Мужчина наклонился ко мне, и я смог разглядеть его покрытое шрамами и морщинами лицо. Возраст стражника мне определить не удалось, но, думаю, ему было не больше шестидесяти лет. Короткая густая рыжая борода скрывала подбородок, а усы почти полностью закрывали губы. На его квадратном лице выделялся огромный мясистый нос, густые рыжие брови нависали над голубыми насмешливыми глазами с едва заметными светлыми ресницами. Нос и щеки были покрыты веснушками. Я решил, что наш нежданный помощник — шотландец. Цвет его волос, спускавшихся ниже плеч, соответствовал бороде и усам. Правда, одет он был не в килт, а в кожаные штаны и кожаную куртку наёмника.— Алекс, что с тобой? — спросил он встревоженно.— Не знаю, — честно ответил я.— Он не ел уже четыре дня, — вмешалась в разговор Бренна.— Этой беде я смогу помочь, — пообещал шотландец и достал из походного мешка целый каравай белого хлеба и приличный кусок мяса. Он отрезал полоску вяленого мяса и, отломив хлеб, протянул мне: — Вот, ешь.Я попытался протянуть руку за угощением, но у меня ничего не получилось. Все, что было мне по силам, — это пошевелить пальцами. Дик внимательно наблюдал за моими попытками и, поняв, что у меня ничего не получается, отложил получившийся бутерброд и протянул мне бурдюк.— Вот, выпей, это тебя быстро поставит на ноги, — пообещал он, вливая мне в рот вино.Напиток был некрепким, но я почувствовал, что захмелел. Ослабленный организм давал о себе знать. Шотландец вновь протянул мне хлеб и мясо. В этот раз у меня получилось взять еду и даже поесть.— Освободи кувшин, Бренна, и я верну его на кухню, — обратился он к крестьянке.Женщина покраснела и хотела вылить молоко на землю, но он ей не позволил.— Не надо смущаться, — сказал Дик. — Я знаю, что такое голод, — грустно добавил он.Казалось, что о моем существовании забыли, и я, воспользовавшись этим, хотел ускользнуть. Но старый воин быстро пресек мои попытки сбежать.— Куда ты собрался?! — удивился он. — Пойдем, я провожу тебя домой, тебе надо отлежаться, пусть пока этот бездельник Уильям попасет за тебя скот.Бренна к этому времени успела съесть кусок хлеба и допить украденное с кухни замка молоко. Дик забрал у нее пустой кувшин и сунул его в свой мешок.— Завтра я куплю вам муки, — пообещал он. — А пока оставлю вам это, — потряс он мешком. — Тут есть мясо, хлеб, сыр и зелень.— Нет-нет, — возразила крестьянка. — Мы не можем все это принять, ты не обязан содержать нашу семью.— Вы тоже не были обязаны спасать мне жизнь, — обиделся Дик. — Но не бросили меня подыхать от ран, считай, что я возвращаю долг.— Хорошо, — сдалась женщина. — Но пообещай, что ты будешь приходить к нам обедать и ужинать, я не хочу, чтобы ты из-за нас голодал.— Ну, это я всегда с радостью, — улыбнулся шотландец, и его усы растянулись, как гармошка. — Ты же знаешь, у меня нет своей семьи, так что мне за радость бывать у вас, да и Алекс мне как сын, — подмигнул мне Дик.Все это время я надеялся, что все происходит во сне, и когда я проснусь, то окажусь на своем любимом диване перед телевизором или, на худой конец, в машине времени, но кошмар не кончался. Здоровенный шотландец рывком поднял меня на ноги и встряхнул, как тряпичную куклу. Очевидно, Дик остался доволен увиденным. Улыбнувшись, он схватил меня подмышки и поволок в сторону деревни.

То, что шотландец называл домом, было обычной лачугой. Земляные полы, закопченные стены и потолок там, где он был, почти в центре стояло что-то наподобие камина, над которым в крыше зияло отверстие для дыма. Рядом стоял стол и скамьи, на одной из которых сидела старуха и скорбно вздыхала. Возле одной из стен находились две грубо сколоченных кровати, и на полу валялся соломенный тюфяк. На одной из кроватей лежал мужчина. По его высохшему желтоватому лицу было понятно, что он тяжело болен.

На появление в доме гостей больной не среагировал, а старушка вскочила со своего места с неожиданной для ее возраста прытью и побежала к нам. Она кружила вокруг нас, как ворон, и все время причитала.

— Алекс, как же так, если и ты сляжешь, мы умрем с голоду, — приговаривала она, делая вокруг нас очередной круг.

— Не сляжет, — пообещал Дик, — я его быстро на ноги подниму.

— Что случилось? — донесся до нас слабый голос больного.

— Ох, Квентин, наш Алекс совсем плох, мой внук умирает! — заголосила старуха.

Я подумал, что передо мной еще одна сумасшедшая, и ничего не сказал.

— С ним все будет в порядке, просто полежит денек другой, и силы к нему вернутся, — уверенно сказал Дик.

Я все это время пытался понять, откуда этим людям известно мое имя и почему Бренна и эта старуха считают меня близким родственником, но ничего путного на ум не приходило. Шотландец довел или лучше сказать, дотащил меня до соломенного тюфяка и помог лечь. Только теперь я смог хорошенько его рассмотреть.

Это был крупный мужчина с огромными ручищами. Его штаны, которые я изначально принял за кожаные, оказались обычными крестьянскими шоссами, обшитыми клочками кожи, которая служила вместо брони во время столкновений с врагом. Конечно, такая защита, как кожаная куртка и клочки кожи на штанах, не шла ни в какое сравнение с доспехами, но это было лучше, чем ничего.

Уложив меня на тюфяк, Дик отошел к столу и бросил на него свой походный мешок. Он достал оттуда сыр и хлеб. Отрезав ломоть хлеба и кусок сыра, протянул их старухе. Она хотела спрятать бесценный дар, чтобы разделить потом на всех членов семьи, но шотландец сказал ей, что все содержимое мешка теперь принадлежит им. Старушка заплакала и принялась за еду.

Дик налил вина из своего бурдюка в глиняную кружку и подошел к больному. Шотландец помог Квентину сесть и поднес кружку к его губам. Сделав несколько глотков хмельного напитка, больной немного оживился, тогда Дик принес ему сыр с хлебом. Меня этот добрый человек тоже не обошел стороной. Мне тоже досталось немного вина и бутерброд с сыром.

Не знаю, как вам передать все то, что я тогда чувствовал, но ощущения были не из приятных. Все это напоминало кошмар, от которого невозможно проснуться. Я понимал, что меня закинуло в чужое время и чужую страну, но как исправить ситуацию, не имел ни малейшего понятия. Единственное, на что я рассчитывал, это помощь коллег. Я искренне надеялся, что они меня вытащат, и каждый миг ждал этого. Но чуда не происходило. Тогда я решил, что должен выжить в этом диком средневековом мире с его варварскими законами и обычаями. Сейчас для меня было важно никак себя не выдать, и я стал внимательней ко всему приглядываться и прислушиваться, принюхиваться не приходилось, вонь везде стояла такая, что лучше было не дышать вовсе. Теперь ко всем моим переживаниям добавилось еще одно, я боялся, что вернется настоящий Алекс, а меня отправят в тюрьму или сожгут на костре как колдуна.

Оставив дары, шотландец ушел. Я остался лежать на тюфяке у стены и делал вид, что сплю. В доме пахло сыростью и мокрыми головешками из очага. Ткань тюфяка сгнила, и местами из тюфяка торчала солома, от которой пахло плесенью. Дверь на улицу была распахнута, и в нее беспрепятственно залетали мухи и неприятные запахи с улицы.

— Бабуля Одри, — услышал я уже знакомый юношеский голос, — Алекс в порядке? — спросил он.

— Да, Уильям, проходи, сынок, — пригласила его старуха, — только он спит, — добавила она.

— Это ничего, пусть поправляется, я вернусь позже, — пообещал Уильям, — а пока мне нужно вернуться к стаду, а то если заметят мое отсутствие, люди Бенедикта сдерут с меня шкуру, — сказал он и помчался выполнять свои обязанности пастуха.

Честно сказать, мне совсем не хотелось, чтобы юнец навещал меня. Не потому, что я слишком высокого мнения о себе, а просто боялся проколоться в разговоре с ним. Еще мне было до чертиков интересно узнать, кто такой Бенедикт, но открыто об этом спросить я не мог, так как, судя по всему, личностью он был известной.

Я попытался найти в своем мозгу хоть какую-то информацию о нем, но ее не было. Единственное, что мне точно было известно, это то, что местного барона звали по-другому, но о нем расскажу позже. Сейчас меня интересовал Бенедикт. Если у этого человека были свои наемники, то он был небеден и обладал властью. Я начал вспоминать все, что мне было известно об Англии четырнадцатого века, но знаний, несмотря на всю мою ученость, оказалось недостаточно.