Еще происходила какая-то возня у Влахернской стены, как рядом с Голотой все вдруг закончилось. Тяжелая союзная конница преспокойно возвращалась назад, успев даже кое-что прихватить из вооружения у пораженного врага, а сицилийцы укрылись за валом, что соорудили захватчики, огораживая свой лагерь. Первый период матча остался за русско-византийской дружиной. Во! Нужно «изобрести» хоккей и футбол. Почему раньше не озаботился этим?

Три дня было затишье и стороны зализывали раны. Не скажу, что наши раны слишком кровоточили, хотя потери всё равно были, их не могло не быть. Однако, даже по приблизительным подсчётам нам удалось на вверенном участке уничтожить более шести сотен воинов врага. А ещё, что важнее, мы вселили в головы захватчиков неуверенность. Теперь они уже точно не могут рассчитывать на скорую и относительно бескровную победу. Даже беспокоящие демонстрации подготовки к штурму исполнялись европейцами как-то без задора и огонька.

Даже через три дня на результаты сражения было тяжело смотреть, если только не обладать устойчивой психикой. Множество тел просто дрейфовали на почти спокойной глади залива Золотого Рога. Собственно, воду было сложно увидеть. Кругом тела людей и огромное количество обломков кораблей. А ещё теперь не нужно было даже натягивать цепь, вход в Золотой Рог был практически невозможен из-за множества потопленных кораблей.

В какой-то момент я подумал о том, что европейцы сейчас соберутся и дадут деру из-под стен Константинополя. Но нет, они всё ещё на что-то надеялись.

— Вестовой от императора! — кричали у порога дома, в котором я так сладко спал.

Впрочем, последние три дня я будто бы высыпался впрок, делал это даже больше, чем нужно организму. Поэтому быстро поднялся и чувствовал себя вполне выспавшимся.

Уже минут через десять я зачитывал бумагу, присланную императором Мануилом. По сути, это был приказ, хотя формулировки в тексте являлись таковыми, что можно было счесть за просьбу. Император намеревался с самого утра вывести свои войска за стены Константинополя и решительно ударить по врагу. Решение, конечно, сомнительное. Между тем, даже в осаждённый Константинополь приходили сведения о действиях венгерско-сербского войска. Северные окраины Византийской империи полыхали в огне войны, и некому было там оказать достойное сопротивление захватчикам.

Возможно, я не знал многих подробностей, и решение Мануила могло быть вполне разумным. Чтобы не лишиться всего севера, ему нужно было срочно расправиться с европейцами и снять осаду с города. Или наша победа на воде повлияла на решительность василевса, который хотел показать свою рыцарскую натуру. В любом случае, повлиять на императора не представлялось возможным, следовательно, действуем по его плану.

— Трубите тревогу! — решительно приказал я.

Троекратная тревога, когда три раза бирючи дуют во все трубы, сообщала, что готовится масштабная вылазка. Вся крепость пришла в движение, словно разворошили огромный муравейник.

Как же не хватает часов! Можно было синхронизировать атаки из Константинополя и Голоты вплоть до минуты, но играем теми картами, что выпали при раздаче. И не плохие же карты, если присмотреться. Европейцы, видимо, решили, что им у Голоты ничего не светит, и часть сил отправилась помогать штурмовикам у Влахернских воротах. Мы наблюдали, как натужно тянули уже собранные огромные метательные машины вдоль залива к северо-востоку Константинополя и как отряды рыцарей устремились в ту сторону. Вместе с тем, у Голоты оставалось еще немало конных венецианцев, рыцарей и пеших сицилийцев.

Кровавые штурмы европеццами вверенной мне крепости были бы оправданы только в том случае, если оставалась бы необходимость входить в залив. Но, после разгрома части флота вторжения, венецианцам и их союзникам нужно трижды подумать о сохранении кораблей. На чем-то же им драпать к черту, если сегодняшний бой будет ими проигран. Чего это я? Никаких если! Враг будет разбит, победа будет за нами!

— Ты понял задачу? — спросил я у Алексея Аксуха.

— Да, и сделаю все нужное! — с уверенностью отвечал Византиец.

— И покроешь себя славой! — подбодрил я Алексея.

Все высшие командиры, облаченные в доспехи, стояли, вроде бы с горящими глазами и в готовности к свершениям. Но, то и дело проскакивал скепсис на лицах. Нет, они жаждали боя и победы, сомнение было в ином.

— Может, не стоит тебе поднимать свой стяг, воевода, да и быть впереди пешцев? — Ефрем все же озвучил волновавший многих вопрос.

— Я же для них, как красная тряпка для быка. Побегут меня убивать и забудут о любых осторожностях, — сказал я, улыбнулся, и с уверенностью в голосе закончил совещание. — С нами Бог! Побьем супостата и домой поедем, а ты, Алексей, домой можешь пойти… или поплыть. А хочешь, так такого Храбра на Русь заберу?

Немудреная шутка чуть разрядила обстановку.

Начиналась операция «Ловля на живца». Если что, то именно я выступал в роли приманки. Там, кстати, в этой пьесе, что сейчас должна разыграться, есть крутой сюжетный поворот, когда живец становится главным хищником. Впрочем, всякое может случиться, это же режиссёрская версия постановки. А придёт в голову тому режиссёру, который занимается постановкой нашей жизни, что приманка всё-таки должна оставаться таковой… Нет, я всё же верю, что судьба человека всегда остаётся в его руках.

— Ты не можешь с таким настроением идти в бой! — сказала императрица своему мужу.

— Ну же, женщина, как ты это себе представляешь? Я должен повести своих людей в сражение и всем показать, что храбрый и сильный! — усмехнулся Мануил.

— Нелепое правило. Вы, мужчины, всегда стремитесь сделать всё нелогично. Тебе нужно великой державой править, не подвергать себя опасности, — продолжала приводить свои аргументы Евдокия.

Впрочем, она уже прекрасно понимала, что это дело бесполезное. Но я просто смолчать и принять то, что Мануил лично желает возглавить атаку на европейцев, не могла.

Императора посмотрел на своего сына, наследника, который, в свою очередь, казалось, что глубоким и осознанным взглядом смотрел то на отца, то на мать. Может, просто померещилось, ребёнок же не может понимать, что происходит, его взгляд не может быть наполнен смысла и понимания происходящего.

— Береги сына! — сказал император и решительно вышел из покоев в жены.

Сама не понимая почему, Евдокия расплакалась. Впрочем, после рождения сына, также, как и во время беременности, она стала всё чаще плакать. Женщина рыдала даже во время своих молитв, вспоминая тех убитых по её приказу людей, составляющих оппозицию и пробовавших подставить императрицу. И она искренне боялась, что Господь покарает ее за тот грех.

Прямо на выходе из Влахернского дворца уже было большое скопление личной гвардии императора. Это были вышколенные бойцы, воспитанные в лучших традициях рыцарства, которые сам император считал вершиной развития и воинского искусства, и морали, и доблести, и чести.

— Все готово к сражению, которое приведёт к нашей неминуемой победе? — спросил император у собравшихся командиров.

— Я купил лучшего арагонского вина, василевс, после победы в твою честь буду устраивать праздник, — торжественно выкрикивал Мариан.

— Глупые головы говорят, что заранее готовиться к праздникам — не к добру. Добрый христианин всегда знает, что добро — есть только Бог. А ему приметы не нужны, он всемогущий! — сказал император.

Мануил храбрился. Он не чувствовал сегодня уверенности в себе, что-то не давало ему возможности сосредоточиться, забыть все свои страхи и решительно, с горячим сердцем и холодной головой устремиться в гущу сражения, как некогда делал его предок Александр Македонский.

Еще не начался рассвет, но казалось, что в Константинополе наступил яркий день, столько много факелов было вокруг. Каждый второй воин держал в руках факел, оттого внутри города стало светлее, чем днем. Семь тысяч конных сейчас готовились выйти изо всех ворот Константинополя, собраться воедино и ударить по неприятелю. Ещё две тысячи пехотинцев также готовились прикрывать эту атаку, выстраиваясь в линии на правом фланге. Именно туда могли бы ударить венецианские и европейские войска, чтобы войти в тыл византийских войск.