Карабкаясь по склону, враги, наверняка, неожиданно для себя, поняли, что ползут и скользят по тем же фекалиями, которыми ранее одаривали их на подходе. Измазываясь окончательно во все это, да еще и замешанное на глине, «дерьмовые» воины привлекали такое невообразимое количество мух, чуть меньше ос, что, уверен, мои бойцы еще усерднее стали выбивать вонючек, только бы они не взобрались на склон и не принесли вонь и рои насекомых.

И ладно, что насекомые мешали, а некоторые так и залазили под доспех и там уже кусали. Такое можно стерпеть, пусть и потеряв при этом концентрацию, так еще скользко было. Поэтому и не получалось слажено и прицельно отстреливаться, а навстречу все летели и летели болты со стрелами.

Так что, потеряв порядка ста убитыми, и забрав еще до двух сотен своих воинов раненными, мятежники откатились. Мы потеряли только пятерых лучников раненными.

— Я за трофеями не пойду! Они же все в говне! — сказал после того первого нелепого штурма, Геркул, чем рассмешил всех вокруг.

— Потом пленным поручим, — отсмеявшись сказал я.

На самом деле причиной того, что мы даже не спустились, чтобы забрать уцелевшие стрелы, было то, что враг не откатился, а готовил комбинированную атаку.

Враг знал, что его ждет у подножия холма, да и за сто метров до склона, предполагал, что ловушек еще много. «Дерьмовый», первый штурм, так же показал, что и минув сто метров жизнь медовой не становится. Хотя, почему? Мед там есть, правда немного, но есть то, чего не пожалели, а выстоим, так обновим «покрытие».

Так что противник посчитал, что раз достаточно вольготно большой отряд конных Братства скрылся за холмом, значит там и есть проход, туда и бить нужно, ну и не только туда, чтобы растянуть нашу оборону. Не так чтобы и глупо, напротив. Мы могли просто не справиться одновременно защищаться на нескольких направлениях, сил не хватит.

И теперь, когда мятежные конные дружинники, возглавляемые, скорее всего, галичским князем Владимирко, рвутся в оставленное без ловушек дефиле, мы одновременно вступили и в речной бой и обстрел со стороны половцев на северо-западном склоне холма. Там же собираются спешенные ратники для атаки. Что-то мне подсказывает, что и это не все.

С реки враг мог захватить плацдарм на берегу и высадить десант. Сейчас три наши ладьи отбивают атаку шести чужих, выводя противника на пристрелянное одной из катапульт место. В этом противостоянии большую роль играют пока мускулы гребцов. Река достаточно широкая, чтобы маневрировать, пусть и понятно, что долго играть в эти игры не получится и наши ладьи будут зажаты. Но у нас приготовлены те самые плоты, которые готовы рвануть на помощь своим братьям.

Было бы кем только рвануть. Людей катастрофически не хватает, несмотря на то, что в лагере и протолкнуться-то негде. Были бы у врага метательные орудия, могли накрывать холм с уверенностью, что обязательно, с каждым выстрелом, кого-нибудь достанут. Но, как говорил мой первый из врезавшихся в память командир, суровый капитан Потапкин, если бы у бабушки был хер, она бы была дедушкой.

Пока люди Стояна усилили лучников и выбивают вражеских конных, но я уже собрался их оттуда отозвать, чтобы готовились помогать нашим ладьям под общим командованием Боброка. Он как прибыл на украденном корабле, так я и не успел переговорить со своим диверсантом.

Еще одним очагом напряжения стали половцы, которые устроили две «карусели» у северо-восточного склона холма. Конные лучники кружили и пускали по очереди стрелы в нашу сторону, практически без урона для нас. Но это если спрятаться за щитами и стеной и не отсвечиваться. Однако, когда стало понятно, что половцы таким образом нас отвлекают для того, чтобы спешившиеся русичи пошли на приступ, пришлось более активно отстреливаться и переместить и на этот участок дополнительно сотню ратников. Сейчас еще и передислоцируются три катапульты, чтобы начать и камушки к этим скакунам посылать на головы, как и на мятежных ратников, стоящих в метрах двухстах в ожидании приказа на штурм.

— Шаг! Шаг! — кричали с пологого спуска.

— Где Богояр и его люди? — спросил я, понимая, что против рвущейся к нам в тыл вражеской конницы идет пехота.

Да, ранее я отдал такой приказ: закрыть проход копейщиками, но впереди же должны идти воины отца.

— Они в строю пехоты, — сообщил мне Ефрем.

Всем хороша моя дозорная площадка. Видна река, основное поле сражения, но я почти не вижу, что происходит на юго-востоке, там, у пологого спуска.

— Они должны быть впереди! — выкрикнул я, а Ефрем быстро объяснил одному из воинов мой приказ, и тот бегом направился на нужный участок сражения.

Тут всего-то меньше полверсты вестовому бежать.

А тем временем, потеряв динамику, конные ратники врага уже старались отстреливаться от моих лучников, сидя на лошади. Движение застопорилось и многие конные неприятеля оказались внизу склона холма, не имея возможности ни выйти из узкого места, а товарищи подпирали, ни прорваться вперед, так как против них были выставлены заслоны с кольями.

Ранее эта ловушка лежала на земле без дела. Но сейчас, когда нужно не самим выходить на вылазку, а сдержать противника, на веревках колья, вернее щиты с ними, были подняты, бревна и щиты, которые закрывали ямы, сдвинуты.

Понимая, что на реке игра в «кошки-мышки» с перестрелками может продолжаться долго, а в лоб противник не атакует, я направился туда, где должно состояться избиение вражеской конницы. Подскакав к месту, я понял, что был не прав относительно Богояра. Его люди недлинными копьями старались оставаться за щитами и кольями, разя из-за этой преграды врага.

Уже до тридцати воинов, из тех, что привел отец, лежали мертвыми телами. Этим подвигом они заставляли меня чуть больше верить Богояру. Сколько было убито со стороны противника, не понять, многие лежали в грязи и по ним топтались кони мятежных воинов, но много, очень много, не менее сотни.

Была у нас и Ахиллесова пята в этой вот свалке. Дело в том, что узкое дефиле, в которое и были пойманы противники, узким является потому, что рядом расположен похожий холм, как тот, где мы разбили свой лагерь. Сложность рельефа такова, что возвышенность, что рядом, была чуть ниже, почти не имела на вершине площадки и ее склоны были очень крутыми, будто специально отсеченными. Как только не оползают!

Враг понял, что этот холм может стать еще одним плацдармом, расценил так, что можно его занять и оттуда организовать обстрел моих пехотинцев. И это произошло. Я не оставлял самоубийц на соседней возвышенности, потому там достаточно быстро появились враги с луками и стрелами.

— Вжух! — пролетела мимо меня стрела.

Это был знак, что пора что-то делать, иначе противник может стянуть хоть бы и тысячу своих лучников на соседнюю высоту и начать оттуда по нам палить. Даже с учетом нашего преимущества в преобладающих высотах, враг имеет несравнимо большее количество воинов.

— Десятник, поджигай кувшины и спускай канаты! — приказал я, стоявшему неподалеку расчету порока.

Тряпицу, вставленную в горшок с горючей жидкостью, подожгли и почти сразу десятник выдернул конец каната, который начал быстро разматываться, выпрямляя рычаг и посылая на соседний холм горючую смесь.

Мы оставляли там деревья, пусть и не все, некоторые все же срубили. Нисколько не экологии ради, и уж тем более не для красоты, часть деревьев была оставлена. Я предполагал, что соседнюю высоту, пусть и не доминирующую, враг попробует использовать в своих целях, поэтому там остались поваленные сухие деревья, как и те, которые еще не завалились, но высоли. Частью даже некоторые деревья были вымазаны смолой, для пущего горения.

— Приготовить смоченные материи! — прокричал я и мой приказ был подхвачен.

Хоть какое-то, но спасение от дыма, которого сейчас должно быть много. Именно это обстоятельство, чтобы самим не схватить отравление угарным газом, и сдерживало меня отдать приказ раньше. Но сомнения пошли на пользу, и уже не менее пяти сотен вражеских ратников взобрались на соседний холм, где не только поливали нас дождем из стрел, но и готовились спускаться вниз, на помощь своей застрявшей коннице. И это несмотря на крутизну спуска.