Так, размышляя о своем нынешнем положении, я пролежал до вечера. Вечером пришла Бренна. Как я позже выяснил, она работала в замке прачкой, иногда помогала на кухне, а иногда ее отправляли доить коров. Кроме всего прочего, ей приходилось отбиваться от солдат. Несмотря на всю свою усталость и тяжелую работу, женщиной она была привлекательной. Дику приходилось частенько вступаться за нее.

Вот и сегодня Бренна буквально валилась с ног. За этот день ей пришлось поработать прачкой, посудомойкой и дояркой. И за всю свою нелегкую работу она получала черствый кусок хлеба, который делила на всю семью, и небольшую денежную плату в конце месяца, которой как раз хватало на уплату налогов. Иногда, как, например, сегодня, она могла стянуть что-нибудь с кухни, рискуя собственной жизнью.

Слугам запрещалось брать даже очистки от овощей. Объедки с хозяйского стола доставались собакам, очистки свиньям, и только тем, кто работал, не доставалось ничего. Такие порядки в замке появились чуть больше года назад, и люди потихоньку смирились с этим. Тем, кто работал в поле или смотрел за скотиной, приходилось не слаще. Жаловаться было некому. Любое неповиновение жестоко каралось, вплоть до смертной казни. Тех, кто не работал из-за старости и болезни, сильные мира сего вообще не считали за людей.

Старая Одри работать уже не могла, старость не позволяла ей заработать себе даже черствый кусок хлеба. Теперь она помогала своей дочери Бренне по дому и присматривала за ее больным мужем. Квентин – муж Бренны, болел уже полгода. Когда женщина возвращалась домой и приносила свой скудный гонорар в виде хлеба, ее муж часто притворялся спящим. Ему было стыдно глядеть в глаза жены, которая вынуждена содержать семью. Их сын – Алекс, был пастухом и тоже приносил домой немного хлеба, но этого не хватало для того, чтобы избавить их от голода.

Одри усадила Бренну за стол и подала ей хлеба и полоску мяса. Женщина с жадностью набросилась на еду. Старуха отрезала еще несколько ломтей хлеба и полос вяленного мяса и раздала нам. В этот раз Квентин не притворялся спящим и даже пытался разговаривать с нами, но сил на долгие разговоры ему не хватало.

Мне было ужасно стыдно брать у них еду, я понимал, что это все, что у них есть, но нужно было восстановить собственные силы. Я поклялся себе, что если меня не выдернут отсюда в ближайшее время, обязательно отплатить этим людям добром за добро. Пусть они казались мне сумасшедшими и принимали меня за кого-то другого, но я обязан был возместить им все сполна.

Утром я проснулся от того, что мне очень сильно надо было по нужде. Я надеялся, что у меня получится встать на ноги. Осторожно, словно ребенок, делающий первые шаги, я поднялся. Нетвердой походкой, качаясь из стороны в сторону, мне удалось добраться до двери. Признаться, я боялся, что все свои дела мне придется делать прямо среди улицы. Но, обойдя дом вокруг, я заметил что-то похожее на уличный туалет. Стенами для отхожего места служил плетень. Надвинутая сверху соломенная крыша придавала этому строению сходство с ульем из мультика.

По сравнению с этим местом, наши уличные общественные туалеты были роскошными палатами. Пока я оценивал удобства средневекового быта, Бренна успела проснуться и начала собираться на работу в замок.

— Алекс! Алекс, где ты, сынок?! — услышал я ее голос.

— Здесь, сейчас приду, — отозвался я, выходя из нужника.

— Зачем ты встал, да еще вышел из дома? — сокрушалась она. — Ты мог бы воспользоваться ночным горшком Квентина.

— Со мной всё в порядке, думаю, завтра смогу работать, — успокаивал я Бренну. Обсуждать с малознакомой женщиной поход по нужде мне было неприятно. Старая Одри тоже проснулась и хлопотала, накрывая на стол. Старуха порезала на полоски оставшееся мясо, отрезала несколько кусков сыра и разделила хлеб так, чтобы хватило на всех членов семьи. Бренна отказалась от своей порции мяса, разделив ее между мной и Квентином. Всё, что она позволила себе съесть, был небольшой кусочек сыра и немного хлеба, запив все это холодной водой, женщина ушла в замок.

После завтрака я чувствовал себя лучше, в теле начала ощущаться сила. Единственное, что меня сейчас беспокоило, это жажда. Я ужасно хотел пить, но пить сырую воду было страшно. Нет, я не боялся расстройства желудка, в то время существовали более серьезные опасности, такие, как чума, холера, тиф и многое другое, что даже в наше время вылечить сложно. Но вскипятить воду возможности не было, а выбор у меня был небольшой, либо рискнуть и попить, либо умереть от жажды, я выбрал первое.

Утолив жажду, я понял, что у меня есть еще одна проблема, а именно грязь, которой были покрыты мое тело и одежда. Мне срочно требовалось помыться и постирать. Одри куда-то вышла, и я, воспользовавшись ее отсутствием, ускользнул из дома. Когда мое сознание свободно путешествовало по этим местам, я видел реку и запомнил, где она находится.

Лачуга, которую Бренна и ее семья считали своим домом, находилась почти на самом краю деревни, поэтому я смог свободно выбраться к реке, не встретив по дороге ни одной живой души. Добравшись до цели, я прошелся вдоль берега в поисках подходящего места для купания. И мне почти сразу повезло. Я наткнулся на небольшой песчаный пляжик. Пляжик, кстати говоря, я заметил совершенно случайно и то только потому, что был совсем рядом с зарослями, скрывавшими его.

Берег был пологим, но со всех сторон заросший ольхой, ивой и неизвестным мне кустарником. В общем, место было что надо. Заметить меня в этих зарослях было невозможно ни с этого берега, ни с другого. Я нарвал на берегу мыльниц, не знаю, как правильно называются эти цветочки, знаю только, что они неплохо мылятся и при необходимости они могут заменить мыло. Положив собранный букет на песок, я стащил с себя одежду и пошел к воде. То, что одежда была не из моего времени, а из четырнадцатого века, меня совершенно не удивило, я решил, что из-за перемещения во времени она изменилась, в общем, не придал этому значения. Вода манила к себе чистотой и прохладой, и мне совершенно не хотелось сейчас размышлять об одежде.

И вот я подошел к воде, вдруг я увидел в ней отражение молодого человека, я быстро оглянулся по сторонам, но кроме меня на берегу никого не было. Я вновь посмотрел на воду, решив, что в первый раз мне все померещилось. Но из воды на меня все так же смотрел молодой человек лет двадцати с каштановыми волосами и голубыми, грустными глазами. Я решил, что схожу с ума.

Вновь окинув берег взглядом и никого не обнаружив, я сел на песок. Голова начала жутко болеть, а в висках запульсировало. Я начисто забыл о стирке и купании, отражение в воде мне не давало покоя, шок, который я испытывал в этот момент, начисто лишил меня возможности думать.

Дальше все было как в мультике про енота, который испугался своего отражения в пруду. Я на четвереньках подполз к краю воды и осторожно в нее посмотрел. Из реки так же осторожно на меня глядел все тот же молодой человек. Я отполз обратно. Затем я встал на ноги и отломил ветку от ближайшего дерева. Нет, конечно, я не собирался драться с отражением в воде, мне просто нужно было убедиться, что тот парень – это я сам.