно опустели. Князь Гуан-пин [наследник танского престола] пытался остановить их, но не мог. Однако старейшины [города] подкупили уйгуров огромным количеством шелковых тканей и вышитых изделий и смогли остановить разграбление[199].

В дополнение к награбленному было велено ежегодно преподносить в дар уйгурам 20 000 кусков шелка, а их предводителям были пожалованы почетные титулы и подарки. Доказав Тан свою силу, каган уйгуров предложил заключить брачный союз. Ему в жены была отдана дочь императора. Хотя предшествующие династии также заключали подобные брачные альянсы, династия Тан была одной из немногих, посылавших в степь настоящих дочерей императора, что показывает, насколько важны были для нее отношения с уйгурами. Такие свадьбы сопровождались передачей большого количества даров. Именно в этот период уйгуры организовали с империей Тан выгодный обмен лошадей. Уйгуры получали 40 кусков шелка за каждую лошадь, покупаемую Китаем. Это был грабительский «обменный курс», поскольку в степи лошадь стоила только один кусок шелка, а тюрки умудрялись получать за нее лишь четыре или пять кусков шелка. Каждый год уйгуры пригоняли в Китай десятки тысяч лошадей, причем они были самого плохого качества. Китай не мог отказаться от предложенных лошадей, однако танский двор часто на годы задерживал выплаты[200].