В китайских хрониках Чжичжи, который изгнал своего соперника из столицы сюнну, именуется северным шаньюем. Хуханье, который ушел к ханьской границе, известен как южный шаньюй. Ни один из них не имел полного контроля над племенами в степи, но Чжичжи, по-ви-димому, был сильнее, так как в одной из битв он разбил южного шаньюя. В отчаянии один из советников Хуханье предложил последнему подчиниться Китаю, чтобы получить защиту от Чжичжи.

На совете, созванном для обсуждения этого предложения, большинство выступило против подчинения Китаю, и заявило:

Ни в коем случае! По своим обычаям сюнну выше всего ставят независимость, а ниже всего исполнение повинностей. Мы создаем государство, сражаясь на коне, и поэтому прославились своей смелостью среди всех народов, чьи сильные воины бьются насмерть. Сейчас у нас есть два брата, борющиеся друг с другом за превосходство, и если оно не достанется старшему брату, то перейдет к младшему. И хотя оба могут умереть в борьбе, нетускнеющая слава об их смелости сохранится для сыновей и внуков, которые будут главенствовать над всеми народами. Хотя Китай и силен, нет причины, по которой сюнну должны быть поглощены им. Как можем мы в нарушение древних установлений подчиниться Китаю, позоря имена прежних шаньюев и становясь посмешищем для всех народов? Хотя такой ценой и можно достичь мира, как мы будем главенствовать в будущем над народами?[103]

В качестве аргумента в пользу подчинения один из министров указал:

Со времен шаньюя Цзюйдихоу сюнну постепенно уменьшаются в своем числе и никогда не смогут занять свое прежнее положение. Хотя мы неуклонно стремились к этому, мы никогда не сможем иметь ни одного спокойного дня. Сейчас, если мы подчинимся Китаю, наш народ сохранится в мире; но, если мы откажемся сделать это, то начнем движение к гибели. Мы не сможем предотвратить это с помощью наших планов[104].

Хуханье колебался: если, как считало большинство сюнну, подчинение Китаю означало капитуляцию и аннексию, тогда он мог спасти свою жизнь, только оставив надежду вернуться в степь. Когда его союзники на совете напомнили ему, что междоусобная война была борьбой между двумя братьями, они имели в виду, что судьба народа сюнну не связана с судьбой самого Хуханье. Многие из них без сомнения перебежали бы к Чжичжи вместо того, чтобы подчиниться Китаю. Хуханье, впрочем, также знал и примеры перехода сюнну в прошлом на сторону Китая. Князь Хунье перешел к Хань и был щедро вознагражден подарками и титулами, но его люди были разделены и оказались под ханьским контролем. Самым недавним примером была капитуляция жичжу-князя вместе с большим числом сподвижников (около 59 г. до н. э.). Он также был лично хорошо принят и получил ханьский титул, но совершенно исчез как действующее лицо степной политики. Чжичжи был уверен, что если Хуханье подчинится Китаю, то он утратит всю власть и влияние, которые приобрел в степи. Учитывая, однако, военное превосходство, которое имел Чжичжи, Хуханье чувствовал, что у него нет другого выбора, кроме как подчиниться Китаю, и в 53 г. до н. э. выслал требуемого заложника.

Требования даннической системы оказались в основном церемониальными. Поскольку Хуханье был шаньюем, с ним обращались с особым уважением, ставя его выше всей ханьской знати, и осыпали подарками; кроме того, не делалось никаких попыток отобрать у него его людей. Когда Чжичжи получил эти известия, он изменил свою политику на противоположную и также послал к ханьскому двору заложника, чтобы побороться за преимущества новой системы. Сюнну наконец поняли, что китайцы были заинтересованы в первую очередь в символическом подчинении и были готовы щедро платить за него. Начиная с этого времени данническая система вместе со своей специфической лексикой («подчинение», «почести» и «дань») стала нормой. Как только характер ее действия стал понятен кочевникам, они перестали высказывать против нее серьезные возражения. Вместо этого они стали рассматривать ее как новую структуру, в рамках которой можно было продолжить манипулирование Китаем. Китайские критики часто неодобрительно отзывались об этом факте, отмечая, что кочевники как данники были не искренни в своей мотивации, но руководствовались исключительно корыстными намерениями. Для степных племен слова стоили дешево, и, если Китай соглашался платить за лесть, они были готовы продавать ее вместе со своими овцами и лошадьми. И ханьский двор, и сюнну знали, что под маской новых дружественных отношений скрывалась старая способность кочевников терроризировать Китай с помощью набегов и шантажа.

Установление истинной природы даннической системы позволило Хуханье применить новую стратегию в степной политике. По существу, южный шаньюй использовал военную поддержку и богатство Хань для того, чтобы победить в междоусобной войне в степи. Эта стратегия, которая использовалась и позднее, заключалась в том, что одна из сторон в межплеменной войне (обычно слабейшая) получала поддержку Китая для уничтожения своего противника. Речь не шла о полной капитуляции перед Китаем, при которой вождь племени принимал китайские титулы и включался в ханьскую административную структуру. Стратегия «внутренней границы» требовала от вождя сохранения внутренней автономии и уклонения от прямого контроля со стороны китайцев. Осуществление такого курса было возможно только в период распада объединенной конфедерации в степи, поскольку, пока она оставалась единой, для автономного государства на границе не было места. Китайцы были готовы поддерживать конкурентов в междоусобной войне, «руками варваров подавляя варваров», иными словами, проводя политику, неизменно популярную при ханьском дворе[105]. Они также полагали, что, поддержав победителя, смогут рассчитывать на дружественные отношения с ним в будущем. Действительно, на короткий срок обе эти цели могли быть достигнуты, однако в долгосрочной перспективе китайская помощь позволяла кочевникам восстановить свою империю.

С точки зрения кочевников, Китай финансировал восстановление расколотой конфедерации. Как уже отмечалось, влияние шаньюя зависело от его способности вознаграждать племена, входящие в состав империи. Претендент на престол, заручившийся поддержкой Китая, получал доступ к огромным богатствам, которые могли быть использованы для привлечения новых сподвижников и создания армии. Заключив союз с Китаем, вождь кочевников также получал военную помощь для защиты от соперников и необходимое время, чтобы сколотить собственную коалицию. Такую позицию можно было использовать и для наступления, чтобы изолировать соперника в степи, лишить его возможности торговать и получать дары от ханьского двора, а также затруднить его контроль над степными племенами. При самых благоприятных условиях союзный лидер мог убедить Китай профинансировать племенную армию или, что еще лучше, — послать китайскую армию воевать со своим противником. Действительно, когда китайцы оказывались вовлеченными в междоусобную войну в степи, они были готовы на многое, так как опасались, что сегодняшние их «союзники» завтра могут превратиться во врагов и начать набеги. Союзная Китаю сторона, обладая такими возможностями, почти наверняка выигрывала в междоусобной войне, после чего могла выбрать одно из двух. Можно было двинуться обратно в степь, объединить ее под своим началом и возвратиться к стратегии внешней границы в отношениях с Китаем, а можно — оставить степь расколотой и поддерживать контроль только над пограничными территориями (часто в роли «защитника» Китая), чтобы регулировать поток товаров в степь и удерживать менее организованных кочевников от доступа к даннической системе. Воссоединение сюнну под руководством Хуханье продемонстрировало стратегию внутренней границы в действии. В течение 10 лет он восстановил империю в ее былом величии, используя ресурсы Китая.